Tertium Organum: ключ к загадкам мира, изд. 2-е - Петр Демьянович Успенский

или «вибрациям», или к «электронам» и их энергии, что не можем обойтись без них и забываем даже посмотреть, в каком отношении стоят эти гипотезы к проблеме пространства и времени, поставленной Кантом. Мы просто «не думаем» о том, что одно исключает другое и что эти гипотезы, то есть гипотеза «эфира», или электронов, и гипотеза Канта вместе невозможны.

Кроме того, физики забывают одну очень интересную вещь, высказанную Махом в его книге «Анализ ощущений и отношение физического к психическому» (стр. 54).

«Исследуя чисто физические процессы, — говорит Max, — мы пользуемся столь абстрактными понятиями, что обыкновенно лишь мельком думаем, или даже вовсе не думаем о тех ощущениях, которые лежат в основе этих понятий… В основе всех чисто физических определений лежит почти необозримый ряд чувственных ощущений, в особенности если принять ещё во внимание выверку аппаратов, что должно предшествовать самим определениям. С физиком, незнакомым с психологией своих операций, легко может случиться, что он, не видя по пословице за деревьями леса, не заметит ощущений, как основы своих понятий… Психологический анализ учит нас, что удивительного здесь ничего нет, так как физик всегда оперирует ощущениями».

Мах указывает здесь на очень важную вещь. Физики не считают себя обязанными знать психологию и не считают необходимым считаться с ней в своих заключениях.

Когда же они знают психологию и считаются с ней, то у них получается самая фантастическая раздвоенность мнений ортодоксально верующего человека, старающегося примирить догматы веры с доказательствами рассудка и принуждённого одновременно верить и в сотворение мира за семь дней, семь тысяч лет тому назад — и в геологические периоды, продолжавшиеся сотни тысяч лет, и в эволюционную теорию. Тогда ему приходится прибегать к софистике и доказывать, что семь дней нужно принимать как семь периодов. Но почему именно семь — он объяснить не может. У физиков роль «сотворения мира» играет атомистическая теория и эфир с его волнообразными колебаниями и, дальше, электроны и энергетическая, или электромагнитная, теория мира.

Или бывает ещё хуже, что физик в глубине души знает, где правда — знает, чего стоят в действительности все атомистические и энергетические теории, но он боится повиснуть в воздухе, остаться с одним отрицанием. У него нет стройной системы взамен той, ложность которой он уже знает. Он боится сделать прыжок в пустоту. И, не имея достаточно смелости открыто признать, что он уже ни во что не верит, он носит на себе все материалистические теории, как официальный мундир, только потому, что с этим мундиром связаны права и преимущества, как внешние, так и внутренние, состоящие из известной уверенности в себе и в окружающем, отказаться от которых у него нет сил и решимости. «Неверующий материалист» — это трагическая фигура нашей современности, подобная «атеисту» или «неверующему священнику» времён Вольтера.

Из этого же страха пустоты вытекают все дуалистические теории, признающие «дух» и «материю» разными началами, одновременно существующими и не зависящими одно от другого.

Вообще для постороннего наблюдателя современное состояние нашей «науки» представляло бы большой психологический интерес. Во всех областях научного знания набирается множество фактов, нарушающих стройность признанных систем. И эти системы могут существовать только благодаря героическим усилиям учёных, старающихся закрывать глаза на целые длинные ряды новых фактов, грозящих затопить всё неудержимым потоком. Хотя в действительности, если собрать эти факты, разрушающие системы, то их в каждой области окажется, вероятно, больше, чем фактов, на основании которых [те] системы утверждаются. И систематизирование того, чего мы не знаем, может дать нам больше для правильного познания мира и себя, чем систематизирование того, что, по мнению «точной науки», мы знаем.

ГЛАВА II

Я уже сказал, что Кант поставил проблему, но разрешения её не дал и пути к её разрешению не указал. Точно так же ни один из известных комментаторов, толкователей, последователей и противников Канта не нашёл ни этого разрешения, ни пути к нему.

Первые проблески правильного понимания проблемы Канта и первые намёки на возможный путь к её разрешению я нахожу у английского писателя Хинтона (С.Н. Hinton), автора книг «Новая эра мысли» и «Четвёртое измерение»[1].

Эти книги заключают в себе интересную сводку многого из того, что писалось до них по проблемам высших измерений и собственные идеи автора, имеющие непосредственную связь с затрагиваемыми здесь темами.

Хинтон говорит, что при комментировании идей Канта обыкновенно берётся только их отрицательная сторона. Именно тот факт, что мы можем чувственно познавать вещи только во времени и в пространстве, рассматривается как препятствие, мешающее нам видеть, каковы в действительности вещи сами по себе, не дающее нам познавать их так, как они есть, налагающее на них то, что им не присуще, закрывающее их от нас.

«Но, — говорит Хинтон, — если мы возьмём положение Канта просто как оно есть — не видя непременно в пространственном восприятии препятствия к правильному восприятию — и скажем себе, что мы воспринимаем вещи при помощи пространства, тогда мы можем рассматривать наше чувство пространства (space sense) не как отрицательное условие, мешающее нам воспринимать мир, а как положительное средство, при помощи которого ум получает свои опыты, то есть при помощи которого мы познаём мир.

Существует много книг, в которых вопрос, поставленный Кантом, трактуется с некоторым унынием — как будто познание в пространстве есть род завесы, отделяющий нас от природы. Но нет никакой надобности разделять это уныние. Мы должны признать, что при помощи пространства мы познаём то, что есть.

Пространство есть орудие ума.

Очень часто бывает, что высказываемое положение кажется очень глубоким, тёмным и трудным для понимания просто вследствие того, что глубокие мыслители заключили в непонятную форму простое и практическое замечание. Но попробуем посмотреть на великую кантовскую идею пространства с практической точки зрения. Мы приходим к следующему. Необходимо развивать чувство пространства, потому что это есть средство, при помощи которого мы думаем о реальных вещах».

«Согласно Канту, — пишет Хинтон дальше, — чувство пространства или интуиция пространства есть самая основная сила ума. Но я нигде не встречал идеи систематического воспитания чувства пространства. Это предоставляется случаю. Между тем специальное развитие чувства пространства знакомит нас с целыми сериями новых понятий.

Фихте, Шеллинг, Гегель развили некоторые из идей Канта и написали замечательные книги. Но истинными преемниками его являются Гаусс и Лобачевский.

Потому что, если интуиция пространства есть средство, при помощи которого мы познаём, то из этого следует, что могут быть различные роды интуиций