Французский сезон Катеньки Арсаньевой - Александр Арсаньев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это была не я?
– Это были не вы. И даже не человек…
– О, Господи, корова что ли? – с подозрением спросила я.
От Петра Анатольевича можно иной раз ожидать чего угодно. Даже подобной шутки. С него станется.
– Я не совсем правильно выразился. Но те фигуры, что я увидел возле дома, были слишком маленькими для взрослого человека.
– Так это были дети? – предположила я.
– Я тоже так подумал сначала, тем более, что и вели они себя соответственно. Мне сначала показалось, что они играют в горелки, но, приглядевшись, я понял, что снова ошибся. Это были карлики.
От неожиданности у меня мороз пошел по коже.
– Что вы такое говорите, – нахмурилась я, – какие еще карлики?
– Во всяком случае – ростом они мне едва ли выше пояса, – на полном серьезе продолжил Петр.
– Бред какой-то…
– Подсаживая друг друга, они пытались заглянуть в окно, или даже влезть в него. Это действительно было похоже на страшный сон, и я до сих пор не могу придумать этому объяснения.
– Вы думаете, это они пытались пытались проникнуть в дом передо мной?
– Не знаю… – неуверенно произнес Петр Анатольевич. – Но самое странное, что услышав ржанье ваших лошадей, они тут же перепугались и убежали.
– Ничего не понимаю, – честно призналась я.
Мой приятель понимал не больше моего, поэтому разговор у нас получился довольно странный. Походив вокруг да около этой темы еще с полчаса, мы расстались с ним, чтобы встретиться поздно вечером.
Я твердо решила побывать в доме Лобанова сегодня ночью, и никакие карлики не могли заставить меня передумать.
Тело Константина, судя по словам Дмитрия, к тому времени уже должно было перекочевать в морг, и кроме полусумасшедшего старика-слуги в доме никого уже не могло быть. Так что при определенной осторожности я спокойно могла произвести собственный досмотр в кабинете покойного. А меня не оставляла уверенность, что я смогу обнаружить там что-то такое, что прольет свет на причину его неожиданной гибели.
Проводив своего гостя, я собиралась прилечь на часок-другой, чтобы ночью быть в хорошей форме, но в это время услышала Шурочкин голос.
Она, как выяснилось через несколько минут, тоже проводила собственное «расследование», если предпринятые ею шаги можно назвать этим серьезным словом.
– Катенька, дружочек, я за тобой, – еле переведя дыхание, выпалила она, войдя ко мне в комнату.
Она была уже во всем черном, и мне это сразу не понравилось. Хотя я понимаю, что такое первая любовь, и постаралась не показать виду, что мне это не по вкусу.
– Ты отдыхаешь – извини, но без твоей помощи мне не обойтись, – еле слышно проговорила она и присела на краешек моей кровати.
– Еще что-нибудь стряслось? – настороженно спросила я. Честно говоря, после всей этой истории с карликами у меня на душе остался неприятный осадок. И реальность приобрела какие-то искаженные и даже уродливые черты.
– Нет, – поспешила успокоить меня Шурочка, – больше ничего не случилось. Но… даже не знаю, как тебе сказать… Ты будешь смеяться.
– Смеяться я сегодня точно не буду, – заверила я ее, – так что рассказывай смело.
– Ты не очень веришь в подобные вещи, но я тебя умоляю. Ты же знаешь, чем для меня был Костя…
Я не стала с ней спорить по поводу последнего заявления, а только еще раз спросила:
– Так чего же ты от меня хочешь?
Шурочка собралась с духом и произнесла решительно и крайне напористо, заранее рассчитывая на продолжительную борьбу:
– Тут недалеко живет одна женщина…
– Гадалка что ли? – предположила я и оказалась недалека от истины.
– Не гадалка, к ней половина города за советом ходит… Она… ясновидящая.
– Шурочка, ты с ума сошла.
У нее в ответ на эти слова слезы навернулись на глаза, и она прошептала голосом несчастного ребенка:
– Она может нам сказать, почему умер Костя…
Спорить с ней в таком состоянии не имело смысла, и я со вздохом стала готовиться в дорогу.
Не то, чтобы я совсем не верила в подобные вещи, но за свою короткую жизнь я успела повидать слишком много шарлатанов. Тем более, что к этой «ворожее» по словам Шурочки ходило половина Саратова. Время от времени у нас в городе появлялись подобные субъекты, и на какое-то время превращались в объект массового паломничества.
Особенно мне запомнился один юродивый, который называл себя странным именем Алексей-С-Гор-Вода и круглый год ходил босиком. Он произносил в моменты «прозрений» нечто нечленораздельное, и его почитатели тщетно пытались проникнуть потом в смысл этой абракадабры. В основном это был абсолютно бессмысленный набор слов и звуков, но количество его приверженцев росло с каждым днем. Не знаю, чем бы это закончилось, но в один прекрасный день он украл у очередного своего прихожанина бумажник и – недолго думая – отнес в ближайший кабак. На этом его карьера закончилась, и бывшие почитатели постарались вычеркнуть из памяти свои к нему визиты, во всяком случае, прилюдно о них не поминали.
Но эта история, как и многие ей подобные, ничему не научила моих доверчивых земляков. Уже через полгода в городе появилась «Блаженная Матрена», и мало-помалу к ней потянулся народ…
Так что пошла я к этой ведьме только из уважения к переживаниям своей подруги. И не ожидала от этого визита ничего хорошего. Более того, я не воспользовалась своим экипажем, а послала за извозчиком. Мои лошади слишком известны в городе, чтобы появляться на них в сомнительных местах. И одеться постаралась как можно незаметнее…
* * *– Заходите, чего стали? – произнес неожиданно певучий голос из полумрака низкой прихожей. Огня в доме не зажигали, хотя на улице уже смеркалось.
– Заходи, – тихо, как в церкви, шепнула мне Шурочка, и подтолкнула меня вперед.
Дом, в котором снимала квартиру ворожея, находился недалеко от центра города, но и до сих пор в Саратове остались странные места, которые внешним видом и отдаленно не напоминают городских улиц. В двух шагах от них светят фонари и ездят автомобили, а тут и по сей день пахнет навозом, по улице ходят коровы и овцы, петухи заливаются во все горло, и невозможно поверить, что на дворе конец девятнадцатого столетия. А в те времена и подавно.
И вновь я не удержусь и вставлю пару слов, хотя на этот раз и стараюсь не нарушать авторского повествования. Но на дворе уже даже не двадцатый, а двадцать первый век, а ваш покорный слуга, будучи недавно проездом в столице и гуляя по малознакомому району, нос к носу столкнулся с коровой. Она как ни в чем ни бывало паслась посреди улицы, привязанная старой обгаженной веревкой к вбитому в землю колышку. Вот такое у нас государство – традиции в нем неискоренимы… Прошу прощения за может быть неуместное замечание.
– Темно у вас, – пожаловалась я, едва не споткнувшись о какое-то ведро на полу.
– Да ладно тебе, – одернула меня Шурочка, и в душе у меня стала нарастать волна раздражения, которую я так старательно запрятала в глубину своего сознания. Но что поделаешь, если я все больше чувствовала себя участницей какой-то нелепой комедии. Или фарса.
– Можно огонь зажечь? – спросила я с откровенным раздражением.
– Отчего же нельзя, если просят, – ласково ответил тот же голос, и в ту же секунду в комнату вошла маленькая русоволосая девочка со свечой в руках. Она поставила ее на стол, и теперь я смогла рассмотреть внутреннее убранство и хозяйку этого помещения.
«Женщина как женщина, – подумала я, рассматривая ее уложенные на затылке волосы и довольно аккуратное платье, – и не подумаешь, что ворожит в свободное время».
– Я вас слушаю, – прервала она мои размышления тем же ровным голосом.
– Говори, – обернулась я к Шурочке, поскольку она так и стояла у меня за спиной. Присутствовать я согласилась, но задавать какие-то нелепые вопросы не собиралась.
– Присядьте, – предложила нам хозяйка и указала на лавку рядом с большим, покрытым белой скатеркой столом.
Я пропустила Шурочку вперед, таким образом оказавшись на краю лавки, в тени. Свечка была маленькая, хотя и горела довольно ярким ровным пламенем. А Шурочка оказалась как раз напротив хозяйки; взволнованная и нерешительная, она оглядывалась на меня, вздыхала и качала головой.
Я демонстративно отвернулась, предоставив ее самой себе, тем самым вынудив ее взять инициативу на себя.
– Нам… я хотела бы узнать… отчего умер один мой знакомый…
Шурочка, такая решительная и смелая, сейчас напомнила мне крестьянскую девочку, которая стесняется и робеет при виде незнакомых людей, и готова расплакаться по любому поводу.
А дальше произошло что-то странное. И до сих пор я не могу понять, что это было. То ли оттого, что я пристально смотрела на свечу, то ли по другой причине, но у меня все поплыло перед глазами. И я стала воспринимать все окружающее как во сне. Или в раннем, младенческом детстве, что почти одно и то же, во всяком случае – для меня.