Французский сезон Катеньки Арсаньевой - Александр Арсаньев

Всеволод Иванович при жизни моего мужа был одним из его подчиненных. Он бывал у нас дома, и у меня были все основания считать его своим другом. Во всяком случае, я надеялась на это.

– А вы разве не слышали, – удивился Петр, – он теперь исполняет обязанности главного следователя.

– Вы же знаете, что я все лето провела в деревне…

– В полном соответствии с поговоркой о новой метле этот держиморда…

– Не желаю слышать гадостей про этого человека, – перебила я Петра Анатольевича. – Всеволод Иванович – чудесный человек, и я очень рада, что именно он получил эту должность. Александр был о нем очень хорошего мнения…

– Бог с вами, Катенька, у меня и в мыслях не было обижать этого действительно симпатичного человека… Тем более по сравнению с Алсуфьевым…

– Тут и сравнения быть не может.

Петр упомянул это имя не случайно. Господин Алсуфьев до недавнего времени занимал должность главного следователя полицейского управления, и не далее, чем год назад пытался обвинить меня в убийстве. И нам с Петром Анатольевичем в связи с этим некоторое время приходилось скрываться от полиции. Но это совершенно другая история. Алсуфьева уже больше года не было в живых, хотя еще долго он являлся мне в страшных снах. И останься он на этой должности, у меня бы не было никакой возможности что-то узнать. Другое дело – Всеволод Иванович…

– Не откажетесь ли составить мне компанию? – спросила я Петра Анатольевича.

– Далеко ли собрались?

– Может быть, со мной Всеволод Иванович будет откровеннее?

– Сомневаюсь, хотя… – Петр Анатольевич пожал плечами, – чем черт не шутит?

Я распорядилась запрягать лошадей и, оставив Петра Анатольевича наедине с чашкой кофе и бутылкой коньяку, вышла из гостиной, чтобы переодеться и собраться с мыслями перед предстоящей мне встречей.

Особняк, ставший местом гибели Кости Лобанова, находился на окраине города, но Саратов в те годы был еще не так велик. И не прошло и получаса, как мой кучер Степан остановил лошадей неподалеку от этого большого красивого дома, под огромным раскидистым деревом на краю обрыва. С этого места открывался чудесный вид на Волгу и близлежащий монастырь, а растущие вдоль обрыва деревья являли собой остатки некогда дремучего леса, покрывавшего в старину все окрестные горы.

Когда мы выезжали из дома, ярко светило солнце, и ничто не предвещало перемены погоды. Но за эти полчаса все небо покрылось темно-свинцовыми тучами, и в воздухе явно запахло грозой. Ветер гнул вершины деревьев, словно сама природа сопротивлялась нашим намерениям или предупреждала о грозящей нам неведомой опасности.

Петр Анатольевич собрался было покинуть карету вслед за мной, но яростный порыв ветра захлопнул дверцу кареты, лишь только я ступила на землю. Мы ни словом не обмолвились об этих странных предзнаменованиях, но я заметила, что Петр Анатольевич побледнел.

Ветер, разыгравшись не на шутку, оборвал с ближайшего дерева половину листвы и, словно забавляясь, швырнул ее мне в лицо, отдельные всполохи уже тут и там сверкали на низком небе, а где-то за горизонтом уже погромыхивал гром. Перекрикивая шум ветра, я попросила Петра Анатольевича остаться в экипаже. И не потому, что была суеверной, или же не хотела искушать судьбу – просто его присутствие могло сделать Всеволода Ивановича менее откровенным.

– Лучше я сама вам потом все расскажу, – махнула я ему рукой.

Петр выразил свое согласие кивком головы и с тревогой посмотрел на небо.

Первые тяжелые капли дождя застучали по уличной пыли, и я поспешила к входной двери.

Когда я позвонила в дверь, лавина воды обрушились на землю у меня за спиной и, если бы не красивый металлический навес над крыльцом – через секунду на мне не осталось бы ни одной сухой нитки. Оглянувшись, я не смогла разглядеть ни кареты, ни даже деревьев, под которыми ее оставила, хотя до них от дома было всего несколько десятков метров. Это было похоже на начало всемирного потопа.

– Сказано же, не велено никого пускать, – донесся до меня раздраженный мужской голос.

– Откройте, – перекрикивая шум дождя, крикнула я и забарабанила в двери, что было сил.

Через некоторое время невидимый привратник снизошел к моим молитвам и приоткрыв дверь, высунул свой нос из теплого полумрака прихожей.

– Екатерина Алексеевна, – произнес он изумленно. – А я-то думал, это опять…

Это был один из младших полицейских чинов, честно говоря, я его совершенно не помнила, но он на мое счастье признал во мне вдову своего бывшего начальника и, засуетившись, втащил в дом.

Выглянув за дверь, он только перекрестился и, преодолевая сопротивление разыгравшихся стихий, затворил за мной дверь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Поглядев на себя в зеркало, я не сразу поняла, что случилось с моими волосами – они стояли дыбом, как у ведьмы. Когда я попыталась их пригладить и привести в божеский вид, они затрещали от моего прикосновения, непослушные и перенасыщенные электричеством.

– Господи, на кого я похожа, – улыбнулась я своему спасителю, пытаясь вспомнить обстоятельства нашего знакомства.

– Вот уж не ожидал с вами свидеться, Екатерина Алексеевна, да еще в таком месте… Вы меня, должно быть, и не помните?

Пожав плечами, я покачала головой, подтверждая его слова.

– Вы с Александром Христофорычем ко мне в лазарет приходили. Когда меня подранили, вспомнили?

– Ну, конечно же, – искренне обрадовалась я, – то-то я вижу – знакомое лицо.

Теперь я вспомнила этого человека. Несколько лет назад он – совсем еще молоденький и необстрелянный – в одиночку пытался усмирить толпу перепившихся грузчиков в порту и получил бутылкой по голове. Александр отнесся к его поступку с большой симпатией и не отказал мне в просьбе познакомить с юным героем.

Тогда-то мы и навестили его в больнице. Он произвел на меня весьма приятное впечатление, и я несколько раз посылала ему корзинки с провизией.

С тех пор он возмужал и окреп, но по большому счету – совсем не изменился. А когда улыбнулся, – казалось, снова превратился в того мальчишку, каким оставался в моей памяти все эти годы.

– Да-да, – улыбнулась я своему воспоминанию, – как голова, не беспокоит?

– Как новая, – расплылся он уже в широчайшей улыбке, обнажившей широкие прокуренные зубы, – а вы к Всеволоду Ивановичу? Они должны были вернуться с минуты на минуту, да боюсь дождик их задержал.

«Дождик» между тем превратился в настоящий ураган. От мощных шквалов сотрясало стены, а из-под под двери к моим ногам уже пробежала по полу тоненькая струйка.

– А далеко ли он отправился? – спросила я своего старого знакомого.

– Да… перекусить, – смутился он. – Они с доктором тут почитай с утра, так что проголодались, а меня вот оставили за сторожа…

– Я слышала – тут произошло что-то ужасное? – спросила я, стараясь выглядеть максимально непринужденно.

– Да пока непонятно… – пожал плечами моментально посерьезневший молодой человек.

– Неужто убийство? – сделала я большие глаза.

– Не исключено, – покашлял он в кулак, напомнив мне в эту минуту размышлявшего о высоких материях крестьянина, и неожиданно предложил:

– Если интересуетесь – могу показать…

– А что – кроме тебя в доме никого нет?

– Был еще слуга господина Лобанова, смешной такой старичок, но после допроса ему стало нехорошо, и он ушел к соседям.

– Так это он сообщил о случившемся в полицию?

– Извините, я этого не знаю, но кому же еще? Должно быть он…

Мне положительно повезло с этим молодым человеком.

– А Всеволод Иванович не будет ругаться? – осторожно спросила я, задержавшись на первой ступеньке лестницы.

– А мы ему ничего не скажем, – подмигнул мне мой знакомый, и в этот момент я вспомнила его имя.

– Тебя ведь, кажется, Дмитрием зовут?

– Так точно-с, Екатерина Алексеевна, – обрадовался он.

– Думаю, Всеволод Иванович вряд ли решится вернуться до окончания этого светопреставления, – кивнула я в сторону входной двери, и словно в подтверждение моих слов, дождь забарабанил в дверь с утроенной силой, – так что мы ничем не рискуем. А если и вернется, то, думаю, простит меня по старой дружбе.

Каюсь, я немного преувеличила степень своего знакомства с новым главным следователем, но грех было не воспользоваться такой удобной ситуацией.

Если у Дмитрия и оставались какие-то сомнения, то мои слова окончательно усыпили его бдительность. И он тут же повел меня на второй этаж, где судя по всему и произошло убийство.

Первое, что бросилось мне в глаза, когда мы оказались в кабинете – это огромное количество икон по стенам.

«Настоящий иконостас, – с удивлением подумала я. – Не знала, что Костя был до такой степени религиозен. Просто монашеская келья, а не кабинет».

По простоте душевной Дмитрий не только все мне показал, но и пересказал все версии, что прозвучали в его присутствии. А так как все это время он неотлучно находился при Всеволоде Ивановиче и обладал прекрасной памятью, то передал мне все их с доктором разговоры почти дословно, и к концу его рассказа у меня создалось впечатление, что я сама присутствовала при этом.