Северное сияние - Виталий Протов

Они поднялись на третий этаж, Сергей повернул ключ в скважине, щелкнул выключателем. Она прошла внутрь и даже не огляделась – видимо, гостиничная обстановка была ей хорошо знакома. Сергей, секунду поколебавшись, щелкнул внутренней задвижкой на дверях, снимая тем самым все вопросы, хотя уже и без того все было ясно. Она неторопливо подошла к столу, притулившемуся у окна, и села. Сергей сорвал пробку с бутылки, принес из ванной два стакана (в одном он держал свою зубную щетку, другой неизвестно для каких нужд стоял на полочке раковины), предварительно сполоснув их, и налил янтарную жидкость так, чтобы на палец закрывала дно.

Только теперь он представился:

– Сергей. – Хотя для нее вполне бы уже мог быть Сергей Романыч.

– Татьяна, – ответила она своим чуть хрипловатым – совсем по-детски – голоском.

Он выпил налитое сразу. Она, как и внизу, в ресторане, продолжала прихлебывать маленькими глоточками. Он – невзирая на то, что закрытая на защелку дверь уже все сказала и отрезала для него пути к отступлению, по-прежнему не решался перейти от слов к делу. Плел что-то несусветное, чувствуя, что с каждой фразой завязает все больше и больше, а с каждой минутой все глубже погружается в эту трясину страсти, которая затягивает его, лишает способности трезво мыслить. Эта девочка за каких-то полчаса совершенно свела его с ума. Он, сорокапятилетний мужик, муж, вел себя, как угреватый мальчик перед первым свиданием с женщиной, и ничего не мог с собой поделать.

Она ценила свое время больше, чем он. Допив налитый в стакан коньяк, она поднялась, порылась в сумочке, выложила какой-то пакетик на прикроватную тумбочку и удалилась в ванную. Сергей подошел к кровати и увидел радом с телефоном два презерватива. Видимо этим отмерялось количество любви, на какое он мог рассчитывать. Он что – должен был подготовиться к ее явлению из ванны и ждать во всеоружии, натянув презерватив на изнемогающий член? Ну уж нет. Он посмотрит, как оно повернется. Хотя, что уж там может повернуться – все уже повернулось, и ему ничего другого не остается, как ждать, что он и делал с нетерпением. Сколько минут прошло – пять, десять? Он совершенно потерял чувство времени. Ему казалось, что она торчит в этой чертовой ванной уже целый час. Он налил себе коньяка еще на один палец, выпил залпом, подошел к окну и стал делать вид, что увлечен происходящим на улице. Настолько увлечен, что даже не пошевелился, когда услышал, как открывается дверь. Он выждал еще секунду другу, потом чуть повернул голову, потом еще чуть-чуть и так остался, чуть не разинув рот; он очень надеялся, что вид у него при этом был не слишком глупый – зрелый мужик настолько ошарашенный женской наготой, что на несколько мгновений потерял дар речи.

Она появилась раздетая – одежду свою оставила в ванной – руки свободно и непринужденно висят вдоль тела, ни малейшего стеснения, полная естественность. В движениях никакой суетливости – полное спокойствие и уверенность в себе. Потом все с такой же уверенной неспешностью она подошла к нему – выражение лица, как у матери, отчитывающей непослушного сына.

– Ну и чего же мы ждем?

(Он еще раньше подметил, что, обращаясь к нему, она избегает личных местоимений – не хочет говорить ему «вы» и словно бы не может «ты».) Она была удивительно хороша. Так хороша, что он боялся прикоснуться к ней, как боишься прикоснуться к цветку или бабочке, лепестки или крылышки которых под грубыми любопытными пальцами тут же теряют свою красоту и свежесть.

Она знала себе цену. Иначе она не явилась бы в таком виде – ни дать ни взять Афродита, родившаяся из морской пены. Чуть более широкие, чем принятые по современным стандартам красоты, бедра. Если бы ее выставить на конкурс современных красавиц, то она не прошла бы и собеседования – такая подчеркнутая женственность нынче не в моде. Белая, чуть ли не матовая кожа почти в тон пепельным волосам, небольшая грудь какой-то абсолютно, невероятно идеальной формы, словно удерживаемая невидимым бюстгальтером, тонкая, прозрачная дорожка на лобке.

В ее красоте была какая-то холодная торжественность, входившая в явное противоречие с реалиями жизни: эта девочка была доступна, продавала себя за деньги, а выглядела как неприступная и надменная красавица, чьей благосклонности безуспешно ищут многие далеко не последние мужчины.

Она подошла к нему с детски-наивным выражением на лице – выражением уверенности в своих чарах и гордости за все то, чем мать-природа наделила ее.

Он протянул руку и прикоснулся к ней. Какая холодная упругая кожа. Холодная? Почему же тогда такой жар побежал по его пальцами от этого прикосновения?

Он прижал ее к себе, чтобы она почувствовала, как жаждет ее его плоть. Она принялась расстегивать на нем рубашку, он тем временем возился с брюками. Наконец они оба предстали друг перед другом в откровенной наготе, которая так хорошо говорила о них обоих: юная красавица в расцвете своей молодости и начинающий стареть мужчина, уже слегка обрюзгший, с животиком, грозящим в недалеком будущем округлиться тыковкой. Однако она, оценивающе смерив взглядом его мужское достоинство, видимо осталось удовлетворенной: потрепав, словно щенка по холке, его вздыбленную плоть, повлекла его за собой – кровати, к тумбочке, на которую положила неотъемлемые принадлежности ее профессии: соблюдайте технику безопасности. Он нетерпеливыми руками разорвал пакетик. (Черт, какие их стали делать. В те времена, когда он пользовался этими приспособления, они были другими, совсем другими. Супружеская жизнь отучает от многих навыков молодости.) Она с улыбкой помогла ему справиться с этой немудреной штуковиной, а потом, сдернув покрывало с кровати, легла на спину и замерла в ожидании, которое длилось недолго.

Ах, как ему хотелось насладиться этим телом, гладить и трогать его, ласкать самые интимные и чувственные его места. Но желание его было таким неотложным и насущным, что он почти сразу приступил к делу. Он улегся на нее, вжался в ее белизну и почувствовал, как податливо и с готовностью разошлись под ним ее ноги. И тогда он направил свое зачехленное орудие прямо в средоточие своих вожделений. Но она еще не была готова принять его.

Он сделал одну безуспешную попытку, другую – его плоть неожиданно натолкнулась на сопротивление ее плоти, которая словно не желала впускать его; ее поза, ее встречные движения вроде бы приглашали его и должны были способствовать его проникновению в это выстланное атласом угодье, однако он делал одну за другой безуспешные попытки, встречая на пути ее сухие, словно высушенные ветрами губы.

Но он уже не мог ждать – слишком велико было его нетерпение – и вошел в нее силой. Блаженное выражение на ее лице на секунду сменилось гримасой боли, но потом припухлые губки снова приоткрылись – на лицо вернулась маска страсти, когда его ритмичные и все более ускоряющиеся движения стали исторгать из нее тихие стоны. И тут он почувствовал, как скопившаяся в нем страсть устремилась тягучей волной вниз, и тогда уже он отозвался на ее стоны приглушенным криком, известившим о его фиаско – так быстро любовная игра может заканчиваться разве что у прыщавого подростка, начинающего познавать радости жизни.