Полюс. Неутоленная жажда - Георгий Карпенко

Мы переупаковывали снаряжение, переливали бензин из пластиковых бутылок в десятилитровые алюминиевые канистры, ставили новые крепления на лыжи, дошивали верх нарт, подгоняли темляки лыжных палок и поясники. Постепенно выяснялось, что наше групповое снаряжение не подготовлено в той степени, какой требовала экспедиция. Нам не хватало тех трех суток, которые остались до вылета на остров Средний. Положение усугублялось тем, что Антон вспомнил о своих зубах и принялся их лечить. Он приходил после дантиста и заваливался на кровать. Он стал раздражителен и уже не мог говорить спокойно, по любому поводу начинал кричать. Я не мог отвечать ему тем же, понимая, что за этим последует хаос, и экспедиция закончится не начавшись. Найти решение я не мог, мне мешал тот факт, что Антон должен был внести недостающие деньги для нашей заброски на мыс Арктический. Особенно накалились отношения у Антона со Славкой, после того как Славке начала открываться вопиющая неподготовленность группового снаряжения. В один из таких моментов на замечание Славки о том, что ремнабор не укомплектован, Антон вывалил: «Все. На полюс я не иду. Я принял решение!»

Это был резкий поворот в событиях, он сулил принципиально новую жизнь нашей экспедиции или ее окончание. Наша заброска на мыс еще не была оплачена, и даже втроем мы еле набирали на нее. Но даже несмотря на это, дальше так жить я не мог. Я устал толкать Антона к Полюсу, чем я занимался постоянно в течение последнего года. Поэтому я с радостью воспринял его заявление и отпустил его из своей души. Не теряя времени, я предложил Славке идти вдвоем. Славка, преодолевая какие-то препятствия, почти с облегчением выдавил: «Да». Теперь и мы приняли решение, и путь в прошлое был отрезан.

Вся подготовка началась заново. Теперь нам нужно было адаптировать все снаряжение и продукты для группы из двух человек. Важным моментом этих действий стала необходимость не превысить планку в 130 килограммов на человека. Сложнее всего было с продуктами. Нужно было выделить одну треть и оставить ее в Хатанге. Это было практически невозможно: все продукты каждого суточного рациона на трех человек находились в одном мешке. Мы просто отложили треть мешков и оставили продукты из расчета на 58 суток. Тут в полной мере проявилась моя способность выбрасывать вещи, я получал от этого удовольствие, и в эйфории набрал целый мешок своего личного барахла.

Тут же в комнате мы загрузили нарты продуктами, а ночью на них набросились крысы. Они шуршали бумагой и громко топали, иногда они поднимали визг, когда не могли поделить нашу еду. Я боялся, что в темноте крыса пробежит по моему лицу, и от этого долго не мог уснуть. Утром я вытащил из нарт три мешка, продырявленных в нескольких местах. В нартах все было пересыпано картофельными хлопьями, крупой, было мерзко. Хорошо, что у нас теперь были большие продуктовые запасы, и испорченные мешки я заменил целыми.

Пришло 27 февраля, день предполагаемого перелета на остров Средний и мыс Арктический. Накануне вечером мы загрузили в вертолет полностью упакованные нарты и рюкзаки. Утром в зале ожидания собрались корейцы и финка, в сопровождении корейских и финских журналистов. Вылет двух вертолетов, назначенный на девять утра, отложили на неопределенное время. Никто не знал о причинах задержки, но потом просочилось: в Воркуте, откуда должно было придти разрешение на пролет вертолета в погранзоне, командир всех арктических пограничников, ложась спать поздно ночью, распорядился, чтобы его не будили до обеда — единственное, что могла ответить Воркута на запрос Хатанги. Середина дня в Воркуте соответствовала раннему вечеру в Хатанге. Лететь тысячу километров на север серьезный арктический народ предпочитал утром, поэтому вылет отложили. К вечеру погода начала портиться, а к ночи Хатанга погрузилась в непроглядную пургу. Предчувствуя долгое сидение, мы выпросили у аэропортовской службы свои вещи, притащили нарты назад в общежитие и продолжили подготовку. Я ощущал магический трагизм случившегося — эта задержка оказалось первой палкой, вставленной в колеса нашего предприятия.

1 марта погода наладилась, главный пограничник проснулся, но в Хатангу прилетел «кто-то из области». В связи с этим два наших вертолета были задействованы в показе гостям бескрайних просторов Таймыра. Мне уже казалось, что мы никогда не улетим отсюда. Слишком спокойно сдавала позиции та сторона. Опаздывая по срокам, мы видели, как на наших глазах февраль перешел в март. Ни у кого, кроме нас, не было необходимости торопиться и переживать. За рейс заплачено, и он, конечно, будет, однако, чтобы у нас всё получилось, мы должны были стартовать с мыса в конце февраля, на худой конец — 1 марта.

И лишь 2 марта мы смогли ощутить долгожданную вибрацию сидений, означавшую для нас, что мы уходили из этого, чуждого нам мира чьих то запретов. Под колеса вертолета ложились первые километры тундры, а в возбужденном мозгу пульсировали строки Высоцкого:

Север. Воля. Страна без границ.Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья.Воронье вам не выклюет глаз из глазниц,Потому что не водится здесь воронья!

Мы действительно летели на север. Через несколько часов мы подтянулись к мысу Челюскин, и Сергей, первый пилот, долго не мог опустить вертолет на землю. На Челюскине была пурга, и мы не видели самого поселка. Двадцать минут заправки — и снова в полет, теперь на остров Средний.

Мужики есть мужики. Экипажи двух вертолетов и несколько человек обслуги с радостью делали рейс Хатанга — мыс Челюскин — остров Средний — мыс Арктический. Это была дважды желанная командировка: во-первых, за нее хорошо платили, во-вторых, отправляясь на север, летчики бежали от присмотра жен, семейных дел, подальше от начальства… А по большому счету первый полет на север означал окончание длинной зимы и мгновенное избавление от тяжести ожиданий никак не приходящих перемен. Только здесь, за тысячу километров от Хатанги, да за занавесом пурги, можно было крепко расслабиться, хотя бы на несколько дней. На острове Среднем, в бараке общежития офицеров-пограничников этого самого северного в России человеческого жилища, заметенного по самый конек извилистыми языками окаменевшего к марту фирна, за длинным столом, выползающим из комнаты через дверной проем в общий коридор, собираются к ночи прилетевшие вертолетчики и комсостав пограничников, всего человек двадцать. Водка льется рекой. Громкий разговор, веселье и смех, и свобода от прошлой жизни. За ночь выплескивается столько энергии, сколько скопилось в людях за время долгой полярной зимы. А мы со Славкой сидим в это время на темных полках парилки и насыщаемся жаром бани. Это в преддверии новой жизни, которая начнется для нас с завтрашнего дня. Я уверен: через этот балок, переоборудованный под баню, прошли до нас все нормальные соискатели Северного Полюса, — а сам кидаю и кидаю воду на раскаленные камни.