Бука русской литературы - Давид Давидович Бурлюк

его «зудовольствие» Жалом утончившимся, как язык муравьеда, он с неподражаемой легкостью и ловкостью вылавливает жалящие сдвиги и находит зудящие как шрапнель созвучия.

Прорезать жирное брюхо банкира – его гимнастика. Пыряю Фоссом братьям-банкирам в бок!..

Кто знает, насколько автор зависит от человека? Быстрота стиля от быстроты ног? Вот запись его приятеля:

Выпрыгнув в окошко с 9 этажа

Алексей Крученых

Перебежал через трамвай к Петровским

И еще не здороваясь

В перчатках

Торопясь, что опоздал

Он уже не давал кому-то курить

Сообщая о мировом перевороте

И что к нам едет Эдгар По

За пайком Корморана.

(Д. Петровский).

А иногда Крученых развлекается иначе –

Принимаю ванну грязь грызали 40 лошадиных градусов!

Может быть, это героическое удовольствие и вызвало страшную реакцию – начинается истечение слюны чилистейшей, солливация, болезнь нервного характера, когда слюнные железы, благодаря неврастении или воспалению десен, ослабели.

Уюни

Уюник

Лужа

уюна

слен течь сырьга…

На бумажные горы благонамеренных библиотек

сочится дождящийся плевок

и, протекая в чернильницу, кристаллизуется в темный яд, грызущий Корморан.

Я поставщик слюны «аппетит» на 30 стран

Успеваю подвозить повсюду

Обилен ею, как дредноут-ресторан

Цистерны экзотический соус подают к каждому блюду.

Берегитесь! Слюна начала подаваться цистернами! Но скоро и цистерн не хватило. Наводнение! Слюни Крученыха растекаются по всей России.

А он, приплясывая, паясничает,

«Победой упоен твой шаг»

Идет чумазая чума…

Но если выдержат черного гения

Навеки будут прочны…

Перегнившее, съеденное червями дерево – светится странным заревом.

На кокетливой раме

вишу до земли

Персидским коксовым солнцем.

И вот, в повседневной фантастике всплывает гримасная радуга –

И все одевается в трико чемпионов мира –

Чепушь,

чушь,

легкую и красивую!..

Тут можно спеть самую беззаботную

ВЕСЕЛЬ ЗАУ

Алебос

Тайнобос

Безве

бу-бу

баоба

убав!!!

гле-гле

глейч.

Фанф

Нанифар

 Хос!

Харамус!

Калталехау!

Хахр…

(Крученых, «Любвериг»)

И гибнет в гримасной вьюге все окружающее:

Мизиз-з-з

 З-З-З-З!..

Шыга…

Цуав…

 Ицив –

ВСЕ СОБАКИ –

  СДОХЛИ!..

И только после того, как все собаки сдохли, как все первородное расшатано «до основания» можно построить желанное.

Не конец мира, а мирсконца. Тот же мир, но человеком построенный. Искусственный сплав – камень карборунд сильнее всякого природного камня – точила. Ему гимн:

ПЛЯСОВАЯ.

Карборунд – алмазный клац

Солью брызжет на точиле

Крепче кремня жаркий сплав

В магнетическом горниле!..

В чем беснуяся бессилен Крупповский снаряд –

Ты танцуя проскользнешь!

Айро-молний бело-космых точный взгляд

Стало-грудь пылишь щепоткой!..

Перед гибелью металлы

Как пророки

В лихорадке

На ребре прочтут насечку

  S i C – (эс и цэ)

Твой родословный

  Гордый знак!..

Это – черное, зудящее алмазное сверло, стремящееся в бесконечность. В стихах Крученых уживаются вместе чепушь – и химические формулы, личное – и общезначимое, заумь и логос, какофония и величайший вкус инструментовки. Пока еще нет точной формулы для синтеза науки и искусства – это пока заумь на правах логоса.

Т. Толстая-Вечорка.

1920-22 г.

С. Рафалович. Крученых и двенадцать[3]

Если историки в своих исследованиях могут обходиться без искусства, ссылки на которое только дополняют общую картину эпохи, то исторические изыскания в области, например, литературы должны основываться на изучении общественности и государственности, социальных и экономических условий соответствующего периода потому, что реальная бытовая действительность всегда является осязательным воплощением всякого творческого процесса.

Это краткое вступление было мне необходимо, как объяснение и оправдание моего подхода к футуризму, который я намерен рассматривать в его соответствии с современной русской действительностью или точнее – с большевизмом…

До октябрьского переворота русский футуризм, такой отличный от своего западного собрата, не находил себе в моих глазах полной и точной аналогии с большевизмом, и я скорее предощущал ее, чем видел и определял. Но теперь прошел целый год и о русском большевизме мы могли составить самое полное и объективное мнение. Он весь на лицо не на словах, не в программах, а в действиях, промахах и достижениях. И если не быть окончательно и безнадежно слепым, если уметь хоть в какой бы то не было мере отрешиться от личных невзгод, потрясений, лишений, если не приступать к слушанию дела с предрешенным приговором в кармане или в душе, то нельзя ни осудить его, ни заклеймить так, как это делается.

Несомненно, что человечество вплотную подошло к грани чудовищного перелома, стоит уже в преддверии совершенно нового мира, который родится не только из новых физических возможностей, раскрываемых и создаваемых новыми науками, но не в меньшей мере также из возможностей психологических, ибо новая душа не может не возникнуть из совокупности всех новых обстоятельств ее окружающих и властно ее захватывающих.

В этом смысле можно устанавливать соответствие между большевизмом, как явлением социально-экономическим, и футуризмом, как явлением социально-художественным, помимо чисто внешних аналогий существующих между обоими. Эти аналогии могут быт проведены довольно далеко и углублены в значительной мере.

Но оставляя в стороне самодовлеющую ценность большевизма и футуризма, я укажу на то, что второй, как и первый, родился на западе, видоизменился в значительной степени, придя к нам, и видоизменился главным образом в том смысле, что стал более революционным, более решительным и в лозунгах и в тактике, более разрушительным. Подобно большевизму и русский футуризм имеет два лица, две стихии. Подобно большевизму он является и непонятным и неприемлемым для всех представителей того старого мира, который они оба так резко отвергают.

Все новые школы в искусстве, как и все новые политические партии, всегда основываются на отрицании чего нибудь старого. Положительные их принципы и лозунги главным образом получаются путем таких отрицаний, которые им служат как бы трамплином для прыжка