Сделка с дьяволом - Жюльетта Бенцони

Увидев мать, Этьен принялся щебетать, как воробышек по весне, потом, вырвав из рук Жанетты ложку, забарабанил по тарелке с кашей с такой энергией, что вызвал негодующие крики кормилицы:

— Боже мой, мадам Гортензия! Теперь придется его полностью переодевать. Смотрите, что вытворяет!

Каша густым слоем покрыла чепчик и распашонки малыша, как, впрочем, стол и одежду Жанетты.

— Вот бесенок! — проворчала Клеманс, стирая тряпкой размазанную кашу. — Небольшая порка ему была бы в самый раз.

— Гы-гы! — закивал Этьен, а потом расцвел улыбкой, показав три белоснежных зубика. — Ма-ма-мама…

Гортензия рассмеялась и поцеловала сына в вымазанную кашей мордашку.

— Ах ты, маленький, хорошенький негодник!

— Если прощать ему все капризы, мадам Гортензия, он потом всем покажет!

— Пусть немного подрастет, Клеманс, отложим порку на потом.

— Да ведь это самый что ни на есть настоящий Лозарг, такому нужна крепкая мужская рука.

— Время мужчин никуда от него не уйдет, — спокойно возразила Жанетта. — А пока он только наш. Да к тому же неужели у вас рука поднимется отшлепать его, Клеманс?

— Не мое это дело! — парировала та, возвращаясь к своим кастрюлям. — Да и про шлепки это я так, к слову. Я и сама обожаю эту кроху.

— А вы думаете, я не знаю, как вы его любите? Скажите, Жанетта, Франсуа утром был на ферме?

— Думаю, да. Он собирался чинить крышу коровника, вчерашняя буря натворила бед. Хотите, я схожу за ним?

— Нет, спасибо, Жанетта. Я сама пойду. Мне надо немного пройтись.

Она пошла в вестибюль, облачилась в широкий плащ с капюшоном, обулась в деревянные башмаки и отправилась на ферму, расположенную на противоположном склоне холма, в некотором отдалении от дома.

Она полной грудью вдыхала свежий ветер с гор. Туман, с утра закрывавший все вокруг, начинал понемногу рассеиваться, пропуская бледные робкие лучи солнца.

В их свете засверкал иней, покрывший траву, ставшую от этого серебристо-зеленой. По склонам гор, спускавшихся к реке, огромные заросли папоротника уже побурели, но стоящие стеной кусты остролиста расцветились ярко-красными ягодами, из которых получаются такие красивые венки и букеты к Рождеству. По другую сторону Комбера, ближе к поселку с часовней, где покоились Дофина и вся ее родня, начиналась каштановая роща. Каштаны росли по склонам оврагов и в глубоких ущельях, щедро снабжая жителей своими плодами… Высоко в небе парил ястреб, высматривая ставшую редкой добычу… Гортензия полюбовалась плавными кругами, которые он описывал, и зашагала по дороге, окаймленной зарослями бузины, ведущей прямо на ферму, где хозяйничал Франсуа Деве.

Гортензия относилась к Франсуа дружески и даже с долей нежности. Ее мать Виктория де Лозарг любила его в юности, пока ей не пришлось уехать в Париж, чтобы начать там, вопреки воле родных, светскую жизнь жены преуспевающего банкира. Гортензия знала, что Франсуа остался верен этой своей юношеской любви.

Для него как будто и не было никогда свадьбы его любимой с отцом Гортензии, Анри Гранье де Берни, и он спокойно ждал, когда смерть вновь соединит его с той, что на всю жизнь осталась светочем его очей. Частичку этой любви он перенес на Гортензию, ведь она была дочерью Виктории и так походила на нее. За это Гортензия и любила Франсуа, да еще за помощь, что он оказал ей в ее непростых отношениях с маркизом де Лозаргом. Она любила его также и за то, что он да еще Светлячок, огромный рыжий волк, были единственными друзьями Жана…

Дом, прилепившийся к уступу скалы, соединял под одной двускатной крышей жилье, хлев с сеновалом и амбар. Только коровник занимал отдельное небольшое строение, на крыше которого Гортензия и увидела Франсуа, занятого ремонтом кровли.

Заслышав ее шаги, он оставил работу, соскользнул вниз по приставной лестнице, и когда молодая женщина входила в калитку, он уже стоял посреди двора.

Сняв с головы большую шляпу, он поклонился ей, как всегда, почтительно и вместе с тем дружески и с улыбкой ждал, что она скажет.

— Франсуа, — начала графиня, — вы не знаете, где сейчас Жан?

— Если уж вы этого не знаете, мадам Гортензия, то мне-то и подавно неизвестно. Он никогда не говорит, куда идет.

— Мне тоже. Вот уже скоро три дня, как его нет.

Как же мне не волноваться?

— Я не думаю, что у вас есть повод. Вы же знаете, как он любит долгие прогулки в горах. К тому же у вас вчера были гости…

— Вы хотите сказать, что он уходит всякий раз, когда кто-нибудь приходит к нам? Но на этот раз он никак не мог знать, что меня навестила мадам де Сент-Круа.

— В нашем краю все все знают. Думаю, что Жану тоже все известно.

— Тогда ему должно было быть известно также, что она уехала сегодня утром. Ему пора бы уже вернуться…

— А я и вернулся…

С этими словами из зарослей сосняка появился Жан.

Он шагал, как всегда, неслышно, своей охотничьей бесшумной походкой, и молодая женщина не заметила его приближения. Горячая волна радости прилила к сердцу, как и всякий раз, когда любимый возвращался к ней. Она не могла налюбоваться его высокой, стройной фигурой, заставлявшей ее всегда поднимать голову, хотя и сама она была довольно высокой, блеском его глаз цвета синего льда, его очаровательной белозубой улыбкой, еще более яркой на фоне короткой черной бородки, его глубоким голосом, таким волнующим, особенно когда он говорил ей о любви.

— Прошу прощения, что заставил вас волноваться, — мягко сказал Жан. — Но я знал, что вы не одна.

Значит, вы меня и не ждали.

— Я всегда жду вас, Жан. Где вы были?

— В Лозарге.

— Опять?

— Опять и всегда! Пойдемте, нам надо поговорить.

Прогуляемся до речки, воспользуемся тем, что выглянуло солнышко…

Глава II. ЛОЖЬ

Дружески кивнув Франсуа, который опять полез на крышу, молодые люди пошли рядышком по едва заметной узкой тропинке, спускавшейся вдоль вспаханного поля к речке, которая с шумом катила свои воды к узкой стремнине. Эта речка была дорога им обоим.

Ее немолчный рокот сопровождал и их первый поцелуй, и первую ночь любви, когда покой их охраняли лишь волки. Оба были всегда рады встрече с ней.

Они шли молча. Спустившись к реке, Гортензия примостилась на покрытом мхом и лишайниками камне, запахнув плотнее полы широкого плаща, но откинув капюшон. Туман уже совсем рассеялся, воздух слегка прогрелся на солнце, лучи которого заиграли в ее белокурых волосах. Гортензия первая прервала молчание:

— Когда ты вернулся?

— Только что. Франсуа увидел меня тогда же, когда и ты…

— Почему же ты до сих пор меня не поцеловал?

Жан рассмеялся.

— Ты казалась такой рассерженной. Я бы не осмелился. Впрочем… Мне самому этого хочется больше всего на свете…