Буян - Анатолий Онегов

Поднятые Буяном и подгоняемые им тетерева стаей-тучей исчезли в лесу. Следом за тетеревами умчался и мой пес. Как ждал я тогда, как хотел наконец услышать своего Буяна, подавшего голос по посаженной им птице, по тетереву, усевшемуся на дереве. Тогда бы я постарался подойти к птице, которую отвлекала бы собой деликатная лайка, что не бросается в этом случае на дерево, где сидит тетерев, а только редко, не очень громко, раз за разом отдает голос-известие: здесь я, здесь тетерев.

Увы, никаких признаков возможной деликатности у своего Буяна я пока так и не обнаружил. Пес, поднявший на крыло стаю-отряд тетеревов, молча, как по медвежьему следу, кинулся вслед за улетевшими птицами, еще дальше разгоняя их по лесу. А какой дурак-тетерев при такой напористой собаке сразу опустится на вершину дерева и будет, не торопясь, рассматривать сверху своего врага? Нет, эти птицы правильно оценивали обстановку и стрелой неслись как можно дальше от опасного места.

Такие многочисленные тетеревиные стаи-отряды мой Буран поднимал здесь часто и всякий раз, видимо, считал своей обязанностью только угнать этих самых птиц как можно дальше в лес.

Что еще до сих пор помнится мне из тех сентябрьских охот на севере?

После хмарых, сыроватых дней вдруг с утра показалось приветливое солнце, последнее солнце уходящего сентября. И сразу в ответ этому солнцу чисто заголубело небо над островками, грядками золотистых осенних березок. Вот здесь-то, возле такого праздничного островка молоденьких березок, поднявшихся посреди недавно убранного хлебного поля, я буквально спихнул вальдшнепа, за ним тут же второго, третьего.

Какая чудесная осенняя высыпка этих тайных обитателей лесной чащи была подарена мне в тот раз! Я очень медленно шел вдоль разнаряженных березок, а вальдшнепы все вылетали и вылетали передо мной и низом, почти над самым жнивьем, плавно уходили в сторону леса. Голубое-голубое небо, живое золото осенних березок и тихий, колдовской полет-течение бурых птичек одна за другой, как большие осенние листья на неспешном ветру, низко плывущие над светлым-светлым жнивьем, оставшимся после совсем недавно убранных хлебов.

Свои охотничьи тропы мы с Буяном проверяли исправно каждый день, оставив нашего друга Боцмана добывать рябчиков на пропитание всего нашего прожорливого сообщества. Но как-то я заленился, не пошел в тайгу, остался дома, и Юрка-Боцман вдруг выразил желание взять с собой на охоту Буяна.

— Да, пожалуйста, возьми ради Бога.

До леса Боцман вел Буяна на поводке, спустил с поводка только на таежной тропе и, ничего не подозревая, стал все дальше и дальше забираться в еловую чащобу, ожидая, как я в таких случаях, что его сегодняшний помощник Буян вот-вот подаст голос по какой-нибудь дичи. Но Буян все молчал и молчал и даже не показался ни разу на тропе, хотя было у него в правилах постоянно обрезать наш путь, чтобы держать под контролем все наши передвижения. Боцман наконец забеспокоился, стал призывать собаку свистком, затем даже выстрелил вверх, на что Буян обычно всегда откликался, но и тут никакого известия от собаки так и не получил. А вернувшись домой, наш друг-товарищ встретил Буяна у крыльца той избы, где мы на этот раз остановились.

Когда Боцман с Буяном отправились на охоту и я только-только расслабился и постарался забыть хотя бы на время все переживания-ожидания, связанные с моим четвероногим воспитанником, за окном дома мелькнула светлая тень, а следом и раздался короткий взлай: мол, вот он я, прошу любить и жаловать. Я вышел из дома и у крыльца, конечно, увидел своего Буяна. Особой радости от встречи со мной он тут не выразил, но и без лишних слов мне стало понятно все, что он мог бы мне тогда сказать: мол, без меня, хозяина, он ни на какую охоту ни с кем никогда не отправится.

Черта эта прекрасная, мне бы тут только радоваться да радоваться: надо же, такая преданная собака, но вместо радости меня посетило беспокойство. Дело в том, что уже с лета я стал думать о том, куда бы поселить мою собаку хотя бы на зиму, чтобы прежде всего не томить ее городской жизнью. Да и мои дела на работе складывались так, что находиться постоянно в Москве я не мог: меня ждали зимой командировки, хоть и не очень длительные, но частые разлуки с собакой. Кто будет ходить за ней в это время?

Я уже упоминал в начале рассказа, что для добрых отношений охотника с его собакой очень нужна помощь близких людей, помощь семьи. Но такая помощь в то время мне, увы, «не грозила». Та милая женщина, что приютила моего Буяна у себя на лето, не прочь была взять его и на всю зиму. Но мою собаку ждала только цепь и собачья будка. Подыскать какое-нибудь подходящее место под Москвой, найти подходящих людей, лучше всего охотников, мне еще не удалось, и я решил оставить своего Буяна пока здесь, под Вологдой. И уже подыскал такого человека, охотника, который согласился на все мои условия. И меня все устраивало в нашем договоре — собака будет все время на охоте.

Но как расстаться с собакой? Я-то это расставание постараюсь как-нибудь пережить, а Буян? Легко ли примет он другого хозяина?… Честно говоря, я тут вначале не очень беспокоился, надеясь, что новый хозяин-охотник быстро установит с моей собакой, тоже страстным охотником, дружеские отношения. Но так считал я лишь до того дня, когда Буян, отправившись в лес с Боцманом, бросил его и вернулся ко мне.

И вот самый последний день на вологодской земле. Раннее-раннее утро, еще совсем темно. Мы заранее, с вечера унесли свои рюкзаки в тот дом, где жил возница, что обещал доставить нас на лошади все через тот же самый волок к автобусу. Потихоньку прощаемся с хозяевами дома, радушно принимавшими нас. Буян остается в доме, на сараях и, пожалуй что, не отмечает пока наш уход.

И вот лошадка потянула за собой телегу, мы шагаем рядом с повозкой, спускаемся с горы, на которой стоит деревня, снова поднимаемся уже на новый бугор-гору, и тут до нас доносится тоскливый, гнетущий вой-стон собаки.

Это выл Буян, все-таки догадавшись, что мы его оставили одного.

Вынимающий душу стон преследует нас долго, надолго он остается со мной и сейчас, много лет спустя, все еще очень беспокойно помнится мной.

С охотником, которому я оставил на зиму Буяна, мы договорились переписываться. Я жду оттуда известий и, наконец, получаю письмо.

После нашего отъезда Буян три дня лежал пластом, ничего не ел. На четвертый день его отпустили на волю, боясь, что он погибнет от тоски. И Буян тут же исчез.

Далее мою собаку видели везде, где хоть совсем недолго побывали мы. Буян появился даже там, за волоком, откуда и увез нас к железнодорожной станции автобус. Но дня через четыре он вернулся обратно в тот дом, где ему предстояло дожидаться меня, и вполне согласно принял новые партнерские отношения с новым хозяином-охотником.