Рай, ад и мадемуазель - Гарольд Карлтон

Карандаши для губ и глаз, румяна, тушь, много тонального крема «Макс фактор» и сила воли в чистом виде стали ее помощниками. Каждое утро на Саманту снисходил гений рекламы, призывая держать голову выше. Она пообещала себе, что лично проведет Париж в следующее десятилетие: особый нюх на веяния моды плюс знание секретов рекламного бизнеса. Американка внимательно следила за делами отца, который в пятидесятых наводнил Лос-Анджелес магазинами женской одежды. Когда девушке исполнилось восемнадцать, они переехали на Манхэттен, и отец начал покорять сердце швейной промышленности Нью-Йорка. Сегодня рекламная кампания — волшебный ингредиент успеха в мире моды. «Но поможет ли реклама удержать „Шанель“ на вершине?» — думала Саманта.

Вся ее жизнь крутилась вокруг Шанель. Безответная любовь: американка безумно обожала мадемуазель Коко, а та знать не знала о ее существовании.

По парижским улицам прогуливалась возвышавшаяся над горожанами девушка. Она напряженно размышляла. В Нью-Йорке дочка бизнесмена скупала все вещи марки «Шанель», а расплачивалась одной из первых выданных отцом кредиток «American Express».

Когда американке исполнился двадцать один год, она решила назваться Шанель Липштадт.

— В нашей семье не может быть смешных имен. — Отец был непоколебим.

Когда Саманте было четырнадцать, умерла мама. В последующие годы отец совершенно избаловал дочь. Она привыкла получать все, что захочет. И теперь о ней узнает мадемуазель Шанель, потому что девушка собиралась работать на престижнейший в мире дом мод.

«Я умею продавать, — думала она, идя по улице. — Суть моды — в рекламе. Иначе все бы носили одинаковую одежду из мешковины».

Приметив хорошую химчистку, Саманта остановилась перед прелестной витриной с аппетитными пирожными. Pâtisserie[7] это или ювелирный магазинчик? В крошечных корзиночках из теста, сверкая, словно рубины, лежала покрытая глазурью клубника и ежевика. Роскошные изящные mille-feuilles[8] будто из золота — просто произведения искусства.

Саманта зашла внутрь и выбрала четыре пирожных. Их завернули в салфетки и, как украшения, положили в белую коробку. Крепко перевязанная бечевкой, картонка со сладкими драгоценностями свисала с руки сладкоежки: второй завтрак!

Сунув под мышку «Геральд трибьюн» с газетной стойки, девушка заторопилась назад в квартиру, превращаясь по пути в Одри Хепберн.

— Bonjour! — приветствовала она каждого встречного пожилого мужчину с багетом под мышкой.

«Даже береты у них модные, черного цвета», — подумала американка.

Когда Саманта нацелила объектив фотоаппарата «Инстаматик» на третьего по счету старичка, он сделал багетом непристойный жест.

— Ой! — Она выронила фотоаппарат. С Одри Хепберн так никто не поступал.

В boulangerie[9] рядом с домом Саманта купила ficelle.[10] Роскошный аксессуар. Словно истинная парижанка, сунула багет под мышку, надеясь, что тот не пропитается запахом дезодоранта.

Дома жадно проглотила пирожные. Запила двумя чашками крепкого кофе. В одиннадцать тридцать, заряженная глюкозой и кофеином, Саманта принялась за список, составленный еще в Нью-Йорке: обзванивала каждого друга своего друга, способного помочь с работой. Дом «Шанель» — главная мишень, но для начала сгодится любая должность.

Если трубку не брали, оставляла сообщение. Через некоторое время в ежедневнике появились записи о пяти обедах, трех вечеринках и двух собеседованиях. Саманта тяжело вздохнула. У нее есть год, чтобы найти свое место в парижском мире моды. Год, чтобы найти мужчину. И эти две цели как-то связаны.

Габриель Сидони Шанель

На последнем этаже дома 31 по улице Камбон горел свет. Было одиннадцать часов ночи. Зажав во рту сигарету, Габриель Сидони Шанель склонилась над пиджаком. Вшивала рукав в пройму, больными артритом руками поворачивая его так и сяк. Сколько рукавов она пришила за свою жизнь? Тысячи? Десятки тысяч? И был ли хоть один идеальным?

Мадемуазель Шанель пожала плечами. На твидовую юбку упал пепел. Сквозь стекла очков и дым сосредоточенные темные глаза-бусинки сердито смотрели на изделие.

После обеда в «Рице» Шанель не удержалась — перешла улицу Камбон, чтобы еще раз попытаться пришить чертов рукав. Костюм предназначался для важной клиентки, а мадемуазель так давно не шила… Этой ночью она хотела выяснить, хватит ли оставшихся у нее таланта и мастерства, чтобы идеально выполнить работу. Необработанный, лохматый край твида усложнял задачу. «Если не выйдет, лучший портной дома, месье Гай, доделает все утром», — утешала себя Коко.

Она осторожно вложила рукав в пройму и вывернула, позволяя изделию приобрести ampleur,[11] делая плечо округлым и аккуратным, какое можно найти лишь среди дизайнерской одежды. Шов обязан быть безупречным. Как с иголочки. «Замечательно сказано», — подумала она. Хотя рукав посажен высоко под мышкой, он должен быть свободным. Вдруг женщине понадобится поднять руки? Француженки не скупы на жестикуляцию.

Мадемуазель прикурила новую сигарету, страдальчески опустив нижнюю губу. Как же она одинока! Хотя в собственном доме мод с пиджаком в руках, с ножницами, нитками и иголками она отвлекалась от гнетущих мыслей. Работа не оставляла времени на размышления о личной жизни.

— Мадемуазель?

Шанель посмотрела на встревоженное лицо верного привратника и давнего друга Луи, охранявшего дом по ночам.

— Разве вам не пора спать? — поинтересовался он.

Женщина мрачно усмехнулась.

— Как я могу уснуть, зная, что этот рукав морщинится? Ты что, меня не знаешь?

— Да, мадемуазель, знаю, — кивнул тот. — Но сон всем нужен.

— Я с радостью брошусь в объятия Морфея, когда буду уверена, что работа сделана безупречно. Я снова шью, как раньше. Вернулась в начало. А теперь спускайся вниз и займись тем, чем должен… охраняй дом. Защищай меня! Мне нравится защищенность.

«Чокнутая старушка», — подумал он, уходя. Но мадемуазель очень нравилась Луи, и он действительно переживал за ее здоровье. Она была стара, если мужчина правильно помнил — разменяла девятый десяток. Даже Шанель не может жить вечно, хотя пока она доказывала обратное.

Габриель ушла из дома мод, убедившись, что рукав вшит так хорошо, как не сделал бы никто ныне живущий. Пока она могла работать безупречно, приносить пользу, жизнь имела смысл.

Шанель вышла на мороз. Луи за руку перевел ее через мощеную улицу до отеля «Риц». Швейцар проводил пожилую даму до лифта. Лифтер довез ее до нужного этажа и пожелал спокойной ночи.