Рождество в доме Мегрэ - Жорж Сименон

— Могу я узнать, куда вы ходили сегодня утром?

— За покупками.

— На улицу Шмен-Вер или Амело?

— И на улицу Шмен-Вер и на улицу Амело.

— Простите за нескромность, что вы купили?

С разгневанным видом она бросилась на кухню, схватила сумку и почти что швырнула на стол:

— Смотрите сами!

В сумке лежали три банки сардин, ветчина, масло, картошка и пучок латука.

Она смотрела на комиссара пристально, сурово, не изменившись в лице и скорее злобно, чем со страхом.

— У вас есть еще ко мне вопросы?

— Я хотел бы знать фамилию вашего страхового агента.

Она явно поняла не сразу, потому что переспросила:

— Моего агента?

— Да, страхового агента. Того, что к вам приходил.

— Простите, совсем забыла. Это потому, что вы сказали мой агент, как будто у меня с ним дела… И это тоже Колетта вам выболтала? Действительно, два раза приходил какой-то человек, знаете, из тех, от кого трудно отделаться. Я сперва подумала, что это продавец пылесосов. Оказалось, он занимается страхованием жизни.

— И долго он пробыл у вас?

— Столько, сколько надо, чтобы выставить его из дома, втолковать, что у меня нет ни малейшего желания подписывать страховку на случай смерти моей или мужа.

— Какую компанию он представлял?

— Он мне сказал, но я забыла название. Там было слово «Взаимный…».

— Но он приходил еще раз?

— Совершенно верно.

— В котором часу Колетте полагается засыпать?

— Я гашу свет в половине восьмого, но случается, что она засыпает не сразу, а вполголоса рассказывает себе всякие истории.

— Итак, во второй раз этот агент приходил к вам после половины восьмого вечера?

Она уже почувствовала западню.

— Возможно… Да, я как раз мыла посуду.

— Вы разрешили ему войти?

— Он просунул ногу в приоткрытую дверь и вошел в квартиру.

— Он предлагал свои услуги и другим жильцам дома?

— Не знаю. Полагаю, вы сами выясните… Только потому, что девочка видела или вообразила, что видела Деда Мороза, вы меня уже полчаса допрашиваете, словно я совершила преступление. Будь здесь мой муж…

— Кстати, ваш муж застраховал свою жизнь?

— Полагаю, что да. Конечно.

А когда Мегрэ направился к двери, взяв лежавшую на стуле шляпу, она удивленно воскликнула:

— И это все?

— Да, все. В случае появления вашего деверя, а он обещал дочке зайти, я буду вам очень благодарен, если вы дадите мне знать или отправите его ко мне. А теперь я хотел бы сказать еще несколько слов мадемуазель Донкер.

Старая дева последовала за ним, прошла вперед и открыла дверь своей квартиры, где пахло как в монастырской келье.

— Входите, месье комиссар! Надеюсь, у меня не очень большой беспорядок?

В комнате не было ни кошки, ни собачонки, ни салфеточки на мебели, ни безделушек на камине.

— Давно вы живете в этом доме, мадемуазель?

— Двадцать пять лет, месье комиссар. Одна из самых старых жилиц. Помню, что, когда я здесь поселилась, вы уже жили в доме напротив и носили длинные усы.

— Кто занимал соседнюю с вами квартиру до месье Мартена?

— Инженер из путей сообщения. Фамилию его я забыла, но могу узнать. Он жил с женой и глухонемой дочкой. Это было очень грустно. Они уехали из Парижа навсегда и поселились где-то в провинции, если не ошибаюсь, в Пуату. Сам он, наверное, уже помер: он и тогда был пенсионного возраста.

— Последнее время вам не докучали страховые агенты?

— Нет. В последний раз страховой агент звонил у моей двери года два назад.

— Вам не нравится мадам Мартен?

— Почему?

— Я вас спрашиваю, нравится вам мадам Мартен или нет?

— Конечно, если бы у меня был сын…

— Продолжайте.

— Если бы у меня был сын, я не пришла бы в восторг от такой невестки. Месье Мартен такой милый, такой добрый.

— Вы думаете, что он с ней несчастлив?

— Этого я не сказала. Мне не в чем ее упрекнуть. У нее просто такая манера держаться.

— Манера держаться? Что вы имеете в виду?

— Не знаю. Вы сами ее видели. Вы в этом лучше разбираетесь, чем я. Она не похожа на обычную женщину. Например, я уверена, она никогда в жизни не плакала. Девочку она воспитывает как следует, содержит в чистоте. Этого у нее не отнимешь. Но ребенок никогда от нее ласкового слова не слышит, а когда я начинаю рассказывать Колетте сказки, чувствуется, что мадам Мартен это раздражает. Не сомневаюсь, она сказала девочке, что Деда Мороза не существует. К счастью, Колетта в это не поверила.

— Девочка ее тоже не любит?

— Слушается, старается не раздражать. По-моему, Колетта рада, когда остается одна.

— А мадам Мартен часто уходит из дому?

— Нет, не часто. В этом ее не упрекнешь. Не знаю, как это выразить. Понимаете, чувствуется, что у нее своя жизнь. Ей нет дела до других, но и о себе она ничего не рассказывает. Она корректна, всегда корректна, даже слишком. Мне кажется, она создана, чтобы проводить жизнь на службе, иметь дело с цифрами, следить за подчиненными.

— Это мнение и других жильцов?

— Она совсем чужая в доме. Когда встречается с соседями на лестнице, едва кивает. В общем, если ее немного узнали поближе, то лишь после появления Колетты: ребенком всегда больше интересуются.

— Случалось вам видеть ее деверя?

— В коридоре. Я с ним никогда не говорила. Он проходит опустив голову, словно чего-то стыдится, и, хотя перед тем, как идти сюда, чистит одежду, все равно выглядит так, будто спит не раздеваясь. Не думаю, чтобы ему пришло в голову явиться в костюме Деда Мороза. Не такой он человек, месье Мегрэ. Разве только был пьян.

Мегрэ задержался еще возле привратницкой, где было так темно, что почти никогда не выключался свет, и только около двенадцати пересек бульвар. В доме, откуда он вышел, зашевелились занавески. В его окне занавеска тоже была отодвинута. Мадам Мегрэ смотрела на улицу в ожидании мужа, чтобы сразу же поставить жарить цыпленка. Комиссар слегка помахал ей рукой и чуть было не высунул язык, чтобы поймать несколько снежинок, которые кружились в воздухе. Он до сих пор не забыл их пресный вкус.

Глава 3

— Я только думаю, счастлива ли эта малышка, — вздохнула мадам Мегрэ, встав из-за стола и отправляясь на кухню за кофе.

Тут же она заметила, что муж ее не слушает. Он отодвинулся от стола и набивал трубку, глядя на печь, где тихонько потрескивали дрова.

— Не думаю, что она чувствует себя счастливой, живя с такой женщиной, — не без ехидства добавила мадам Мегрэ.

Комиссар рассеянно улыбнулся, словно не слышал ее слов, он неотрывно глядел на огонь. В их доме было не меньше десятка таких печек, поленья в которых так же потрескивали, и не меньше десятка столовых, где стоял такой же особенный воскресный запах. То же, конечно, было и в доме напротив. Каждая семья проводила этот день спокойно, безмятежно — с обязательной бутылкой вина на столе, пирожными, графином ликера, извлеченным из буфета, и во все окна проникал тот же унылый серый цвет пасмурного дня.

Именно из-за этого сумрака уже начиная с утра Мегрэ чувствовал себя не в своей тарелке. В девяти случаях из десяти, расследуя серьезное преступление, он все больше погружался в новую обстановку, сталкивался с людьми незнакомого или малознакомого круга, и ему приходилось узнавать все, вплоть до мельчайших привычек и обычаев не известной ему ранее среды.

В этом деле, которое и делом-то нельзя было назвать — ему ведь никто его не поручал, — все было иначе. Впервые событие произошло поблизости от него, в доме, где он мог бы жить и сам.

Мартены могли оказаться его соседями по площадке, и в этом случае за Колеттой, когда ее тетке понадобилось бы уйти, приглядывала бы, разумеется, мадам Мегрэ. Этажом ниже тоже жила старая дева, вылитая мадемуазель Донкер, правда чуть потолще и побледнее. Портреты в рамках отца и матери месье Мартена ничем не отличались от портретов родителей Мегрэ, и увеличивали их, вполне возможно, в одном и том же ателье.

Не оттого ли он испытывал ощущение неловкости?

Ему казалось, что дистанция, отделяющая его от соседнего дома, слишком ничтожна, и это мешает увидеть вещи и людей свежим, непредвзятым взглядом.

О своем утреннем визите он рассказал жене во время завтрака, праздничного завтрака, после которого он с трудом поднялся из-за стола, — и теперь она со смущенным видом то и дело посматривала на окна напротив.

— Привратница уверена, что никто посторонний не мог войти?

— Не очень: до половины первого у нее сидели гости. Потом она легла спать, а хождение взад и вперед, как обычно в рождественскую ночь, не прекращалось.

— Ты боишься, как бы еще чего не случилось?

Да, именно это беспокоило Мегрэ. Но прежде всего тот факт, что мадам Мартен пришла к нему не по собственному желанию, а под нажимом мадемуазель Донкер. Если бы она встала пораньше, первая обнаружила куклу и услышала историю с Дедом Морозом, кто знает, не скрыла бы она все и не велела бы девочке молчать?