Историко-политические заметки: народ, страна, реформы - Григорий Явлинский

Бизнес не верит в долгосрочную перспективу: капитал реально утекает, долгосрочные инвестиции не делаются, если только это не государственные деньги, крупные частные предприниматели фактически сворачивают свою активность в России (беда не в том, что из страны утекут «олигархи», беда в том, что вместе с ними «утечет» большое количество денег и специалистов).

Административная элита ощущает враждебное к себе отношение и неспособность власти обеспечить ее безопасность – как безопасность собственности, так и личную. Высшая политическая власть утрачивает волю к сопротивлению негативным обстоятельствам и способность их правильно оценивать. Своими ошибочными действиями она множит ряды недовольных и разрушает лояльность своих естественных союзников и закрепляет коррупцию как системообразующий институт.

Современные экономисты, сторонники институционального подхода, часто склоняются к частичному оправданию коррупции с функциональной точки зрения – как возможности перераспределить ресурсы старой элиты в пользу новой, избегая прямого столкновения между ними. Благодаря такому подходу коррупция предстает не как вариант отклоняющегося поведения, а как расхождение ранее сформированных норм и вызванных новыми условиями моделей поведения. Согласно логике функционалистов, коррупция отмирает сама собой по мере ослабления противостояния двух нормативных систем, когда новые правила вытесняют старые и одна элита сменяет другую.

Но этот вывод не подтверждается фактами развития России в 1990—2000-е гг.

В нашем, российском, случае переход не получается. Коррупционные схемы стали основой экономической деятельности. Они подмяли под себя и механизмы рыночной конкуренции, и государственное регулирование. Происходит институционализация транзита.

Во-первых, при органическом слиянии бизнеса и власти, институционализации конфликта интересов, его повсеместности и всеобъемлющем характере, коррупция приобретает качественно иной характер, нежели отклонение от правил и законов. Она сама неизбежно становится правилом и естественной нормой поведения. Во-вторых, коррупция становится важнейшим инструментом, механизмом управления всей системой. Поскольку допущенные масштабы коррупции практически тотальны, то с помощью исключений, ограничений, «закрывания и открывания» глаз можно держать в состоянии неопределенности и страха практически всю элиту страны, выборочно включая те или иные репрессивные механизмы в отношении тех или иных персон или групп. Этот принцип использовался в сталинской системе планирования, когда планы были заведомо невыполнимыми, но наказания за неисполнение нереальных планов были выборочны в зависимости от политических предпочтений и кампаний.

Коррупция трансформирует все общественное сознание. Налицо парадоксальное устройство общества: законы, предназначенные для того, чтобы их нарушать. Если в коррупции не участвовать, человек в значительной мере лишается доступа к социальным лифтам и может экономически не выжить. Если участвовать, то надо, чтобы человека не поймали. Успешность фактически оценивается по умению нарушить закон и сделать это безнаказанно.

И дело не в иррациональном, архаичном, традиционалистском отрицании «писанного закона». Это как раз наиболее рациональное поведение в предложенных обстоятельствах. С такой коррумпированностью сознания невозможно бороться ни образованием, ни расширением деловых и человеческих связей с развитыми странами.

Сама по себе коррупционная система власти не мешает, она ей выгодна. Государство вынуждает общество быть соучастником преступления (каждый либо участвует активно, либо участвует время от времени, либо поощряет преступление своей пассивностью). Современная российская политическая система тождественна коррупции. Поэтому борьба нынешней российской политической системы с коррупцией – это «борьба» системы с самой собой с понятным результатом.

Всё, о чем было сказано – это больше, чем кризис легитимности или политический кризис. Это признаки распада политического пространства, социума, идейно-информационной сферы и утрата вектора направления движения.

Один из ведущих знатоков смуты XVII века историк Руслан Скрынников писал о событиях четырехвековой давности: «Конфликт не был следствием столкновения угнетенного крестьянства с феодальным сословием. Раскол затронул все слои и группы русского общества – дворянство, посадских людей, холопов, крестьян, церковь, войско. С появлением самозванца, принявшего имя царевича Дмитрия, недовольные элементы общества объединились и произошел взрыв»[25].

Суть смуты – падение доверия народа к государству ниже критической отметки, а затем (или вместе с тем) – распад общества, атомизация. Государство при этом не имеет политической воли и ресурса доверия, чтобы противостоять разрушительным процессам, а его рефлекторные действия, направленные на самосохранение, только осложняют ситуацию.

Правда, «классической» русской смуте помимо династического кризиса предшествовали и крайне неблагоприятные природные обстоятельства, приведшие к голодным годам, массовой гибели людей.

Крушению государства 100 лет назад предшествовали два с половиной года Первой мировой войны, потрясшей материальные и ментальные основания всей Европы.

У современной смуты подобных мощных внешних дестабилизирующих факторов не было до самого последнего времени. Однако события вокруг Украины показали, что их способно генерировать само российское государство. При этом помимо внешнеполитических осложнений, связанных с ситуацией вокруг Украины, сохраняется набор других потенциальных источников дестабилизации. Это вероятный хаос в Афганистане и Центральной Азии после ухода союзных войск, обострение ситуации на Кавказе и развитие масштабного конфликта с участием Армении, Азербайджана, Турции и России.

К тому же, российская власть столкнулась с острейшим кризисом «имитационно-управляемой демократии», которая использовалась целое десятилетие. Проект «Медведев» провалился. Вместо мобилизации либерального интеллектуального ресурса на «благо» государства получилось жестокое разочарование с обеих сторон. Те, кто сегодня отождествляет себя с государством (буквально: «государство – это я»), стали искать другую опору.

Однако это уже чревато разрушением даже тех крайне несовершенных конструкций, которые выстраивались в последнее десятилетие.

В предыдущих случаях было так: государство истончается и под влиянием внешних обстоятельств «прорывается». В нашем случае оно просто рассыпается в прах, крошится, потому что истлело, потому что корни нынешних проблем уходят в вопросы, необходимость решения которых назрела сто лет назад, но они так и не были решены.

Курс

То, что сегодня называется российским государством – это власть, не имеющая опыта компромисса. Она сама уходить не собирается и сдавать свои позиции тоже. В глазах ее носителей уступки равны поражению. Из опыта февральской революции они сделали только вывод о недопустимой слабости и нерешительности Николая II, из опыта перестройки – о слабости Горбачёва и т. д.

В первом десятилетии XX в. задачей и сверхцелью правящей группировки было сохранение политической и экономической власти при любых условиях.

Решения, принимавшиеся с конца 2011 г., стали складываться во вполне определенный курс – явление, которое превосходит сумму шагов, направленных на достижение, казалось бы, сиюминутных, оперативных целей (таких как обуздание гражданской активности после парламентских выборов 2011 года, поиск новых союзников взамен переставшей быть опорой опорой либеральной интеллигенции, очередной симметричный или асимметричный ответ на зарубежную критику нарушений прав человека).

Суть новой государственной доктрины в том, что европейский путь не для России.

Эта мысль не нова, для нее в сознании значительного числа россиян, в том числе и чиновников, вплоть до самых высокопоставленных, всегда находилось место. Теперь она стала системообразующей.

Исторический ориентир – ностальгически-идеализированное представление о советской системе (взять «хорошее» из советского прошлого), жандармский патернализм Николая I, контрреформы и победоносцевское «подмораживание» России в конце XIX века.

Внешний ориентир – такие страны, как Индия и Китай. Их политико-экономическое устройство негласно берется за образец, поскольку лучше всего отвечает идее внутреннего выбора с опорой на традиционные национальные ценности.

Важно ответить не только на вопрос, что происходит, но и почему. Без этого крайне трудно искать эффективные решения, способы противостояния.

Утверждение, что причиной всему стала «гебешная» суть Путина, который продемонстрировал свое истинное лицо, ничего не проясняет. Это ответ из разряда: зло есть зло, потому что оно зло.