Последнее желание. Повесть - Валентина Поваляева

Размахивая руками и ногами, я полетела вниз, разрывая телом бельевые веревки соседей с четвертого, третьего и второго этажей, и, повторив трюк Яшки-моряка, оседлала куст акации. Филейную часть немилосердно саднило, жутко болели ноги, но я была жива! Спасибо, Господи! А правая рука по-прежнему крепко сжимала сверток размером с двухсотграммовую пачку печенья. Надо же, какая я алчная! Даже на пороге смерти не упустила свою добычу!

– Безобразие! – заголосила из окна четвертого этажа баба Лиза. – Опять веревкам каюк пришел! Яшка, сволочь, да когда ж ты образумишься!

И тут до старухи дошло, что Яшка-то давно умер! Она почти по грудь высунулась из окна на улицу, увидела меня, сидящую на акации, и закрестилась:

– Свят-свят! Ларка, ты же вроде не пьющая!

– Вызывай спасателей, баба Лиза, – просипела я, потеряв от ужаса голос.

Только сейчас до меня дошло: то, что я осталась жива, по меньшей мере – чудо!

Соседка закивала и скрылась. Я боялась пошевелиться, потому что ветки акации не только болезненно кололись, но и подозрительно подо мной потрескивали. И больше всего мне не хотелось, чтобы кто-нибудь из знакомых увидел меня в таком дурацком положении.

– Привет, – донесся снизу изумленный мужской голос.

Я осторожно повернула голову, чтобы посмотреть на окликнувшего меня человека, и пожалела, что я не невидимка. У подъезда стоял Максим и с интересом меня разглядывал. Еще бы, зрелище удивительное: взрослая тетка верхом на кустарнике. Комедия! Чаплин отдыхает!

Но леди должна оставаться леди в любой ситуации. Поэтому я растянула посиневшие от страха губы в любезной улыбке и даже помахала ручкой:

– Привет!

Баба Лиза выглянула в окно и крикнула:

– Держись, Ларка, спасатели близко! Щас тебя снимут! Чай, не впервой, наш адрес они хорошо запомнили!

Колесников посмотрел на меня с еще большим интересом.

Глава 9

Спасатели здорово удивились, увидев на акации трезвую девушку, а не постоянного клиента, который в хорошем подпитии любил вышагивать за перила балкона. Впрочем, парни очень ловко и аккуратно сняли меня с колючих веток и передали на руки фельдшеру «Скорой помощи».

Ехать в больницу я отказалась. Эскулап, удостоверившись, что жизни странной пациентки ничего не угрожает, обильно залил мой поцарапанный зад зеленкой и отпустил меня восвояси. Постанывая и еле передвигая ногами, я поплелась домой, проклиная строителей и архитекторов, не предусмотревших в пятиэтажках лифт. Колесников, надо сказать, по-рыцарски сопроводил меня до квартиры, обхватив за талию.

И тут постигло новое разочарование: дверь заперта, а ключи остались внутри! Я готова была разрыдаться, но бравый капитан подмигнул мне, вытащил из кармана связку каких-то металлических палочек и крючочков, вставил один из них в замочную скважину. И через мгновенье распахнул дверь. Ну, прям заправский квартирный вор! Только я ничему не удивлялась – сил не хватило. Доползла до дивана и осторожно легла на живот.

– Ты… это… – сказал Колесников, старательно глядя в сторону. – Переоделась бы.

– Зачем? – удивилась я и охнула, увидев свое отражение в зеркале, висевшем у дивана: тренировочные штаны и под ними тонкие плавочки от встречи с колючками акации изрядно пострадали, так что в прорехи явственно просвечивали зеленые ягодицы. Не женщина – павиан!

Взвизгнув от боли и смущения, я убежала в ванную, откуда появилась в банном халате до пят (это в тридцатиградусную жару!) и снова повалилась на диван.

Максим Андреевич хмыкнул, по-хозяйски расположился в кресле и заявил:

– Знаешь, я еще никогда не встречался с несостоявшейся самоубийцей. Что тебя потянуло свести счеты с жизнью? Такая молодая и красивая…

– Отстань, – огрызнулась я.

Мы сами не заметили, как перешли на «ты». Впрочем, Максима легко понять: трудно «выкать» тетке, которая только что раскачивалась на ветках, как обезьяна, а потом разгуливала в драных штанах перед всем честным народом. А я…

Со мной запанибрата, а я реверансы делать должна? Ну уж, дудки!

– И все-таки, можно узнать, что случилось? – не унимался капитан.

Я вдруг осознала, что по-прежнему сжимаю таинственный сверток, обмотанный посеревшим от пыли полиэтиленом. Из-за него я рисковала здоровьем! На глазах изумленного Колесникова я начала неистово раздирать пленку, а потом и оберточную бумагу, под которой прощупывалось что-то твердое. Похоже, металлическое. И не смогла сдержать разочарованного стона:

– А где портсигар?

Я уже мысленно определила ценность клада – серебряный или золотой футляр для сигарет века девятнадцатого, не позднее, каким-то образом попавший Яшке. Но вместо элегантной старинной вещицы я стала обладательницей жестянки из-под чая. Правда, дорогого.

Откинув крышку, внутри металлической коробки я обнаружила записную книжку в потрепанном кожаном переплете. Все! Нет, ну кому нужны такие «сокровища»? Неужели из-за этого старого блокнота учинили обыск в моей квартире, испортили мебель, напугали кота? На кой сдался подобный раритет напавшему на меня носатому бандиту?!

Видимо, от негодования я возмущалась вслух, потому что мой гость перестал хихикать, посерьезнел и холодным деловым тоном поинтересовался:

– Кто на тебя напал? Когда?

Я очень хочу быть слабой и беззащитной. Хочу, чтобы мужчины занимались решением моих проблем, оберегали меня и лелеяли. Ведь я женщина, в конце концов! Мне надоело быть сильной и самостоятельной! Поэтому, скорбно поглядывая на жестянку из-под чая, я как на духу выложила Колесникову все, что знала. О Яшке-моряке и бабе Клаве. О Людмиле и южанине. Об аквариуме и золотой рыбке. О погроме в моем уютном гнездышке. Об утреннем визите Людмилиного кавалера. И, наконец, о героическом поступке Петровны и об ее кирпиче.

Максим слушал, не перебивая.

– Яша в бреду все говорил: «Не отдавай порт…» – жаловалась я, – подумалось: в тайнике портсигар. Золотой или серебряный. Старинный. А оказалось…

Максим в задумчивости перелистывал записную книжку моряка.

– А это кто? Ты случайно не знаешь? – спросил он, показывая маленький снимок, на котором улыбалась девочка лет пяти-шести. Очаровательная «кудряшка Сью» с кукольным носиком и круглыми карими глазами с длинными пушистыми ресницами.

– Понятия не имею, – удивилась я. – Откуда это?

– В блокноте нашел. Может быть, у твоего соседа была дочь? Или племянница?

– Впервые слышу, – покачала я головой. – Баба Клава все сокрушалась, что Яшка никак не мог жениться. Откуда быть детям? Разве что осчастливил какую-нибудь мадаму в далеком порту.

– Между прочим, фотография подписана, – сказал Колесников. – «Дорогому Яше от Вики Степановой. 1997 год».

– Ничего себе!

Я вырвала снимок и уставилась на надпись, сделанную непослушным детским почерком на обороте.

– Шестнадцать лет прошло!

И тут меня словно по лбу щелкнули:

– Вика! Виктория! Вот о ком говорил Яшка! Он сказал: «Придет Виктория…» Кто, если не она?

И я требовательно уставилась на капитана, словно рассчитывала, будто он тут же притащит мне эту самую Вику Степанову.

– И зачем она придет? За золотой рыбкой? Чушь! За блокнотом? Зачем ей эта макулатура?!

Максим меня не слушал. Он по-прежнему перелистывал пожелтевшие страницы записной книжки и о чем-то размышлял.

И тут меня осенила новая мысль, от которой я подпрыгнула, забыв о «боевом ранении»:

– Носатый! Он охотится на девочку!

– Опиши-ка мне его, – потребовал опер.

– Ну… – я закатила глаза. – Высокий, выше меня, худощавый, чернявый. Нос такой хороший у него, большой, с горбинкой. Глаза миндалевидной формы, черные. Губы тонкие. На подбородке щетина. Под правым глазом родимое пятно.

Максим вытаращился на меня, а я невинно предложила:

– Давай, нарисую? Я в художественной школе лучшим портретистом считалась.

Карандашный набросок носатого капитан унес с собой. И фотографию девочки. Обещая воспользоваться служебным положением и разузнать, где теперь эта Виктория находится.

Мне оставалось только ждать.

Глава 10

Вечером зашла Ольга Петровна. Вынула из любимой кожаной папки очередной «документ», исписанный мелким, совсем не старческим почерком на половину листа, и, протягивая мне, попросила:

– Слышь, Лара, подпиши-ка еще вот эту грамотку.

– Что, опять какую-нибудь стройку затеваете? – зевая, поинтересовалась я.

Старуха зарделась:

– Да нет, хочу про нашего мецената в газету написать. Пусть напечатают. А что? Благодетели любят, когда их принародно благодарят. Вот я и подумала: может, в другой раз удастся не только на детскую площадку денег выпросить. Черкни уж свою фамилию, что тебе стоит?

Я черкнула. В конце концов, Петровна не для себя старается. Для жителей всего двора.