Рождённый бурей - В. С. Трусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Островский рассказал о себе, показал шрамы на теле от вражеских пуль и осколков. Ребята сразу прониклись к нему чувством уважения. С тех пор он зачастил к ним. Читал газеты, книги. Разъяснял «текущий момент», говорил о задачах комсомола, о них самих, которые готовились стать главной силой на земле — рабочими.
И к концу года все ученики школы ФЗУ стали комсомольцами.
В мастерских выпускались стенные газеты: «Червоний буфер» и цеховые «Пилка» и «Молоток». Заметки Островского там появлялись часто. Он старался раскрыть секрет успехов, остро критиковал разгильдяйство, недисциплинированность.
…Осень брала свое. Навалились темные тучи и посыпал мелкий нудный дождь. Днепр словно вздыбился, стал неприветливо-хмур. Черный буксир, заволакивая себя густым дымом, подтянул к причалу баржу с бутовым камнем, и матросы накрепко привязали ее толстыми канатами. Разгружать баржу поручили комсомольцам железнодорожных мастерских. Отработав день, они и не думали об отдыхе, все отправлялись на разгрузку баржи. Подмости скользкие от дождя, зыбкие, того и гляди сорвешься. Ночь да камень вымотали силы. Хотелось спать и есть. Дома оказался кусок черного хлеба, соль да кипяток в титане.
Николай поел и сразу же отправился на работу.
Так бывало не раз. То уголь, то кирпич, то дрова или бревна выгружать приходилось, но от Николая никто не слышал и нотки недовольства. Он комсомолец и должен быть впереди.
Киевским комсомольцам поручили построить узкоколейку от станции Боярка до леса, где были заготовлены дрова для города. Отряд железнодорожных мастерских возглавил Николай Островский.
Опять от волнения застучало сердце, как когда-то перед атакой. Он знал, что ребята чертовски устали, но понимал, что нельзя город оставить без дров.
Сборы были недолги. Наутро выехали в Боярку.
Ребят встретил лес да ветер. В лесной школе, а фактически в каменном сарае без окон и дверей, им предстояло жить. Раздобыли соломы на подстилку, достали немного досок и стали кое-как «закрывать» окна. Надо бы «залатать» и крышу. А чем? Их обеспечили лишь орудиями труда — ломами, кирками, лопатами да тачками.
В первые дни Николай набил мозоли на руках. «Мозоли заживут. Лишь бы не свалиться. Морозы и снег не за горами. Через две недели бригада сменится. А я? Может, и меня заменят? А кто вместо меня встанет? Придется, пожалуй, и дальше вкалывать! Сегодня политбеседу надо провести, а то комса уже носы повесила. Не поют ребята…»
Николай с гордостью смотрел на работающих мальчишек, которые с упорством долбили ломами и кирками неподатливую землю. Уже вырисовывалась насыпь, начали укладывать шпалы и рельсы. Утром он поднялся рано. Печь, сделанная из железной бочки, дымила. Вокруг нее были развешаны портянки. От испарений стояла духота. По остаткам железа на крыше стучал дождь. Лес зловеще окружал станцию. На завтрак им принесли жидкую чечевичную кашу. А хлеба не было. Чечевицей да чаем наполнили желудки и сразу же отправились на работу. Под ногами чавкала вода. Разбухшая глина пудами налипала на сапоги. На обед опять ту же чечевицу с чаем принесли и ни грамма хлеба из полуторафунтового пайка.
Некоторые стали кричать: «Контра к хлебу присосалась! Куда смотрит губчека? С голоду подохнем здесь!» Вечером не досчитались нескольких человек.
«У нас оказались отдельные шкуры, которые свое брюхо поставили выше всенародных дел, — размышлял Николай, — позор им. А ведь действительно чертовски трудно нам. А кому в настоящий момент легко? Сейчас главное — возродить города и села, пустить фабрики и заводы. И мы должны помогать в этом партии, чего бы нам ни стоило. Построить надо дорогу, дать топливо городу, и душа из нас вон, а надо выполнить эту задачу! А дезертирство — самый плохой симптом».
Насыпь все дальше и дальше уходила в глубь леса. Надо было быстрее класть шпалы, рельсы, а дождь не унимался.
Однажды среди ночи дзинькнуло стекло в только что вставленной раме. Немую тишину прорезали сухие выстрелы.
— Кто с оружием, ко мне! — крикнул Николай.
За ним бросились к выходу один с револьвером и двое с винтовками. Открыли огонь по вспышкам выстрелов. Из лесу доносился храп лошадей и острый запах конского пота. А потом стрельба прекратилась, и на станции Боярка снова установилась сонная тишина. Только ребятам было не до сна. Когда появился начальник стройки Токарев, к нему подступили с одним требованием: «Обеспечить всех оружием!»
В это же утро из города приехали чекисты. На работу строители шли кто с револьвером на боку, кто с винтовкой за плечами, а на санках везли пулемет «максим». На станции пускал легкий парок бронепоезд.
Однажды ребята собрались у костра возле старой березы в обхват толщиной. Искры снопами взметывались ввысь и гасли в густой шапке дерева. По рукам ребят пошел чей-то кисет, и махорочный дым смешался с дымом костра. Николай поднял уши буденовки, щеки у него зарумянились, а глаза смотрели весело на пляшущие космы огня и на столь же алые лица комсомольцев. Кто-то спросил:
— А в Москве знают про нашу дорогу?
— Там про все знают, — ответил Николай и затянулся самокруткой.
Им хотелось, чтобы большими буквами написали о том, как киевские ребята в непогоду, голодные и холодные, построили железную дорогу. А в Боярке на большом камне пусть высекут имена строителей, чтобы люди, проезжая, читали и вспоминали их. В мечтах кто видел свой дом, родных, а кто думал об учебе в большом городе.
— А если к паровозу большие широкие колеса приделать да плуги прицепить и пустить на этот косогор. Нам и долбить бы не пришлось, — вдруг высказал мысль один парень.
Эти слова спустили размечтавшихся ребят с облаков на землю.
Они верили, что такие машины будут и не придется людям ломами вручную долбить мерзлую землю.
На стройку пришла новая беда. Тиф. Он сразу свалил трех человек. Это известие всполошило всех. Надо было принимать экстренные меры. А какие? Как бороться с таким бедствием? Приехал врач, покачал головой, когда осмотрел барак и дом, где ютились рабочие, распорядился старую солому сжечь, вымыть полы и постелить новую солому, нашел закуток и велел приспособить его под баню. Больше ничего он не мог придумать.
Узнав, что в районе вспыхнул тиф, бандиты активизировались. На соседней станции они напали на эшелон с хлебом и пустили его под откос. Всех строителей бросили на выручку эшелона. Пока отбивались да восстанавливали путь, прошло несколько дней.
Николаю Островскому не пришлось все же проехать на первом поезде под звуки духового оркестра, не удалось
