Лесной кавалер - Рой Фланнеган

Полковник Филипп Ладуэлл, близкий друг Уолтера, мучался от приступа лихорадки на одной из новых плантаций у Йорк-ривер, когда к нему заявился сэр Мэтью.

Приподнявшись на локте, Ладуэлл пристально посмотрел старику прямо в глаза.

— Найдите Хесуса Форка, — посоветовал он. — Женщина у него. И он знает, как умер ваш брат.

— Хесус Форк?

— Морской торговец, — пояснил полковник, вытирая пот с высокого загорелого лба. — И будьте осторожны, сэр. Капитана Форка хорошо знают в Джеймстауне.

— Это была дуэль? — спросил сэр Мэтью.

— Не думаю, сэр, — покачал головой Ладуэлл.

Сэр Мэтью вернулся в Джеймстаун и, следуя совету полковника, стал осторожно наводить справки о торговце.

Его не оказалось в городе, он отплыл на Барбадос. Был же он весьма влиятельным купцом, чьи владения находились на Атлантическом побережье, у Нижнего Норфолка. Форк, по словам хозяина таверны, толстяка Соуна, часто бывал в замке Клейборна незадолго до гибели Уолтера.

Соун осторожно намекнул на то, что у них произошла серьезная размолвка, причина которой ему не известна. Хесус и Уолтер были дружны многие годы и вдруг стали врагами. Почему? Он не знал.

О Генриетте Харт вообще не было сказано ни слова.

Сэр Мэтью посетил плантации Хартов семью милями ниже Джеймстауна и обнаружил дом покинутым и заколоченным. Усталый и встревоженный, он вернулся в замок Клейборна, где и стал дожидаться возвращения Форка.

Здесь его ожидало еще одно из многочисленных разочарований. Окрестные плантаторы охотно наносили ему визиты вежливости и распивали с ним его первоклассную мадеру, однако наотрез отказывались обсуждать трагическую судьбу Уолтера, давая понять, что капитан Форк, кем бы он ни был, слишком дружен с сэром Вильямом Беркли и отзываться от нем плохо опасно.

Доблестный губернатор сильно изменился. Когда-то его любили, а теперь боялись. На склоне лет он почувствовал неодолимую страсть к власти и деньгам. Сэр Вильям богател на торговле бобровыми шкурками и табаком, неведомо как доставлявшимся по Ориноко из южных колоний, принадлежащих враждебной Испании. Контрабандные же испанские семена табака прекрасно прорастали в виргинской земле, ничуть не теряя в качестве. Поэтому семена эти стоили в тысячу раз больше собственного веса.

Обстановка в Джеймстауне беспокоила сэра Мэтью, но у него были и другие заботы. Той осенью пришел его черед переболеть виргинской простудой, или лихорадкой, страшная эпидемия которой свалила с ног почти всех прибрежных плантаторов. Кроме того, его юный бойкий сын доставлял ему немало хлопот.

Ланс настолько позабыл все свои английские манеры, что его наставник был на грани истерики. Играть вместе со слугами с ручным волком казалось мальчику куда интереснее, чем читать книги по истории. Джим Стэг, индеец-полукровка, научил его охотиться на водоплавающих и ставить силки на лис и белохвостых зайцев, что окончательно лишило Ланса желания заниматься греческим языком. Кроме того, каждый раз, когда стол Клейборнов нуждался в свежей оленине, Пео брал парня с собой в лес и щедро делился с ним своими знаниями.

Пастор Брум взялся за розги, но без видимых результатов. Ланс принимал наказание с полнейшим равнодушием. Он искренне пытался быть послушным, лез из кожи вон, стараясь сосредоточиться на занятиях, но… зов загадочной первозданной природы, окружавшей его со всех сторон, был слишком силен.

Той зимой Ланс сменил свой оранжевый фламандский бархат на шубу из волчьей шкуры, которая, намокнув, так воняла псиной, что сэр Мэтью заставил сына хранить ее вместе с седлами. Скво по имени Паспахеф сшила парню мокасины, и он с восторгом стал носить их вместо сапог, стоивших его отцу целых две гинеи. При помощи Пео Ланс сделал из ствола молодого ясеня лук и вскоре владел им в совершенстве.

В конце концов сэр Мэтью решил поговорить с сыном серьезно.

— Ну какой из тебя английский джентльмен? Брум считает, что ты здесь одичал, как какой-нибудь йоркширский бродяга!

Ланс молча слушал.

— Отвечай мне! Что с тобой происходит? Ты забросил Цезаря. Генеалогия английских королей тобою основательно забыта. В математике ты слаб, как грудной младенец!

— Зато моя рука крепко держит шпагу, — возразил Ланс. — И вы сами не раз хвалили меня, видя, как я держусь в седле…

— Ты уходишь от ответа! Так что с твоими занятиями?

— Простите, отец, я забыл…

Сэр Мэтью продолжал хмуриться, но помимо воли с гордостью и одобрением посматривал на стоящего перед ним парня. Фигура Ланса уже утрачивала детскую угловатость; мальчик рос буквально на глазах, становясь сильным и стройным юношей. Его лицо, все больше напоминавшее лицо его матери, дышало спокойной, уже почти мужской красотой; в глазах, светившихся энергией, а подчас и озорством, читались глубина и проницательность. На кожу ровным слоем лет виргинский загар. Непостижимым образом Лансу удалось избежать всех губительных болезней.

Старый рыцарь решил подойти с другой стороны.

— Послушай, сын, — неожиданно мягко сказал он, — давай поговорим как мужчина с мужчиной. У меня есть враг. У нас есть враг — убийца твоего дяди Уолтера. И я хочу, чтобы ты был в состоянии помочь мне. Ты понимаешь меня?

Глаза у Ланса загорелись.

— Да, отец. Я готов.

— Остынь немного, мой петушок. Остынь…

— Хорошо, отец.

— И я не желаю больше выслушивать жалобы твоего наставника. Пойми же наконец, ты не дикарь!!!

— Да, отец.

И Ланс вернулся к своим книгам. Неожиданный поворот в разговоре с отцом озадачил его. Слишком уж мало связи на первый взгляд было между «Записками» Цезаря и убийством дяди Уолтера. Юноша не мог понять, каким образом от его успехов в истории может зависеть судьба задуманного отцом предприятия. Но отец сказал свое слово. Он поставил условие. И с тех пор у наставника Брума было куда меньше причин для недовольства.

Однако сколь ни усерден стал Ланс в учении, он не пожелал забросить и свое особое виргинское образование. Картины новой необычной жизни, дикая природа и непредсказуемая погода, тайная жизнь леса постепенно вытесняли из его памяти детские переживания, связанные с Уайт-холлом, Хэмптон-Кортом и Виндзором. Виргинские москиты доставляли больше беспокойства, нежели лондонские вши. Странный диалект Пео был много выразительнее латыни португальских монахов. А пантеры оказались гораздо занятнее персидских котят короля Карла.

Лес казался Лансу гигантским храмом с бесконечными переплетенными аркадами и постоянно меняющимися живыми красками. Юноша полюбил музыку ветра, живущего в листве деревьев и среди их стволов. Музыка сосен отличалась от музыки дубов, но та и другая, сливаясь с пением птиц и насекомых, звучали в столь совершенной гармонии, что, единожды захватив слушателя, уже не отпускали его никогда.