Кровавый передел - Сергей Валяев

— Привет, Селихов-сан, — сказал он. — Вижу, жируете у Боженьки за пазухой…

— Здорово, Орехово-Кокосово, — ответил я. — Вижу, вы тоже… хлеб с маслом…

— И икрой. Всякой.

— А птичку забыли искать?

— Ищем… Ты тоже, любезный, ищи у молодого божка…

— На каких волнах? — кивнул я на новенький серебристый «мерседес».

— Короткие. Двадцать девять и девять десятых…

— Ясно, Орешко, — вздохнул я. — Будем ловить…

— Желаю успеха, птицелов!

— И вам того же.

Поговорили. О чем? Да ни о чем. Когда собираются грузчики в овощном магазине, они говорят исключительно о таре. В пол-литра. Космонавты на орбите беседуют о невесомости. Врачи-гинекологи о погоде. И так далее. Телохранители же имеют свойство говорить обо всем и ни о чем. Такая вот профессия кристаллической честности и мужества.

Праздник между тем продолжался, несмотря на осаду комариного братства. Бурлило море страстей — люди в нем бултыхались, как потенциальные утопленники. ГПЧ решил, что время покидать тонущий морской лайнер «Михаил Светлов». Его провожали аплодисментами, криками, смехом; отец и сын напоследок снова обнялись, придушили друг друга и расстались весьма довольные — каждый самим собой. С авиационным гулом правительственный кортеж удалился в сторону кремлевского царства.

— Слава Родине моей! — завопил благим матом Сын, когда с отъездом ответственных персон закончилась официальная часть пирушки. — А подать сюда «мерррзззедезззууу»! — И с прискоком ринулся по ухоженным клумбам. Наверное, его пьянил запах чайных роз. За ним бежали прошпаклеванные лестью гости.

Я неторопливо ушел к своей машине; сел за руль… Настроил радиопередатчик на лазурную волну 29,9 — в салон ворвались шальные, потравленные доброкачественной пищей и водкой голоса:

— Отличная тачка! Поехали по бабам!..

— Тебе их мало, козлодуй!..

— Это что?..

— Нога!..

— Нога ли?..

— Ха-ха…

— Дай-дай!..

— Жми-жми!

Я понял, что техника работает добросовестно. С такой техникой можно города брать. Или банки. Или девушку.

Я выбрался в ночь. Комариная армада атаковала отдыхающую активно часть публики. И те, спасаясь от летучих зверей, скрывались в черных кустах… И оттуда неслись трубные, рвотные звуки, похожие на песни далеких наших предков, когда стоимость водки была 2 руб. 87 коп.

Между деревьями пылали костры, на них жарили шашлыки из домашних кошек и бродячих собак. У бассейна раздавались жизнеутверждающие вопли русалок; им, наверное, хотели оторвать хвосты?..

Я проверил посты на всей вверенной мне территории. Часовые малой родины стояли насмерть, отбиваясь как от комаров, так и от гостей, предлагающих выпить и закусить. Мои люди были трезвы, но злы, как волки. И я им сочувствовал, людям, разумеется. Волки бы уже давно сдохли от такой собачьей службы.

Я возвращался по дорожке в дом, когда из кустов выпал странный, но известный мне субъект. Был он в кальсонах цвета беж, у лодыжек болтались завязки. Наступая на них, субъект спотыкался, как стреноженный конь. Заметив меня, есаул ночи икнул:

— Чччеловек, рюмку водки-с!

— Есть только кумыс, — был мой ответ.

— Как разговариваешь, подлец? Ты знаешь, кто я?.. Я брат товарища Буденного, ек!.. А ты кто? Рожжжа?! Фамилия!..

— Ворошилов, — и с мягкой учтивостью пнул кавалериста в бок. Матерясь, любитель водки и лошадей рухнул в терновник и там затих, как боец, павший в схватке за всенародное счастье.

Праздник же продолжался: трещали кусты, и над ними упоенно и радостно звенели комары, давясь и дурея от попорченной алкоголем крови участников ночного банкета.

В доме был такой погром, будто прошел, промчался, провьюжил безжалостный отряд мародеров. В гостиной цвел экран телевизора. На берегу золотистого морского побережья два товарища голубых кровей занимались физподготовкой. Друг с другом. Публика тихо переговаривалась, обсуждая то ли новые, незнакомые позы физкультурников, то ли текущий политический момент.

Я продолжил свой путь. Такая у меня профессия: ходить и смотреть. Хотя достаточно одного такого путешествия, чтобы потерять всякую веру в человека и человечество. Но не будем нервничать, как любил говорить Глебушка Хлебов. Сейчас, надеюсь, его душа летит в свободном космическом пространстве, и ей куда легче, чем нам, дармоедам земного рая.

В одной из комнат двое делали то же самое, что происходило и на золотистом берегу теплого моря. Радовало, что пара состояла из представителей сексуального большинства: он и она. Девушка лежала на столе, ела яблоко и скучала. Над ней молился грешник со спущенными штанами. Ему было тяжело, но он старался. Непорочная дева, надкусив фруктовый шар, улыбнулась мне, очевидно, приглашая быть третьим. Я развел руками: служба. Пожелал ей:

— Приятного аппетита, — и ушел.

Однажды в собственном подъезде собственного дома я наткнулся на двух мальчиков лет семнадцати. Они друг с другом занимались физзарядкой. Им не повезло, что в этом доме жил я и что я не люблю тех, кто путает общественное место с личным сортиром. У себя дома, пожалуйста, лезь на любую канализационную трубу. А там, где живут люди, извините. Я их бил с вульгарной простотой, я пинал их хлипкие, блеклые тела от бессилия, понимая, что обречен жить среди больного, убогого и извращенного мира. Кулаки слабы перед торжествующими призывами зоологической дыры. И пока не будем больше об этом.

Потом я поднялся на второй этаж, аккуратно прошел на мансарду. Здесь было лежбище Сына государственно-политического деятеля. Святая святых, заставленная радио-, видеоаппаратурой, картинами, спортивной и беспредметной утварью. На тахте мирно дрых тот, кого я потерял на время; рядом с ним, как русалка над дельфином, сидела девушка. Ее лицо было молодым, светлым, новым. Для меня. И поэтому я спросил бестактно:

— Ты кто?

— Я? — вздрогнула девушка. — Я… Ася.

Мне этого было достаточно. И я мог уходить. Не уходил; спросил:

— Сколько тебе лет, детка?

— Семнадцать.

Семнадцать. Мне этого было достаточно. И я мог уходить. Не уходил; сказал:

— Шла бы ты, Ася, отсюда.

— Почему? — Детский вопрос, на который нет ответа.

— Уходи, — повторил я. И увидел в вещевом развале странный предмет. Я его сразу узнал, этот предмет — арбалет импортного производства. Красивое, удобное оружие для скромного, тихого убийства. Очень давно Сын баловался арбалетом, даже закупили специальные мишени для удобства молодого стрелка. Как я мог забыть? Впрочем, я все помнил, да не подозревал, что пропитой стрелок будет настолько нагл и беспечен. Не уничтожить орудие убийства! Странно.

— Что? — спросила меня девушка.

Я отступал к двери, мне было жаль глупенькую, пугливую бабочку-однодневку, но я ничего уже не мог поделать; мне надо было уходить, и я уходил.

— Уйдем вместе, Ася. Потом будет поздно…

— Нет, — решительно ответила она. — Я хочу быть здесь. С ним. — И отвернулась; сидела, нахохлившись птичкой — птичка счастья? Птичка Феникс?

К сожалению, ей было семнадцать лет, и она не знала, что люди не восстают из пепла.

И я оказался прав. Такое мое свойство: чувствовать приближение нештатной ситуации.

Угорелыми друзьями и подружками Сын был-таки разбужен. Орущий, лающий, визжащий клубок скатился с парадной лестницы. Люди были полоумны, как и их предводитель.

— Асенька! — вопил Сын. — Обкатаем колымажку!.. И тебя тоже!.. Не бойся, тургеневская барышня, я тебя люблю…

И все, кто ещё был в состоянии передвигаться, хохоча, рыча и стеная, ринулись к подаренному авто. Машина стояла под фонарем и блистала неземным светом. Как алмаз.

Гоп-компания на мгновение остановилась — холодная красота трезвила. Где-то далеко протукала электричка. Чтобы сбить торжественность момента, неуемный новорожденный предложил:

— Подарок надо обмыть. Приглашаю всех, — и принялся мочиться на бампер.

Я всякое видел, ко всему можно привыкнуть, однако то, что происходило вокруг алмазного «мерседеса»… Я бессилен передать словами тот мочеиспускательный шабаш, который приключился после призыва к действию молодого недоросля. Толкаясь и матерясь, дамы и кавалеры облепили гордость немецкого автомобилестроения и принялись поливать его из всех своих душевых отверстий. Кавалеры с одной стороны, дамы — с другой. Я не знал, плакать мне или смеяться. Единственное, что радовало: среди толстозадых, мясистых дам света и полусвета не было Аси. Быть может, она услышала мой призыв уходить? Увы, к сожалению, безгрешные судьбы нам неподвластны. Я увидел, как её заталкивают в салон отпискоструемой машины. И через минуту «мерседес» с бриллиантовыми блестками мочи стартовал в необжитую ночь.

Я последовал за праздником на колесах. И все, что там происходило, слушал на волне 29,9… как спектакль… Хотя это не было спектаклем…