Иностранцы - Роман Солнцев

- Трамваем в городе зарезало, - пояснил Генка. - Шел трамвай девятый номер... под площадкой кто-то помер... тянут, тянут мертвеца - ни начала, ни конца...

Платон подождал, пока Генка закончит свой рифмованный комментарий, и продолжил:

- А у Генки... вообще детей нету...

- А я с ней живу... - охотно пояснил Генка. - С Танькой.

Хоть пилит меня уж двенадцать лет... - И сдвинув кверху пухлые губы, он по-мальчишески шмыгнул носом. - Но как без деток? Я бы, может, не пил... может, меня бы в союз писателей приняли... я бы сына учил - не стихам, конечно! Охотиться, хариуса дергать...

Эх, душа горит. Но нет, нет!.. - под тяжелым взглядом Платон Генка сложил ручки лодочкой на мошне. - Только кофий. И чмокая, три мужыка пили минут пять с отвращением черный густой напиток. "Зачем они резину тянут? - вконец обеспокоился хозяин. - Если дать виски, может, все-таки выпьют? А выпьют скорее раскроются?"

- А я устал сегодня, - вздохнул Френсис. - Засандалю для сугрева... так по-русски? Правда, один не пью... но что делать? Вы-то не поддержите...

- Н-ну, - Платон шевельнул брюхом и незаметно - как ему казалось - ткнул локтем в бок бывшего капитана. - Если только за компанию...

И словно утренний розовый свет в сосновой роще лег на лица сельчан - они, вытянувшись, радостно-внимательно смотрели, как хозяин отвинчивает хрустнувший колпачок с иностранной бутыли, выставляет стаканы, режет лимон на тарелочке.

- А ваша страна неплохая, - буркнул Павел Иванович, желая, видимо, продемонстрировать, наконец, более дружественное отношение.- Флот у вас всегда был большой. Но почему в НАТО? Присоединились бы к нам.

- Но мы, в общем, присоединялись уже, - отвечал Френсис.- Гитлера вместе били?

- Не приставай к человеку, - остановил Павла Платон. - Он что, Черчилль? А ты Сталин?

- Эх, калина-ма'лина... хер большой у Сталина... - потирая ладошки, пробулькал Генка.

Френсис с улыбкой поднес палец к губам и разлил жидкость. - За дружбу народов, - произнес тост Платон. - Ой, а не покажете - какие паспорта у настоящих-то иностранцев?

- Чьто?.. - Френсис поставил стакан на стол, снял очки и принялся протирать стекла. И снова заулыбался. - Как выпиваю, так стекло в любой машине запотевает, да? И очки. Пач... паспорты? Паспорта', да? Там... у начальников...

- Понятно, - кивнул Платон. - На прописке? Хоть и гость, а живи по российским законам. Ну, поехали на белых лошадях? - И первым проглотил двести грамм неразбавленного огненного виски. И словно прислушался к чему-то. - Колокольчики зазвенели.

И минут через десять Френсис успокоился - его новые друзья, собираясь сегодня в гости, наверное, всего лишь условились вести себя поумнее, позагадочней, чтобы не раздражить англичанина, чтобы не в последний раз... а уж выпить у него они, понятно, выпьют - куда Френсис денется?!

- ... Плыл на теплоходе - на берегах стояли народы, честь отдавали... Я ж людя'м помогал... уважали. А сейчас?.. - шелестел тихим голосом Павел Иванович, замирая и бледнея, словно прислушиваясь к чему-то огромному и грозному, летящему над Россией. - Сына моего трамвай зарезал... Если бы он тут остался, кто бы его зарезал? Да я бы сам кого угодно!.. Санька!.. за что?!. И вот так всю Россию! Под корень!

- Другие дети у него девки... - пояснил теперь уже Генка. - Конечно, не тот уровень.

- Извините, это он от горя... - вмешался снова Платон, ворочаясь на стуле и устраивая поудобнее свое многоэтажное брюхо.

- Примерно так. Генофонд-то наш тю-тю!.. - Взяв с тарелки кружок лимона, протянул его Павлу Ивановичу, но тот не видел - почему-то продолжал неотрывно, напряженно смотреть на Френсиса.

Хозяин дома старательно улыбался. Он был, конечно, трезв - пил мало, да и постоянно разбавлял виски водой. Но гостям это было все равно - им больше достанется.

- Фонд... Форд... - Генка, блаженствуя, медленно опустил толстые белесые веки. - Этот самый Хенри Фонд погубил наш генофонд.

- Сволота!.. - Павел Иванович, наконец, не выдержал и заверещал мальчишеским голоском, как и в прошлый раз, вскакивая и биясь, будто под сильным электрическим током, и не умея сесть из-за этого напряжения, хотя его тут же потянули справа и слева за руки дружки. - Фофаны!.. Все пропало!.. Нет уважения! Нету счастья!.. веры!.. Предатели в Кремле! Вредители!

- Тихо-тихо!.. - рывком опустил его за штаны на стул Платон. - Это наши, русские дела... Ты ему зачем?! Он-то при чем?!

- А при том!.. - Павел Иванович, размахивая руками, хотел было снова подняться, да закашлялся до взвизга и до соплей. И тут словно только что до Генки "Есенина" дошла его собственная беда - он заблестел розовыми слезами, забормотал-замекал:

- Вот вы... иноземец... смотрите, думаете: зачем мы себя губим? А смысла нет жить дальше. Я вот всю жизнь с Танькой... уже не люблю... а уйти не могу - нельзя... Русь под Богом стоит! - Генка наотмашь перекрестился, нечаянно задев рукой по носу стонущего от истерики Павла. - Сам мучаюсь, баба моя мучается... а нельзя! " А годы уходят - все лучшие годы..." Где там соловьи - их нету в Сибири! Только в книгах. И счастье только в книгах! Мы верили книгам. - Он рыдал, перекосив рот. - Только книгам! Мы самый читающий народ. А пришли к чему? Обман, все обман!..

Платон нахмурился и, потянувшись, по-отчески потрепал Генку за локоть.

- Ну, хва, хва, парень... Френсис сам грамотный, сам, небось, много читал. Достоевского. Я о себе скажу. - Платон повел скошенными могучими плечами. У меня и дети есть, и внуки уже... Все у меня есть, Френсис... А когда у человека все есть, он начинает задумываться о главном. И я задумался о главном - о жизни и смерти. И чем больше думаю, тем больше пью. - Он вытряхнул себе в стакан последние капли из темной бутыли и слил в темную улыбающуюся пасть. - Я философ, Френсис. Да нынче каждый в России философ! Нас кормили даже в лагерях марксизмом. И я тебе, Федя, так скажу: в самом деле, порой жить не хочется...

- Но почему?! У вас такие возможности... - забормотал Френсис, поправляя очки и недоуменно глядя на толстяка. - Здоровье... талантливый народ... Вы же сами?.. Про реку я говорил.

А на днях, смотрите, - плот на берегу горит... разве мало сухостоя? Такой кедр напиленный лежал... как розовый мрамор... я бы даже купил, если бы сказали...

- Всех сжечь... - пробормотал Павел, не поднимая головы. - Всех, всех. Все суки.

- Ну-ну, ты че, Пашка?! - Платон повысил голос.

Генка рассмеялся.

- А в Николаевке, вот, недавно... тоже спалили... шибко богато жил, говорят, падла... всех обобрал...

- Вор? - попытался уточнить Френсис.

- Да ладно, чего ты, - ухмыльнулся Платон. - По пьянке опять. Отстроится. А вообще, народ иной раз правильно обижается... кому-то землю по блату лучшую дают... кредиты... А ведь это наша общая земля... верно Пашка говорил общие деньги...

- Но не всегда же! - вдруг вырвались страстные слова и у англичанина. Есть же своим хребтом, своим горбом?!. Есть же своими честными руками работающие люди и много зарабатывающие!