Стихи - Оливер Голдсмит

Пьянят и шлюх и фатов Друри-Лейна,

Там, в комнатенке, от властей укрыт,

Наш Скрогген под истертым пледом спит.

Сквозь заткнутое тряпками окно

Лучи сочатся с пылью заодно:

Песком посыпан пол, скрипят ботинки,

На мокрых стенах - жалкие картинки:

Игра в гусек и гордость постояльца

Двенадцать правил короля-страдальца;

В оправе из тесьмы висят пейзажи

И лик Вильгельма, что чернее сажи.

Поутру хлад; к камину взгляд приник

Но тот заржавел и от искр отвык.

На завтрак ворох векселей готов,

От чайных чашек - груда черепков.

Колпак - вот лавровый его венок.

Ночной порой - колпак, а днем чулок!

НА ЛИЦЕЗРЕНИЕ ГОСПОЖИ N В РОЛИ***

О царственная, Музы славят вас,

Посредником избрав мой слабый глас.

Сиянье столь властительно и яро,

Что разум не способен сбросить чары.

Невинный плач из пылких душ исторг

Доселе не изведанный восторг.

Заговорила! Миг благословенный

Нет сладостнее звуков во вселенной!

Когда пред гротом, у пафосских скал,

Венерин глас к Юпитеру взывал,

В природе тишь и благость воцарились,

Утесы вечной твердости лишились

И слух склонил к Венере царь богов

И власть узнал ее всесильных ков.

ДВУКРАТНОЕ ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Повесть

Джек Книгоед не рай семейный

Колледжа дух избрал келейный.

В совет был принят в двадцать пять

И мог на лаврах почивать.

Он пил, коль это было нужно,

Шутил остро и ненатужно

Все новички без исключенья

От Джека были в восхищенье.

Ужели случай внес разлад

В теченье мирных сих отрад?

И Купидонова стрела

Ужели так остра была,

Что ухитрилась в том засесть,

Кому минуло тридцать шесть?

Ах, лучше б ветреный стрелок

Не прилетал в наш городок,

Ах, лучше б Флавия булавки

Не выбирала в модной лавке!

Ах, лучше б взор не нес смятенье!

Ах, лучше б Джек утратил зренье!

Ах! - Но довольно восклицаний.

Наш Джек испил фиал терзаний.

Но все всегда идет к концу

И встреча привела к венцу.

Ужели пошлых позабавим.

Восторги брачной ночи явим

И в храм любви заглянем в щелку,

Откинем полог втихомолку?

Нам должно быть немногословней!

Они друг другу были ровней

И в брак вступили неспроста:

Ему досталась красота.

А ей - супруг, во всем примерный,

Хотя и с грубостью чрезмерной.

Медовый месяц был как миг.

Второй был весел, как родник.

И третий был на них похож,

Как и четвертый, впрочем, тож.

Но вот пришел на смену пятый,

Прохладцей дружеской чреватый.

Когда же год со свадьбы минул,

Красы богини Джек отринул,

На ней внезапно обнаружив

Пуды румян и море кружев

Их роковое волшебство

И одурачило его.

Но уж совсем его добило

Отсутствие ума у милой.

И то сказать, была она

Единственно искушена

В искусстве выбрать к платью рюшки,

Посплетничать, наклеить мушки.

В зависимости от оправы

Была дурнушкою иль павой.

Она по моде одевалась,

Для бала полуобнажалась,

Но дома, сняв убор свой бальный,

Чепец напяливала сальный.

Могла ль красавица позволить

Себя супругу приневолить?

Могла ль его моралей стройность

Ей сообщить благопристойность?

Что ночь, то лютой злобы вспышки.

Что день, то пошлые интрижки.

За ней спешит, в шелках блистая,

Хлыщей напудренная стая

И сквайр, и капитан надменный,

И в изобилии кузены.

Посасывая трубку, Джек

В унынье коротал свой век.

Его терзали до нутра

То раздраженье, то хандра.

Пороки женины ясны

И стал несносен вид жены.

Он злился до невероятья

На глаз прищур, на губ поджатье;

Его лишали равновесья

Оскалом - рот и взоры - спесью.

И увидал он, муки множа,

Что не лицо у ней, а рожа.

И ту, что звали все красоткой,

Считал он мерзостной уродкой.

Но вот, чтоб ослабевшим узам

Не дать влачиться тяжким грузом

И чтоб не на словах - на деле

Они до смерти не слабели,

Недуг подкрался, чьи персты

Цвет обрывают красоты,

Злодейка-оспа, чей приход

Очарованью смерть несет.

Лица осталось лишь подобье

Красы и юности надгробье.

Несчастной гадки зеркала

Година ужаса пришла;

Все средства прежние - впустую,

Ей не вернуть красу былую;

Вотще притирки и румяна,

Не скрыть ей страшного изъяна.

Сказав прости ее красе,

Вздыхатели сбежали все:

Не выдержали перемены

Ее учтивые кузены,

Сам сквайр и тот не виден боле,

И капитан покинул поле.

Несчастная должна навеки

Сосредоточиться на Джеке

И, став примерною женой,

Пленить его любой ценой.

Джек с умилением находит,

Что многократно превосходит

Лицо жены тот прежний лик,

Который он ругать привык.

Она румянит в меру щеки,

Сменив на кротость нрав жестокий,

И пышности невероятной

Пришел на смену вид опрятный.

Она дошла, отдав главенство,

В смиренности до совершенства,

И Джек, не ведая забот,

Жену красавицей зовет.

УДАЧНОЕ СРАВНЕНИЕ

в духе Свифта

Давно владела мной охота

Найти портрет для рифмоплета,

Который с борзым пылом пишет

И злобой ядовитой пышет,

Пока меня не ткнула скука

В главу из "Пантеона" Тука,

И подарил мне миг удачи

Решение моей задачи.

Вперед, читатель, лоб не хмуря!

Передо мною был Меркурий.

Открой том два, страницу десять,

Дабы мой каждый довод взвесить

О нем веду я повесть эту.

Так обратимся же к портрету.

В волшебной шапке чудодей

Трепещут крылышки на ней.

Подробность эта означает,

Что ветер в голове гуляет.

Гуляет ветер? Это кстати,

Чтобы снискать хвалы в печати

Тому примеров много знаем.

Портрет годится! Продолжаем.

Увидит каждый без усилья,

Что на сандальях тоже крылья

По-видимому, для того,

Чтоб мчать по ветру божество.

И вновь доволен я портретом

Ведь нужны нынешним поэтам

Не ум и не изящный слог,

Но быстрота и легкость ног.

Увидите в одной из рук

Жезл и гадюк, обвитых вкруг.

Сей жезл - у римлян кадуцей

Служил для множества затей.

С игрушкой этой не сравниться

Хваленой маковой водице:

Кого сей дивный жезл коснется,

Заснет и скоро не проснется

И, будь он бодрствовать горазд,

Через мгновенье храп издаст.

Добавим - книги говорят,

Что души бог уводит в ад.

Портрет с моделью свяжем так:

Сам кадуцей - перо писак,

А гадов знаменует злобность

Их к пресмыканию способность,

Слюну, которой в злобе брызжут,

И яд, что в их писанья выжат.

Еще сказать не премину,

Что от обоих клонит к сну,

И разница всего лишь в том,

Что в Тартар бог ведет жезлом,

А рифмоплет - пером гусиным

И сам себя ведет к трясинам.

Портрет мой завершен почти,

Но я добавлю по пути,

Что на руку нечист Меркурий,

Он вор, простите, по натуре

В том разногласья нет в поэтах,

Воистине воров отпетых,

И сей божественный хититель

Стал бардов наших покровитель.

О, наши барды! О, болваны,

Бесчувственные истуканы!

ЭЛЕГИЯ НА СМЕРТЬ БЕШЕНОЙ СОБАКИ

Не будь, читатель, слишком хмур,

Пусть песня слух лелеет,

А будет краткой чересчур

Наскучить не успеет!

О муже некой песнь поем

Весь Излингтон божится,

Что шел он праведным путем,

Когда ходил молиться.

Он был добряк и сердобол,

В друзей вселял надежду,

И как сокол бывал он гол

Пред тем как влезть в одежду.

И в том же городе жила

Собака как собака,

Как все дворняжки, весела,

Отнюдь не забияка.

Собака и природы царь

Дружили поначалу,

Но вот беда: взбесилась тварь

И друга покусала.

И прорекли соседей рты:

"Лишь потеряв рассудок,

Мог воплощенью доброты

Нанесть урон ублюдок!"

Над раной лили реки слез,

Сердца терзала драма.

И ясно всем: взбесился пес,

Погибнет сын Адама.

Но опровергла бред ослов

Чудесная картина:

Наш добротворец жив-здоров,

А околела псина.

ПЕСНЯ

Коль женщина теряет ум,

Но видит вдруг, что друг неверен,

Ей не уйти от скорбных дум,

И ужас грешницы безмерен.

Но средство есть у ней такое,

Чтоб стыд сокрыть и грех стереть,

Чтобы лжеца лишить покоя,

И это средство - умереть.

ЭПИЛОГ К КОМЕДИИ "ОНА СМИРИЛАСЬ, ЧТОБЫ ПОБЕДИТЬ"

Итак, смирившись, чтобы победить,

И мужа ухитрившись получить,

Предстану вам служанкой и сейчас,

Чтоб победить вослед за ним и вас.

Со мной вы согласитесь поневоле:

Служанки хоть куда играют роли.

Вся жизнь - пиеса, зрителям в угоду,

"Кто к выходу спешит, а кто ко входу".

Простушку залу первый акт представил,