Α. Спасский История догматических движений в эпоху Вселенских соборов - Α. Спасский

Теория ο Христе, какъ водлотившемся Логосе, выработанная, главнымъ образомъ, въ целяхъ апологетическихъ, не удовлетворяла возникшимъ теперь потребностямъ богословской мысли. Она не отвечала научнымъ интересамъ, потому что, принимая ипостаснаго Логоса рядомъ съ Богомъ въ то время, когда слово ипостась равнялось по значению слову «сущность», она не сохранила строгаго единства Божескаго существа, на чемъ настаивала тогдашняя философия. He отвечала она и интересамъ веры, потому что, понимая Логоса, какъ орудие въ деле творения и искупления, она этимъ самымъ поставляла Его ниже Отца и чрезъ это умаляла божеское достоинство Христа. Занявшаяся своимъ собственнымъ содержаниемъ, богословская мысль ясно чувствовала эту обоюдную недостаточность апологетической христологии, и Ириней Лионский, какъ мы видели, уже энергично вы–сказывался противъ развитаго апологетами учения ο «λόγος ενδιάθετος и λόγος προφορικός» и стремился доказать Божество въ лице Христа. Но Ириней стоялъ еще на апологетической почве и разделялъ все вытекающие изъ этого положения недостатки. Чтобы пополнить или исправить апологетическую формулу богословской мысли тогдашняго времени естественнее всего было пойти двумя путями: или въ интересахъ науки отвергнуть ипостасное бытие Логоса и во Христе признать человека, въ которомъ не воплотилось, а только действовало Божество, или въ интересахъ веры утвердить существенную Божественность Христа, признавши Его воплощениемъ единаго Бога Отца. Ответомъ и полнымъ выражениемъ этихъ вновь возникшихъ потребностей и были, такъ называемыя, монархианския учения, широкимъ потокомъ разлившияся въ церкви въ конце второго и начале третьяго века. Они явились, такимъ образомъ, прямымъ логическимъ последствиемъ поступательнаго процесса богословской мысли конца второго века и обозначили собой новую стадию ея развития. Историческая необходимость ихъ ясно проглядываетъ изъ техъ двухъ наблюдений, что монархианския учения появляются вдругъ и на различныхъ концахъ христианскаго мира и разомъ распадаются по темъ двумъ течениямъ, по которымъ и должна была пойти богослов–ская мысль: одни изъ нихъ модалисты–динамисты утверждаютъ, что Христосъ есть простойчеловекъ ψιλός άνθρωπος, въ которомъ действовала особая Божественная Сила; другие же, монархиане — модалисты, учатъ, что Христосъ есть Самъ Богъ Отецъ, принявший плоть ради нашего спасения. Отсюда ясно, что сущность монархианскаго движения лежала не столько въ учении ο Троице, сколько въ христологии, и что подъ условнымъ терминомъ монархианства или антитринитаризма разумеются два диаметрально противоположныя направления, совпадавшия только въ одномъ изъ своихъ конечныхъ выводовъ — въ отрицании идеи Логоса и связанномъ съ ней учении ο Троице.

Происхождение монархианскихъ учений скрывается отъ историчеекаго наблюдения въ недостаточно известныхъ обстоятельствахъ церковной жизни второй половины второго века. На сцене истории они появляются сразу, какъ фактъ вполне сформировавшийся. Въ конце этого века представители обеихъ фракций монархианства одновремнно приходятъ въ Римъ, вступаютъ въ борьбу между собой и раскрываютъ законченныя богословския воззрения. Эти первые римские монархиане не были, однако, лицами местнаго западнаго происхождения: все они вышли съ Востока изъ Малой Азии, и отсюда принесли свое учение уже въ вполне готовой форме. Они писали не мало сочинений въ защиту своего учения, но отъ этихъ сочинений ничего до нашего времени не сохранилось; западные же полемисты, обличавшие монархианство, отъ которыхъ мы и узнаемъ ο воззренияхъ монархианъ, не интересовались, да и не могли знать многаго ο техъ условияхъ, при какихъ зарождалжсь и формировались эти воззрения на отдаленномъ Востоке. Поэтому, начальная история монархианства принадлежитъ къ числу наиболее трудныхъ и спорныхъ вопросовъ церковно–исторической науки, относительно которыхъ нужно сознаться, что они едва–ли найдутъ когда–нибудь удовлетворительное решение.

Хотя обе партии монархианъ появляются въ истории одновременно и съ сложившимися воззрениями, однако, есть некоторыя историческия основания предполагать, что возникновение партии монархианъ–динамистовъ предшествовало возникновению учения монархианъ–модалистовъ. На историческое старейшество динамистовъ указываетъ ихъ связь съ более раннимъ движениемъ въ церкви, выразителями котораго были алоги. Перваго представителя динамистическаго направления, Феодота Кожевника, Епифаний называетъ обломкомъ (άπόσμασμα) ереси алоговъ, отрицавшей евангелие Иоанна. Эта связь динамистовъ съ алогами состояла не въ томъ, чтобы динамисты заимствовали у алоговъ свое догматическое учение, — для такого утверждения нетъ решительно никакихъ оснований, — а въ томъ, что уже алоги открыли путь къ критическому направлению, которое, будучи приложено къ догматике, и дало въ результате учение динамистовъ. Алоги действовали въ Малой Азии, откуда вышли и монархиане: они первые, не вступая въ борьбу съ церковью, отрешились, однако, отъ церковнаго предания, начали проверять его критически. Критицизмъ алоговъ выразился въ ихъ отрицательномъ отношении къ Евангелию и апокалипсису Иоанна Богослова, подлинность которыхъ они, вопреки преданию, господствовавшему въ церкви, отрицали на основании анализа этихъ писаний сравнительно съ другими новозаветными книгами. Вотъ эту–то наклонность решать чисто церковные вопросы исключительно на основании разума и восприняли у алоговъ монархиане–динамисты. Это была партия церковныхъ учителей, поставлявшая интересы науки выше интересовъ веры. Все они славились высокимъ образованиемъ, усердно занимались светскими науками и не скрывали къ нимъ своей привязанности. Феодота Кожевника Епифаний называетъ мужемъ многоученымъ въ наукахъ, — πολνμαθεϊς εν λόγφ, — человекомъ весьма начитаннымъ. О кружке Феодотианъ, действовавшемъ въ Риме, неизвестный писатель (вероятно, Ипполитъ) замечаетъ у Евсевия: «они (Феодртиане) прилежно занимаются геометрией Евклида, удивляются Аристотелю и Феофрасту,а Галена чуть–ли не боготворятъ». Подобно алогамъ, динамисты признавали для себя обязательнымъ одинъ критерий, критерий собственнаго убеждения, построеннаго на началахъ рациональныхъ. Они внесли широкий критицизмъ въ толкование св. Писания, изучениемъ котораго они много занимались. Они первые начали научно изследовать текстъ каноническихъ писаний и, найдя его неудовлетворительнымъ, потребовали его исправления. «Они, — съ ужасомъ замечаетъ анонимный авторъ Евсевия, — наложили свои руки и на Божественное Писание: надлежитъ, — говорятъ, — исправить его». Они же первые и принялись за это дело, составили критически проверенные списки его, которые пользовались большою популярностью и назывались по имени ихъ издателей; такъ известны были списки Феодота, Асклепиодота, Аполлония и Ермофила. Къ церковному преданию, къ творениямъ церковныхъ писателей они относились пренебрежительно, ставили ихъ ни во что и отзывались ο нихъ весьма дерзко.

Учение римскихъ динамистовъ ο Божескомъ существе въ подробностяхъ неизвестно. Ипполитъ ограничивается только общимъ замечаниемъ, что Феодотъ византийский ο начале мира училъ отчасти (εκ μέρσυς) согласно съ церковью, признавая, что все произведено Богомъ. Но указания Евсевиева анонима на Аристотеля и Феофраста, какъ учителей динамистовъ въ области богословия, и его общее замечание, что «они злоупотребляли науками неверныхъ для подтверждения своего мнения, искажали простую веру хитростями безбожниковъ (т. — е. греческихъ философовъ)», даютъ возможность разгадать эту загадку. Въ основе ихъ догматической системы, очевидно, лежало аристотелевское понятие ο Божестве. Аристотель резкими чертами отделялъ Бога отъ мира и человека. Богъ есть абсолютная действительность и жизнь и источникъ всякой жизни, вечное начало, движущее весь миръ, но само не подвергающееся никакому движению, отделенное отъ всего чувственнаго, безстрастное и неизменное. Онъ находится вне мира и проводитъ Свою жизнь въ замкнутомъ саморазмышлении, мыслитъ ο Самомъ Себе и Его мышление есть мысль ο мысли, т. — е. ο Себе. Какъ высочайшее благо и красота, Онъ всехъ привлекаетъ къ Себе, но Самъ стоитъ вдали отъ мира и не входитъ съ нимъ ни въ какое соприкосновение. Такое слишкомъ конкретное понятие о Боге, какъ полноте бытия, въ собственномъ созерцании находящемъ для Себя высшее блаженство, неизбежно влекло за собой отрицание ипостаснаго бытия Логоса, т. — е. бытия Логоса, какъ самостоятельной Божественной личности рядомъ съ Богомъ. И динамисты, оставаясь верными предпосылкамъ аристотелевской философии, категорически отрицали такое ипостасное бытие Логоса и логически пришли къ отвержению Божественности Христа.