Α. Спасский История догматических движений в эпоху Вселенских соборов - Α. Спасский

Модализмъ засталъ церковную теологию неподготовленною къ тому, чтобы тотчасъ же дать ему сильный отпоръ. Руководившие делами церкви, люди чувствовали что ни богословие апологетовъ, ни учение модализма не выражаютъ собой въ полноте христианскую веру въ Сына Божия, но найти между ними средний путь, соединить истинные элементы того и другого направления въ одно целое онинемогли. Это замешательство, внесенное модализмомъ въ современное имъ богословие, особенно рельефно сказалось въ догматическихъ спорахъ, разыгравшихся въ Риме въ конце второго и начале третьяго века. Здесь столкнулись лицомъ къ лицу наиболее видные представители общихъ соперничающихъ между собой партий въ учении ο Лице I. Христа, — представители апологетической теологии и модализма, — и поставили местную церковную власть въ необходимость определить свои отношения къ спорящимъ сторонамъ; и вотъ те колебания, какия испытали при этомъ церковные люди, даютъ очень живую картину техъ затруднений, которыя переживала тогдашняя богословская мысль въ разъяснении учения ο Троице.

Еще въ последния десятилетия второго века среди римскихъ христианъ сформировались две партии, которыя, не порывая связей съ римскою церковью, держались совершенно различнаго учения ο Лице I. Христа и вступили между собой въ открытый споръ. То была уже извеетная намъ, скоро нашедшая себе даровитаго продолжателя въ лице Савеллия, партия ноэтианъ—модалистовъ и кружокъ последователей Ипполита. Человекъ самаго широкаго образования, изучивший прекрасно всю греческую философию, нагляднымъ доказательствомъ чего и доселе служитъ сохранившийся трудъ его «противъ всехъ ересей» или Философумены, занимавший въ римскомъ клире влиятельное положение уже по одному своему высокому нравственному характеру, Ипполитъ былъ не только ревностнымъ ученикомъ апологетовъ, но и, усвоивъ ихъ теорию, развилъ ее далее и выразилъ въ форме, въ которой уже ясно сказались все недостатки этой теории. Богословская система Ипполита принадлежитъ къ числу оргинальныхъ и замечательнейшихъ явлений въ истории богословской мысли за первые три века.

Богъ есть первый и единый, творецъ всего (άπι ντων) и Господь, ничего не имеющий современнаго Себе (оυѵ χρόνον ούδέν). Онъ не рожденъ, безстрастенъ, безсмертенъ, все творящий, какъ хочетъ, насколько хочетъ и когда хочетъ. Онъ одинъ существуетъ, и вначале никого, кроме Его не было (оυδεν πλην αύτοϋ ην αύτος μόνος ών). Ηο будучи однимъ, Онъ въ то же время множествененъ (πολύς ην).

Все было в Нем и Он былъ Все (πάντα δε ην έν αυτφ, αυτός δε ην το πаѵ). Этотъ Единый Бог вначале помысливший Себе Логоса (πρώτον εννοήσεις λόγον) родилъ его изъ Себя, не какъ звукъ (φωνή), а какъ сокрытую мысль всего ('λλ' ένδιάθετος τον πάντος λογισμός). Только одного Логоса Он родил из сущаго (έχ οντων γεννά), потому что Отецъ былъ сущее, изъ котораго произошло рожденное. Въ начальномъ моменте своего бытия этотъ Логосъ представляетъ Собой «внутренний умъ Отца, видимый по своему существованию только Ему одному и невидимый для будущаго мира». Какъ внутренняя мысль Бога, Онъ составляетъ съ Нимъ одну сущность и есть Богъ (διό και θεός ουσία υπάρχων θεός). Въ определенное время (καιροΐς ώρισμένοις),когда Богъ восхотелъ и насколько восхотелъ, Онъ открылъ этотъ Логосъ миру, родилъ Его, какъ вождя, советника и соработника (εργατην) въ деле творения. Имея въ Себе Логосъ, невидимый для творимаго мира, Богъ сделалъ Его видимымъ, издавши первое Слово (λόγος προφορικός) и предпослалъ Его творению. Съ этого момента Логосъ получаетъ личное бытие (προσωπον) становится рядомъ съ Богомъ и существуетъ подле Него, какъ «другой Богъ» (ετερος παρίστατο αυτω), Ипостасный Логосъ является виновникомъ всего бытия (αίτιος τοις γενομένοις) Въ Самомъ Себе нося идеи, искони предвносившияся Отцу (τάς εν τω πατρϊ προεννοηθείσας ιδέας)

Онъ осуществляетъ ихъ въ миротворении, реализируя содержавшее въ Отце το παν въ специальныхъ формахъ космоса. Какъ димиургъ, Онъ творитъ все разнообразные виды бытия и является необходимымъ помощникомъ Бога. Иначе вещи и не могли произойти, какъ оне произошли, т. — е. при помощи Логоса Онъ поставленъ начальником для управления всем сущимъ (τον πάντων άρχοντον όιμηοθργον) и устраивает все (διοικεί τα πάνα).

Предметомъ особенной заботы Его является человекъ. Онъ говоритъ людямъ чрезъ пророковъ и побуждаетъ ихъ къ послушанию воле Божией, но все же остается только Логосомъ Божиимъ, а не совершеннымъ Сыномъ Его. «Логосъ, разсматриваемый Самъ по Себе (καθ' εαυτόν), до вочеловечения не былъ еще совершеннымъ Сыномъ. (τέλειος υιός) ». Совершеннымъ Сыномъ Онъ становится лишь после соединения съ плотью.

Недостатки, скрывавшиеся вообще въ апологетической теологии, у Ипполита выразились во всей ихъ крайности. Первоначально Богъ существуетъ одинъ и не имеетъ ни–чего, что одинаково было бы съ Нимъ по времени. Онъ заключаетъ въ Себе «все»; не одинъ только, но и множествененъ и въ Немъ находится сокрытая мысль ο всемъ универсе. Это — гностическая плирома, полнота бытия, включающая въ идеальномъ порядке не только все существующее, но и Логосъ, который есть умъ Божий, находящийся въ Боге. Воля Бога царитъ надъ всемъ. Въ качестве отдельной ипостаси Онъ раждаетъ Логосъ, когда хочетъ и насколько хочетъ. Онъ могъ бы Его и не родить, если бы не восхотелъ. Никакихъ мотивовъ для проявления Логоса во вне, кроме всемогущества Божия, Ипполитъ не допускаетъ, и если по материи своего происхождения ( εκ οδντων) Логосъ отличается отъ тварей, то по форме, какъ созданный волею Божией, Онъ такая же тварь, какъ и все прочия. Онъ не внутреннее проявление Божества, а ουναμις Его, обращенная къ миру и стоитъ на границе плиромы и космоса. Получивши по воле Бога ипостасное бытие, Онъ является έτερος, иной въ отношении къ Богу. Онъ действуетъ въ мире по повелению Отца, становится гностическимъ Димиургомъ — мирообразователемъ и мироустроителемъ, осущеетвляетъ въ детальности идеи Отца. Онъ какъ бы приказчикъ Бога, во всемъ поступающий согласно Его воле. По повелению Отца Онъ устрояетъ миръ. По воле Отца Онъ открываетъ Себя пророкамъ. Отецъ повелеваетъ, Сынъ повинуется. Отецъ посылаетъ, а Логосъ посылается. Повсюду Логосъ есть низшее начало, во всемъ подчиняющееся Богу. И если въ домирномъ бытии Онъ, какъ внутренний умъ Божества, составлялъ съ Нимъ одно, то по сотворении мира, когда Логосъ становится вторымъ рядомъ съ Богомъ, между Ними мыслимо только соотношение силы и некоторое моральное единство. Субординационизмъ апологетовъ здесь высиупаетъ въ своихъ грубыхъ чертахъ, и Логосъ—Димиургъ является вторымъ Богомъ лишь динамически и по воле связаннымъ съ первымъ. Упрекъ въ двубожии, который раздавался по адресу Ипполита, не былъ совсемъ необоснованъ. Принижение, какое получаетъ Логосъ у Ипполита, отражается и въ другой сфере Его бытия. Богъ изначала былъ одинъ и ничего такого, что соответствовавало бы по времени Ему, Онъ не имелъ. Логосъ, следовательно, не веченъ. Но и сделавпшсь ипостасной силой Отца въ деле мироустроения, Онъ не достигъ еще полнаго и совершеннаго развития. Онъ оставался единороднымъ Логосомъ Божиимъ, но не былъ еще совершеннымъ Сыномъ Его. Окончательнаго совершенства Онъ, какъ мы видели, достигаетъ лишь чрезъ воплощение, въ которомъ становится истиннымъ Сыномъ Божиимъ. Такимъ образомъ,по Ипполиту, Сынъ Божий действительно существуетъ только со времени воплощения, и если до воплощения Логосъ называется Сыномъ Божиимъ, то лишь по предведению и въ переносномъ смысле.

Эти существенные недостатки логологии, развитой Ипполитомъ, встретили себе, какъ увидимъ ниже, отпоръ даже среди церковныхъ людей; темъ более энергичяую борьбу они должны были вызвать у модалистовъ, этихъ, такъ сказать, натуральныхъ противниковъ всякой логологии. Ο динамистахъ мало сказать, что они оспаривали идею Логоса, они пытались совсемъ устранить ее изъ церковнаго сознания. Въ ихъ системе совсемъ не было места для Логоса, какъ ипостаснаго бытия, существующаго на ряду съ Богомъ, и если они иногда высказывали свое суждение по этому вопросу, то вопреки церковному учению понимали Логосъ въ чисто стоическомъ смысле, какъ φωνή и νох (слово произнесенное). Правда, мы мало знаемъ объ этой борьбе, но несомненно, что она велась оживленно. По крайней мере Ипполитъ писалъ сочинения противъ Ноэта и часто диспутировалъ съ савел–лианами, хотя и неудачно; по его словамъ, силою своихъ доводовъ онъ много разъ заставлялъ своихъ противниковъ признавать истину, т. — е. соглашаться съ его воззрениями, но каждый разъ они снова возвращались къ своимъ мнениямъ. Но ни школа Ноэта и Савеллия, ни кружокъ Ипполита не могли получить преобладания среди римскихъ христианъ, большинство ихъ не присоединилось ни къ той ни къ другой изъ спорящихъ сторонъ и составило собой собственно римскую церковь, руководимую епископами. Спрашивается, въ какомъ же отношении стояли воззрения этого большинства къ спорнымъ вопросамъ? Куда более склонялись они: къ учению динамистовъ или Ипполита? Нужно сказать, что положение римскихъ епископовъ, отъ которыхъ прежде всего требовалось формулировать учение ο Лице I. Христа, было до некоторой степени трагическимъ. Римская церковь въ то время управлялась сначала Зефириномъ, за спиной котораго действовалъ Каллистъ, а затемъ уже самимъ Каллистомъ. Но оба эти епископа не отличались ни умственнымъ развитиемъ, ни способностью къ богословскимъ построениямъ. Зефиринъ былъ человекъ неученый, повидимому, безъ всякаго образования, и притомъ слабый характеромъ, заботившийся более ο практическихъ нуждахъ своей церкви, чемъ ο теоретическомъ выяснении истинъ веры. Ипполитъ прямо называетъего ιδιώτης και αγράμματος. Ηо едва ли многим превосходилъ Зефирина въ богословскомъ развитии и его преемникъ Каллистъ. Бедный рабъ, осужденный за растрату денегъ работалъ на ручной мельнице и потомъ сосланный въ каменоломни, где онъ могъ заняться умственнымъ обра–зованиемъ въ свою полную приключений и переменъ жизнь ? И вотъ отъ этихъ–то простыхъ и неученыхъ епископовъ обстоятельства потребовали решения отвлеченнейшаго вопроса, ο которомъ вели споры два ученейшия лица своего времени—Ипполить и Савеллий! Какъ же они поставили себя въ отношении къ спорящимъ сторонамъ? Модалисты уселись въ Риме прочно еще при папе Викторе, предшественнике Зефирина (199 — 218), Зефиринъ же прямо благоприятствовалъ имъ.Онъ предоставилъ полную свободу деятельности Клеомена, стоявшаго при немъ во главе модалистической школы, позволилъ ему вести преподавание въ училище и не смущался темъ, что многие христиане охотно посещаютъ это училище. По словамъ Ипполита, Зефиринъ поступалъ такъ изъ своекорыстия, опасаясь, что съ отлучениемъ отъ церкви приверженцевъ Клеомена церковная касса, составлявшаяся изъ пожертвований местныхъ христианъ начнетъ пустеть. Но сочувствие Зефирина къ клеоменианамъ основывалось, повидимому, не на этомъ, но на его личныхъ симпатияхъ къ модалистическому учению. Однажды по совету Каллиста (217—223) въ присутствии всей церкви Зефиринъ заявилъ: «я признаю одного только Бога, Иисуса Христа и кроме Его не знаю никакого другого родившагося и пострадавшаго», Каллистъ счелъ нужнымъ поправить эту чисто модалистическую формулу своего епископа и тотчасъ же добавилъ: «но пострадалъ и умеръ не Отецъ, но Сынъ». Однако, и съ этой прибавкой она ближе подходила къ учению модалистовъ, чемъ къ учению Ипполита, строго разделявшему Божество Сына отъ Божества Отца. Она показывала, что римские епископы въ учении ο Лице Христа стоятъ на иной точке зрения и требуютъ признания полнаго Божества Его для совершеннаго искупления. Это было яснымъ знакомъ того, что учение ο Логосе въ той его форме, какую оно получило у апологетовъ и Ипполита, начало терять подъ собой почву, и что въ понятии ο Логосе на первый планъ выдвинуты интересы не философские и космологические, а собственно христианские. Но если тактика Зефирина благоприятство–вала модалистамъ, то Каллистъ, сделавшись преемникомъ его, пошелъ дальше и формально разорвалъ связь и съ Ипполитомъ и Савеллиемъ, заступившимъ место Клеомена. Сначала Каллистъ действовалъ нерешительно, склоняясь то на одну, то на другую сторону. «Въ частныхъ беседахъ, — разсказываетъ ο немъ Ипполитъ, — Каллистъ о техъ, которые признавали истину. т. — е. держались Ипполитовыхъ воззрений, выражался такъ, какъ будто онъ самъ мыслилъ подобно имъ, а потомъ опять начиналъ предлагать имъ учение Савеллия». Это поведение Каллиста крайне характеристично для его времени. Каллистъ, очевидно, находилъ долю истины въ томъ и другомъ направлении, какъ это было и на самомъ деле. Съ Савеллиемъ онъ соглашался въ признании единства Бога Сына съ Отцомъ и учении ο совершенномъ Божестве Христа; у Ипполита же привлекали его те черты системы, которыя шли противъ савеллианскаго отожествления лицъ въ Божестве. Но въ каждомъ изъ этихъ учений онъ находилъ и крайности, не позволявшия принять ихъ в полноте. Въ воззренияхъ Ипполита онъ осуждалъ учение ο Логосе, какъ второмъ Боге, меньшемъ и подчиненномъ Отцу, идействительно, когда споры въ Риме приняли широкие размеры, онъ высказалъ это осуждение публично. Въ собрании римской церкви Каллистъ обратился къ Ипполиту и его партии съ упреками и сказалъ:«вы двубожники». «Тогда я, — пишетъ Ипполитъ, — прозревая его намерения, не остался на стороне его, но сталъ возражать и опровергать его». За Каллистомъ пошли «все». Ипполитъ же съ небольшой кучкой верныхъ ему христианъ отделился отъ Каллиста и составилъ особую церковную общину, сделавшись ея епископомъ. На осуждение Каллистомъ своего учения онъ всегда смотрелъ, какъ на ясное доказательство неправомыслия римскаго епископа и до конца жизни оставался убежденнымъ въ модалистическомъобразе его мыслей, но на самомъ деле онъ былъ неправъ. Если Ипполлитъ самъ отделился отъ Каллиста по поводу упрековъ последняго, то Савеллий, другой его противникъ былъ формально отлученъ Каллистомъ отъ церкви. Любопытно, что и Савеллий находилъ Каллиста двоедушнымъ; по словамъ Ипполита, онъ часто обвинялъ Каллиста за то, что отказался отъ прежней своей веры, т. — е. подобно Ипполиту, и Савеллий считалъ Каллиста своимъ единомышленникомъ, находилъ нечто сродное себе въ его воззренияхъ. Такимъ образомъ, большинство римскихъ христианъ во главесъ Каллистомъ отвергло и учение апологетовъ въ той форме, какую при–далъ ему Ипполитъ, и теорию модалистовъ, сливавшихъ лица Отца и Сына. Церковь не удовлетворилась ни той ни другой стороной въ области учения ο св. Троице и пошла по новому пути. Каковъ же былъ этотъ новый путь?