Имитатор. Книга шестая. Голос крови - Рой Олег

Женщина, кричавшая про ребенка, выскочила из поперечной аллейки за Элиной спиной. Но побежала не в продолжение той же аллейки, а прямо к Эле. Та посторонилась – не можешь помочь, так хоть не мешай.

Лелик, проснувшийся от пронзительного крика, потянулся, выполз из коляски, держась за поручень, отпустил, шагнул вперед.

Та, что кричала про украденного ребенка, как раз поравнялась с Элей и, пробегая мимо и явно не замечая ничего и никого вокруг себя, толкнула ногой коляску. Прямо на Элю! Та взмахнула руками, но удержаться не сумела – шлепнулась на растрескавшийся бугристый асфальт.

И, падая, увидела, как безумная тетка, не прекращая движения, подхватила на руки Лелика!

Это было немыслимо! Невозможно!

Эля даже не закричала, таким неожиданным было то, что она увидела. Зажмурилась, потрясла головой – она была абсолютно уверена, что, когда откроет глаза, увидит стоящего за коляской Лелика. Конечно, ей померещилось! Это вспыхнувший внутри страх – что, если со мной, с нами такое? – нарисовал жуткую картину.

Глаза открылись с каким-то странным щелчком.

И ничего не увидели.

Только коляску. Конечно, коляска большая, за ней ничего и не увидишь.

И конечно, ей просто померещилось. Сейчас она встанет и увидит Лелика, как он стоит с той стороны и деловито пытается поднять свою карету. Такой же деловитый, как его папа. Она даже улыбнулась собственным страхам – вот дурочка. Надо будет Гере рассказать. Или нет, не надо, он рассердится. Девочкам в группе напишу, подумала она и попыталась подняться. Коленку прострелило острой болью. И бок тоже. И брюки, наверное, насмерть испорчены. Жалко.

Неловко, боком, как раненый краб, она сдвинулась на метр…

За коляской Лелика не было.

И вокруг – ни в аллее, ни в окружающей ее зелени – тоже. Но ведь прошло не больше минуты! Он и бегал-то еще не очень хорошо, далеко бы не утопал. Даже если бы свернул с аллейки. Костюмчик у него зеленый, но ножки-то голенькие! Издалека было бы видно! И далеко ли такой малыш уковыляет по неровной, покрытой опавшими ветками земле, по зарослям, хоть и не слишком густым, но неприятным? Нет, в лес он не ушел, конечно! Он тут, рядом!

Эля сдвинулась еще немного, заглянула в коляску. Лелик не умел забираться в нее сам, но куда еще он мог деться? Не утащила же его, в самом деле, вопящая тетка?

Внутри коляски было пусто. Эля зачем-то сунула туда руку, пощупала спинку, пеструю подушечку на сиденье.

Она даже закричать не смогла – горло перехватило от ужаса.

Надо бежать за этой ненормальной!

Уже не обращая внимания на стреляющую в коленке и в бедре боль, она поднялась. Нога, на которую Эля упала, слушалась плохо, но она поковыляла – криво, спотыкаясь, совсем некрасиво, как старая бабка. Ну давай же, давай, переставляй ноги!

И тут чьи-то руки схватили ее сзади. Обхватили, как гигантские клещи.

– Куды это ты поскакала? Нету такого закону, чтоб чужих детей воровать!

Неловко извернувшись, Эля заглянула за спину. Тетка, что сидела, сгорбившись, на скамейке – а может, другая, но вроде того, с таким же суровым «явсегдаправа» взглядом, как у свекрови – держала крепко.

– Пустите! Я ее догоню!

– Ишь чего удумала! Догонит она!

– Да как вы смеете? Пустите!

Но та держала крепко.

Парень со скейтом, бросив свою доску на скамейке, огляделся растерянно, подошел, остановившись шагах в трех. Глядел опасливо, но Эля посмотрела на него, как на спасителя:

– Помогите! Я… – горло перехватило так, что слова через него проходить не хотели. – Та женщина… – рыдания рвались неудержимо, Эля вдохнула поглубже, пытаясь справиться, но где там! – Ребенок, мальчик… – только и смогла выговорить.

Слезы хлынули градом, грудь жгло, рыдания сотрясали все тело. Если бы та, похожая на свекровь, не держала так крепко, Эля опять упала бы.

– Может, полицию вызвать? – неуверенно предложил скейтист, вытаскивая телефон. – Или сами разберетесь?

– Полицию? – Эля вдруг испугалась.

Если вызвать полицию – значит, все взаправду? Значит, Лелика действительно… нет!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Она замотала головой, словно отгоняя страшное. Но все еще державшая ее тетка веско заявила:

– Что, испугалась? Непременно надо полицию! Они тебе быстро объяснят, как чужих детей присваивать…

От ужаса Эля даже плакать перестала:

– Да как вы не понимаете?! Это моего ребенка она унесла! Видите, у меня и коляска, и все остальное…

– И коляску спроворила, ишь какая! Ребенок тебе что, кукла, что ли?

– Вы… вы сумасшедшая?

– Я те покажу – сумасшедшая!

* * *

«…год и десять месяцев… рост… вес… волосы русые, слегка вьющиеся… глаза голубые… за правым ухом родинка… одет в зеленый льняной костюмчик (шортики и рубашка с коротким рукавом)…» Зеленый – это жалко, подумала Арина, еще и бейсболка в тон, не за что глазу потенциальных свидетелей зацепиться, вот если бы какой-нибудь вырвиглазно-оранжевый… Строчки прыгали по слегка измятому листу вкривь и вкось – писал Мишкин, надо полагать, на весу – но почерк у него был крупный, округлый, как у школьника. Не то что у самой Арины – угловатый, почти рваный, с резко выпрыгивающими из строчки перекладинами «р», «у», «в» и даже «к», которая получалась как бы английской.

Волосы русые, глаза голубые…

У сидящей напротив девушки – назвать Элю Семину женщиной язык не поворачивался – волосы тоже были светлые, немного вьющиеся, и глаза тоже голубые.

К чаю она не притронулась.

А ведь ей, подумала Арина, наверняка хотелось пить. Не может не хотеться. На прогулку они вышли еще утром. Во всяком случае до обеда. Прогулка. Похищение. Расспросы полиции. Расспросы! У любого пересохнет горло!

Но чашка, заботливо принесенная Евой в Аринин кабинет, так и стояла перед Элей: через край жалко свешивается ярлычок чайного пакетика, на блюдце – ложечка и пять кусочков сахара. При стрессе нужно что-то сладкое. Но Эля даже не смотрела на остывающий чай.

Это могло не значить ровным счетом ничего. Хотя, может быть, для несчастной Эли эта чашка сейчас – часть той жизни, что была до. И здесь, в «после», ей просто нет места. Или – и это тоже возможно – жажду и пересохшее горло Эля подсознательно считает наказанием. Карой. Не уберегла! Не уследила!

Арине вспомнилось, как герой Дика Френсиса, полжизни посвятивший переговорам с профессиональными похитителями, успокаивает мать, беспрерывно повторяющую: «Я только-только отвернулась! Только-только!»

– Вы ни в чем не виноваты, – мягко говорил герой, имени которого Арина не помнила. – Если малыша решили похитить, его бы все равно похитили.

Решили.

В том детективе дело, разумеется, было в выкупе. Но здесь? Элин муж – не олигарх какой-нибудь, Молодцов сказал – автослесарь. Хотя, конечно, что считать деньгами. Для кого и миллион – на мелкие расходы, а для кого-то и сто тысяч рублей – недостижимая мечта…

С момента похищения мальчика прошло больше трех часов, а требований о выкупе не поступало. Телефон, краешек которого виднелся из Элиного нагрудного кармана, молчал.

Так было ли это похищение спонтанным или спланированным?

Арина готова была поставить четыре к одному на второй вариант. Даже пять к одному. Слишком уж оно было наглое, слишком рискованное – и, однако, удачное. Люди вокруг были, хоть и немного. Любой мог ведь броситься на помощь. А случилось ровно наоборот. Да, все произошло очень быстро, никто ничего и понять не успел. Но сама эта стремительность… Либо похитителю – похитительнице – сопутствовало какое-то невероятное везение, либо…

Либо.

Привлекающий – а на самом деле отвлекающий – внимание крик, использование собственной Элиной коляски, спокойствие мальчика – он ведь не заплакал, не закричал, когда его схватила чужая тетя… Наитие или продуманность? Спонтанность или план? Везение или тщательная подготовка?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Впрочем, нельзя – пока нельзя! – сбрасывать со счетов и какую-нибудь сумасшедшую. Месяца не прошло, как Арина видела такую же. И дети следовали за ней послушно, без криков и плача.