После пожара - Уилл Хилл

я вообще никогда не заговорю? – Только чур я первая задаю вопрос.

– Разумеется, – говорит он. – Валяй, спрашивай. О чем угодно.

Я делаю глубокий вдох.

– Где моя мама?

Улыбка в уголках губ доктора гаснет, во взгляде читается жалость, которая меня бесит, но я не могу ему в этом признаться, так как из-за того, что, судя по этому выражению, он собирается сказать, меня охватывает ужас, а грудь как будто стянуло обручем, перекрыв доступ воздуху.

– Прости, – говорит доктор Эрнандес. – Боюсь, у меня нет сведений о твоей маме.

Воздух снова хлынул в легкие. Примерно такого ответа – точней, не-ответа – я и ожидала, хотя слышать эти слова, произнесенные вслух, все равно больно.

Могло быть хуже, шепчет внутренний голос. Он мог сказать тебе, что она мертва. Согласна, это было бы хуже, хотя не знаю, намного ли, ведь незнание мучительно даже спустя столько времени.

– Прости, – повторяет доктор.

– Она не здесь? – спрашиваю я, все так же тихо и хрипло.

– Нет, – отвечает он. – Ее здесь нет.

– Она жива?

– Не знаю.

Я недоверчиво смотрю на него.

– Не знаете?

– Увы, нет. Жаль, что я не могу дать тот ответ, который ты хочешь услышать, как не могу и солгать, чтобы тебя утешить, однако я искренне убежден, что честность – это важнейшая составляющая процесса нашего общения. Есть и другие, кто хочет с тобой поговорить, – позже, когда ты будешь готова. Возможно, эти люди располагают большей информацией по данному вопросу.

По данному вопросу. Ты говоришь о моей матери, говнюк! Я краснею от неприличного слова, хотя, кроме меня, его никто не слышал. Доктор Эрнандес хмурится.

– Ты в порядке?

– Когда? – спрашиваю я.

– Что, прости?

– Когда другие люди придут со мной разговаривать?

– Когда это станет возможным.

– И когда же?

– Когда ты будешь готова.

– А кому это решать?

– Мне, – говорит доктор, – после консультаций с коллегами. Я не могу озвучить точное расписание, сейчас слишком рано, но я уже сейчас могу тебе кое-что пообещать. По окончании нашей сегодняшней беседы я запрошу у других служб, связанных с этим делом, все имеющиеся сведения о твоей маме и потом передам тебе их ответ. Такой вариант тебя устроит?

Я пожимаю плечами. Знаю, доктор хочет услышать «да», но этого не дождется. Он смотрит на меня долгим взглядом, потом делает пометку в одном из блокнотов. Их четыре, и все разного размера, как и три отдельные стопки бумаги. Не понимаю, зачем ему столько сразу.

– Итак, – с улыбкой говорит он, откладывая ручку, – мой черед задавать вопрос. Не передумала?

Уговор есть уговор, шепчет мне внутренний голос.

Я снова пожимаю плечами.

– Вот и хорошо, – говорит он. – Замечательно. Как тебя зовут?

– Мунбим[1].

Улыбка доктора становится еще шире.

– Очень красивое имя.

Я молчу.

– Другие есть?

– Другие – что? – не понимаю я.

– Другие имена.

– А что, должно быть больше одного?

– У большинства людей как минимум два.

– У некоторых моих Братьев и Сестер по шесть и даже семь имен. У меня – одно.

– Вот и отлично, – говорит доктор. – Ничего необычного.

Я сверлю его взглядом. Он явно хочет что-то от меня услышать, но что конкретно, понятия не имею.

– Раз ты говоришь, что имя только одно, я тебе верю.

Не веришь. Видно же, не веришь. Хотя понятия не имею, с чего ты решил, будто я стала бы обманывать насчет имени.

– Ясно.

– А Джон Парсон? – не отстает доктор. – Как он называл тебя?

– Отец Джон называл меня Мунбим.

– Он…

Качаю головой.

– Не хочу говорить о нем.

– Без проблем. – Доктор вскидывает ладони – дескать, спокойно, только спокойно, и этот жест вызывает у меня желание приложить его башкой об стол. – Все в порядке. Нам не обязательно говорить о нем и вообще о чем-то, что причиняет тебе дискомфорт. Вернемся к этому, когда будешь готова. Идет?

Едва заметно киваю. Лицо доктора Эрнандеса светлеет от облегчения.

– Отлично. Твоя очередь.

– Что вы сделали с моим письмом? – спрашиваю я.

Он опять хмурит брови.

– Не понял?

– У меня в кармане лежало письмо. Во время пожара. Где оно?

– Боюсь, я не в курсе. Оно для тебя важно?

На свете нет ничего важнее.

Я изучаю выражение его лица, выискивая признаки лжи. Я всегда хорошо разбиралась в людях, особенно после того, что случилось с мамой, однако на лице доктора Эрнандеса написано лишь участие, поэтому я качаю головой.

– Забудьте.

Он кивает, хотя мой ответ определенно его не убедил.

– Ладно. Может, спросишь меня еще о чем-нибудь? Предыдущий вопрос не считается.

– У меня больше нет вопросов.

– Совсем?

На те, что я задала, ты не ответил.

– Совсем.

– В таком случае я немного расскажу о том, что здесь происходит, хорошо? Возможно, ты захочешь узнать об этом подробнее, ну и тебе будет проще освоиться в новой обстановке.

В этом я сильно сомневаюсь, но все-таки пожимаю плечами.

– Ладно.

– Отлично, – говорит доктор. Я обратила внимание, что доктор часто употребляет это слово. – Здание, где мы находимся, называется Муниципальным центром имени Джорджа Уокера Буша. Центр расположен в Одессе, примерно в пятидесяти милях от того места, где ты жила. Тебе известно, кто такой Джордж Уокер Буш?

Я мотаю головой.

– Он был президентом Соединенных Штатов, – сообщает доктор Эрнандес. – Знаешь, что это означает?

– Он возглавлял федеральное правительство.

– Совершенно верно. Джордж Буш – младший был президентом в течение восьми лет, до две тысячи девятого, и, когда он покинул пост, этот центр назвали в его честь. Отделение, в котором мы с тобой находимся, – часть так называемого безопасного блока. Люди здесь под присмотром, в безопасности. Ты помнишь, где была до того, как тебя перевели сюда?

– В больнице.

– И опять верно. Ты лежала в Мемориальной больнице Мерси, в шести милях к западу. Ты провела там четверо суток.

У меня кружится голова. Такое впечатление, будто я пролежала на той кровати несколько месяцев. Четверо суток? Всего-то? Неужели?

– Мне известно, что в больнице с тобой уже пытались общаться, – продолжает доктор Эрнандес. – Тебе задавали вопросы в то время, когда ты была не в состоянии на них отвечать, и я весьма сожалею, что так вышло. Этого не следовало допускать. Отныне если кто и будет тебя интервьюировать, то исключительно после того, как я дам на это добро, заручившись твоим согласием. Обещаю.

Я киваю, наверное, уже в сотый раз. Мне кажется, этого недостаточно и доктор рассчитывает на другой, более содержательный ответ, но я не уверена, что еще от меня требуется. Можно, конечно, выдавить из себя улыбку, только вряд ли она получится убедительной.