Волки - Дмитрий Арсеньев

– Э-э-э! Смотри-ка, какие голубки. Ты романтик, что ли? В следующий раз цветы не забудь. И деньги тоже. Давай пошли, время вышло.

Время думать о конце лечения прошло. Пришло время долгих мучительных размышлений о побеге. Мне нужно освободить её и стать свободным самому. Навсегда. Безвозвратно.

За свою жизнь я прочитал очень много книг. И в то же время у меня нет целых комнат, заваленных бумажными кирпичами. Честно, не люблю домашние библиотеки. У книг слишком короткая жизнь. Прочитали, а потом на полку. Особо везучих перечитают, но вот шансов на это очень мало. У каждого человека  разная и уникальная степень  изначального сумасшествия. Моя состоит в том, что я одушевляю предметы. Мне кажется, что  книги живут. Стоят на полках, как заключённые в тюрьме. Для них свобода – это глаза и руки читателей. Но никто не приходит месяцами, годами. Кого-то отдадут в библиотеку – другую тюрьму. Кого-то выбросят в  мусорный бак, чтобы грязный вонючий бомж страница за страницей выдирал для своих нужд уже никому не нужные слова, чувства, мысли. Поэтому я избегаю книжных тюрем у себя дома.

Когда-то мой любимый жанр была фантастика, а в частности, постапокалипсис. Ах, эти бродилки по пустошам, безлюдье, ржавчина, брошенные города! Поиски остатков былой роскоши. В уютном кресле, с чашкой чая это выглядит вкусно. В реальности —страшно  в своей  неизбежности. Неотвратимость индивидуального конца света мало кто осознаёт до последней секунды. Хлоп! Чёрный экран. Наша смерть.

Апокалипсис в нашу больницу пришёл к районе восьми вечера. Через час после окончания ужина. Могли бы, кстати, что-то получше гречки дать в финале. Но кто же это знал-то, кроме бабы Нины? Кто вообще знает точно, когда наступит его последний день? Его личный конец света.

Сначала санитары очистили коридор от всех пациентов, чтобы вывести Окулиста на помывку. Насколько я знал, ему вкалывали что-то, отчего он становился вялым, вели в душевую, снимали рубашку и мыли струёй холодной воды из шланга под напором. Тварь привычно падала на колени, а санитары забавлялись, стараясь попасть  ему в рот или ноздри. Всё как обычно по четвергам. Однако вот никто не заметил, как бедолагу Байкера впопыхах втолкнули к «зекам»…

– Р-р-р-р-а-а-а-а-а!

Судный час настал. Из палаты «зеков»  показался самый настоящий всадник апокалипсиса в огне. Вместо выдыхающего  пламя коня, под седлом ездока была обычная швабра.

– А-а-а-а-а-а-р-р-р-р-р-р-ы-ы-у-у!

Крик  горящей плоти сменялся «рычанием» мотора, и потом уже этот звук снова захлёбывался в истошном вопле. Даже в минуту адской боли безумие не разрешало разуму запустить инстинкт самосохранения.

– А-а-а-а-а-а!

Губы кричащего Байкера покрывала корка ожогов. Обугленные щёки трескались, сочились кровью, тщетно пытаясь потушить охваченную пламенем кожу. Удивительно, как человек, на две трети состоящий из воды,  может полыхать как спичка. Потеряв всякий ориентир, Байкер бился то об одну,  то об другую стену. Запах горелого мяса и одежды стремительно достигал рецепторов, вызывая неудержимые позывы вернуть на свет божий больничную баланду. Из открытых решёток стали выбегать тени, разноголосица безумия, хаос тел в застиранных пижамах шёл волной за своим пылающим предводителем.

– Твою мать. Вот хрень. Сука!

Охранник всё никак не попадал ключом в замок тюремной решётки, отделяющей коридор с палатами от вестибюля.

Отворив решётку, от себя, он тут же получил удар от влетевшего в него, уже не кричащего, а хрипло воющего, обгорелого тела Байкера

– Ах-х-х-х-е-р-е-т-ь!

Охранник наконец-то поднялся и достал из щитка в стене красный увесистый огнетушитель. А когда на тело несчастного мотоциклетного психа наконец-то полилась пена, основная волна бежавших следом  сбила "чоповца" снова с ног. В противоположном конце вестибюля  открылась дверь женского отделения, и фигура в белом халате санитара бросилась ему на помощь.

Две  тени не поддавались всеобщему хаосу. Я сразу узнал в них «чёрных людей» бабы Нины. Один из них подбежав, накинул заранее заготовленную проволоку на горло лежащему человеку в чёрной форме и изо всей силы её затянул. Второй подхватил красный цилиндр огнетушителя и, дождавшись приближения санитара,  со всего маху ударил им ему в голову. Зек крякнул, поднял продолжавшую исходить белой пеной безумия ёмкость и ещё раз приложил уже лежащего ничком санитара. Ещё удар! Ещё! Красная густая масса, ещё недавно бывшая живой, полной планов и желаний выполнила свою последнюю задачу – потушила последние языки пламени, на уже не шевелящемся теле Байкера.

– Леха, ключи поищи у легавого по карманам! Я пока  в столе пошарю.

Сам я  лежал возле стены метрах в семи от зеков, стараясь не привлекать их внимания. Часть психов хаотично бродила по серому вестибюлю, а часть устремилась в женское отделение, откуда спустя пару минут стали доноситься разноголосые крики.

– Чё? А чё? Чё? А чё?

Псих, которого по-моему, звали Севой, подбежал к двоим зекам. У Севы было забавная форма раздвоения личности. Как у Голлума из сказочного фильма.  Одна часть его всегда норовила сделать подлость, при этом полностью контролирую тело, а вторая встревоженно кричала и упрекала первую. Сам он был достаточно безобиден и  не ушёл в умственном развитии дальше ребёнка.

– Зачем вы так сделали? Нехорошие! Плохие! Вы убили дядю Колю!

– Лёха, заткни его!

Тут же голос Севы забулькал, а заточка в руке зека, проведя красную черту по горлу безумца, нырнула назад в рукав его халата.

Да как они вообще смогли сюда всё это пронести? Откуда они взяли горючку, чтоб облить несчастного Байкера? Проволоку, заточку?

Снова раздались женские крики из противоположного крыла здания. Чёрт, там же она! Нужно туда, немедленно! Я вскочил и бросился мимо повернувшегося ко мне спиной и продолжающего рыскать в одежде убитого охранника зека.

Быстрее, быстрее! Ещё четыре шага и полумрак тёмного коридора женского крыла лечебницы скрыл меня от возможных осложнений с «чёрными» людьми бабы Нины. Сначала, пока глаза привыкали к полутьме, я различал только тусклый свет зарешеченного окна в конце. Туда и пойду. У неё ведь предпоследняя решётка была? Справа? Да! Там  ведь фасадная часть здания.

Под ногами что-то захрустело. Осколки разбитых ламп на потолке. Тень со смутными очертаниями хрипела впереди на полу. Так, надо быть  осторожнее. Я аккуратно перевернул тело. Больничные штаны сползли до колен, на месте горла была вздувающаяся пузырями рваная рана. Ещё один тёмный силуэт рядом – Таня, санитарка из женского. Маленькая улыбчивая девушка. Лет тридцать ей всего лишь по-моему. Лицо сплошное тёмное пятно, я даже не мог различить глаза и рот. Халат изорван. Трусы спущены на щиколотки. Видимо, псих пытался её изнасиловать, но сам стал жертвой. Кого? Ладно, дальше идём. Справа за закрытой дверью палаты с ужасающим ровным ритмом слышны были глухие стуки. Нет-нет, мне не интересно, кто там и что он делает. Нет. Нужно идти вперёд.

Ещё