Чудо - из чудес - Санин Евгений

            — Лена?! — не поверила мама.

            — Вот, сама посмотри… — протянул ей листок Стас.

            Мама, надев очки, быстро прочитала письмо, передала его отцу и ободряюще посмотрела на сына:

            — Ты только не торопись так сразу отчаиваться! Может, это еще и не Лена его написала!

            — Как это не Лена? — недоуменно переспросил Стас.

            — Во-первых, почерк мне сразу подозрительным показался. Во-вторых, письмо напечатано на компьютере. Так кто угодно и что угодно может подделать!

            — Но — кто? Зачем?

            — Это тебе незачем! Простота ты моя душевная! Разве мало всяких завистников да интриганов? — со вздохом посмотрела на сына мама и, опережая его новый вопрос, тут же объяснила: — Может, кто-то захотел рассорить вас с Леной. Чтобы самому жениться на ней! Или, наоборот, за тебя выйти замуж! Ты что, фильмы про подобные козни не видел? Книг не читал?

            — Да что гадать? Не проще ли взять да позвонить ей? — остановил ее Сергей Сергеевич.

            Стас посмотрел на него и отрицательно покачал головой:

            — Бесполезно. Я уже целую неделю ей звоню. Не отвечает. Ни на звонки, ни на смски.

            — А ты все же попробуй!

            — Попробуй-попробуй! — поддержала мама отца.

            Стас сходил за телефоном, набрал номер Лены и недовольно сказал родителям:

            — Я же говорю, без толку!

            И замолчал, услышав тихий голос любимой девушки.

            — Здравствуй, Стасик…

            — Ленка! Привет! Ты что так долго молчала?! — радостно отозвался Стас. — Слушай, мне тут кто-то якобы от тебя какое-то странное письмо прислал… — весело начал Стас и осекся.

            — Это не якобы и не кто-то, — еще тише послышалось в трубке. — Это я его написала…

            — Т-ты?..

            Стас, ничего не понимая, ошеломленно поглядел на родителей, те с еще большей тревогой — на него…

            — Узнай у нее толком, что случилось! — попыталась подсказать мама, но Сергей Сергеевич жестом остановил ее, мол, не мешай, парень уже взрослый, сам разберется!

            Стас попытался собраться с мыслями, но они еще больше, чем в работе над прозой, разбегались, и он только спросил:

            — Но… почему?

            — В письме все сказано… — совсем тихо ответила Лена. — Мне нечего больше добавить. Все, Стасик. Я освобождаю тебя от данного мне при нашем обручении слова. И, пожалуйста, не звони мне больше. Мне будет больно слышать твой голос…

            — Тебе — да! А обо мне ты подумала?! — закричал в трубку Стас и услышал в ответ уже совсем едва различимое и как бы лишенное жизни:

            — Как раз о тебе-то я и подумала в первую очередь. Ведь люблю, и любить буду я только тебя. Но быть с тобой уже не смогу. Если можешь, прости. И — прощай…

            Стас посмотрел на умолкший телефон и сжал его в кулаке так, что в нем что-то хрустнуло.

            Нет, не прав был Владимир Всеволодович, говоря, что он использовал давно устаревшие фразы. История повторялась, только теперь не на бумаге, а в жизни. Но… как иначе можно было сейчас описать его состояние?

            Мир действительно рушился.

            Пусть не солнце, но ослепительная — отец, как хирург, любил яркий свет — люстра меркла перед потухшим взором

            И земля уходила из-под его ног…

            Он медленно поднялся из-за стола.

            — Стасик! — попыталась остановить его мама. — Ну не стоит так переживать из-за этого! Ты еще только начинаешь жить. Конечно, Леночка — очень хорошая девушка. Но, поверь, тебе еще столько других встретится на пути! Еще лучше!

            — Других мне не надо! — замахав руками, выкрикнул Стас. — Запомни — эта любовь у меня — в первый и последний раз!

            И осекся.

            «Стоп! Опять эта фраза!»

            И, кажется, он вспомнил откуда…

            Опережая все дальнейшие утешения, предложения и прочие бесполезные теперь разговоры, Стас протестующе поднял руку и теперь сам еле слышно сказал:

            — Я потом… позже поужинаю. А пока побуду немного у себя. Если можно — один… Ладно?..

7

— Мыслефон?! — ошеломленно переспросил Сергей Сергеевич.

            Вернувшись в комнату, Стас достал из коробочки крест-мощевик и виновато прошептал:

            — Прости за то, что сегодня я так легко дал эту уступку себе и пошел на футбол. Но обещаю, что она точно была первая и последняя!

            Невидимый святой молчал.

            Но на душе неожиданно стало легче.

            По крайней мере, теперь можно было хотя бы выпрямить вдох.

            Мысли продолжали крутиться вокруг полученного письма.

            Этого страшного грома посреди ясного неба!

            «Эх, Ленка, Ленка! Что ж ты наделала…»

            «Ничего, — сжав кулаки покрепче, решил Стас. — Сейчас я заставлю себя не унывать даже от такого! Ибо уныние — это тоже грех!»

            За дверью все громче и громче слышался шепот родителей.

            — Сережа, ему надо помочь: утешить, объяснить, успокоить!

            — Ты сама успокойся сначала! Иди, прими сердечные капли!

            — Нет, я лучше пойду к нему!

            — Не нужно. Ты только все испортишь! Я сам!..

            Сергей Сергеевич осторожно вошел в комнату и посмотрел на сына.

            Стас сидел перед включенным компьютером с таким видом, будто и не получал никакого письма от Лены.

            Сергей Сергеевич опустился на диван и тоже, словно ничего не случилось, завел разговор совсем о другом.

            — Знакомая картина! — кивнул он на усыпанный бумажными комками пол. — Когда я писал диссертации, у меня тоже так было в кабинете. С одной только разницей, что листки были вырванными из тетрадей!

            — Так значит, это у меня генетически? — одними губами усмехнулся Стас.

            Его голос был совершенно спокойным. Таким спокойным, что отец с тревогой посмотрел на него, но взял себя в руки и тоже спокойно сказал:

            — Да, особенно если брать во внимание генофонд всего человечества!

            Сергей Сергеевич с удовлетворением заметил, что в глазах его сына появился интерес и с воодушевлением продолжил:

            — Дело в том, что мысленный идеал всегда расходится с его словесной реализацией…

            «Исполнением…» — вспомнив Владимира Всеволодовича, мысленно поправил отца Стас и действительно с интересом стал слушать дальше.

            — Все писатели, художники, музыканты стремятся к этому идеалу. — Но он недостижим никогда. К нему можно только приблизиться. Отсюда и муки творчества. Постоянная неудовлетворенность самим собой. Долгие годы труда. И все равно этот вечный разрыв между словом и делом остается непреодолимым…

            Услышав это, Стас невольно нахмурился.

            Сергей Сергеевич решил, что он неосторожно напомнил сыну о слове, от которого освободила его невеста и, сердясь на себя, кашлянул в кулак:

            — Ты вот что… ты сильно не переживай! — как-то виновато попросил он.

            — О чем ты? — недоуменно взглянул на него Стас, думавший на самом деле о недостижимости этого разрыва.

            — Как это о чем? Точнее, о ком… О Лене!

            — А-а… — будто припоминая что-то давно забытое, кивнул Стас и пожал плечами: — А что тут переживать? Собственно, ничего особенного не случилось. Я все равно не хотел, чтобы у нас было все быстро. Ей надо учиться. Мне еще — тоже. Причем, много и срочно!

            — Так ты вроде и так учишься… — озадаченный последними словами сына, напомнил отец.

            — Да нет, я решил на будущий год поступать еще в один институт! — нетерпеливым голосом перебил Стас.

            — В какой?! Надеюсь, в родственный твоим факультетам? В какой-нибудь историко-архивный?..

            — Нет, наоборот — в технический. Точнее, связанный с электроникой! — твердо ответил Стас и, видя, как меняется лицо отца, поспешил успокоить его: — Не беспокойся — заочно!

            — Как это не беспокойся?! Совмещать учебу на двух гуманитарных факультетах с техническим… — Сергей Сергеевич взглянул на сына, как, наверное, смотрел на самых трудных своих пациентов, и покачал головой: — Боюсь, такого не выдержит даже такая светлая голова, как твоя! Зачем тебе это?

            — Понимаешь… — Стас кивнул на замусоренный пол и, старательно подбирая слова, чтобы было понятней, объяснил: — Я решил избавить человечество от мук творчества.

            — Что?!

            — Ну, как бы это тебе понятнее объяснить. Коротко говоря — изобрести прибор, который смог бы записывать мысли человека. Назовем его условно — мыслефон.