Западня - Понсон дю Террайль

– Вы хорошо знаете Сентака? – спросила молочница.

– Ну… – протянул Танкред. – Неплохо.

– Тогда соблаговолите мне сказать, кто он.

– Насколько я знаю, он креол с острова Маврикий. Его родители родились в Пондишери, говорят, что хоть кожа этого молодого человека и белая, в его жилах течет индейская кровь.

– О нем ходят такие слухи?

– Да, мадам, и те, кто знает о жестокости его натуры, этому отнюдь не удивляются.

– Он храбр?

– Порой да, как и все испанцы. Но бывают моменты, когда он даже после самых смертельных оскорблений не решается не то что броситься в бой, но даже рассердиться.

– Странно.

– Более чем странно… Таким образом, как вы недавно сказали, вполне может случиться, что Сентак не потребует от меня удовлетворения за то, что я вмешался в ваш с ним спор. Но как бы там ни было, его храбрость у меня сомнений не вызывает. В довершение всего он еще и невероятно упрям. Поговаривают, что, решив добиться успеха в том или ином деле, он без угрызений совести может воспользоваться любыми средствами. Наконец, он жаден, алчен и страшно ревнует свою жену, которую обманывает, хотя вы, мадам, похоже, знаете об этом значительно лучше меня.

– А его супруга вам, случаем, не родственница?

– Она свояченица моего брата.

– В девичестве мадемуазель Эрмина де Женуйяк?

– Да, мадам.

– Ходят слухи, что она очень несчастна.

– Говорят, да.

– И очень богата.

– На редкость богата. Старый еврей Самуэль оставил ей и моей невестке Филиппине поистине королевское состояние.

– А в завещании Самуэля на ее счет никаких особых распоряжений не было?

– Были, мадам. Вам известно, что сей достойный старик, которого любил весь Бордо, обладал несметными богатствами. Во время Революции большую часть состояния у него попытались отобрать, но он оказался умнее всех и в результате ничего не потерял. Вы также знаете, что под конец жизни он тратил на себя очень мало, что позволяло ему еще больше приумножать капиталы. После его смерти наследникам досталось порядка ста двенадцати миллионов, в том числе двадцать четыре миллиона мадам де Блоссак, здравствующей и по сей день, и по шестнадцать каждой из внучек.

– Но это составляет всего пятьдесят шесть миллионов, – сказала молочница.

– Да, мадам.

– Ровно половину наследства.

– Вы великолепно проводите подсчеты.

– А кому досталось остальное?

– Во-первых, шесть миллионов Самуэль отдал бедным.

– Хороший поступок.

– А во-вторых, когда-то он был молод… – продолжал Танкред.

– Те, кто его видел, в этом даже не усомнились бы.

– Молод и женат.

– Как?

– Да. И жена, судя по всему, очаровательная, родила ему сына.

– Ого! Это уже что-то новое.

– Для вас, мадам, несомненно. Когда этому юноше исполнилось пятнадцать, – сообразительности ему уже тогда было не занимать – он подумал, что в один прекрасный день станет достаточно богат и, жаждая приключений и славы, испросил у отца разрешения поступить во флот. Самуэль, владевший значительным количеством кораблей, выполнил его просьбу и разрешил подняться на борт судна, следовавшего в Индию.

Сей молодой человек, которого звали Давид, прибыл на Восток в тот самый момент, когда Дюплеи[5], героический Дюплеи, начинал ту невообразимую битву с англичанами, которой мы никогда не устанем восхищаться и которая принесла бы замечательные результаты, если бы Францией в те времена правили умные люди.

– Это уже какой-то исторический экскурс…

– Простите, я немного отвлекся. Но вернемся к нашим баранам. Этот Давид с невероятным пылом стал под знамена Дюплеи и помог ему деньгами отца.

– Значит, он герой?

– Да, мадам, настоящий герой, ведь он был одним из самых неустрашимых соратников Дюплеи и принимал участие в двух десятках сражений. Но когда он вел индийскую армию к победе, его сразила английская пуля. Дюплеи его долго оплакивал.

– По-моему, мы немного отклонились от Сентака, – заметил Гонтран.

– Нет, ведь мы говорим о его кузене.

– Одним словом?

– Одним словом, умирая, Давид вверил заботам своего отца Самуэля молодую жену и ребенка, которые сначала не хотели покидать Индию, но вскоре, когда ситуация поменялась и Дюплеи подвергся преследованиям, были вынуждены это сделать.

Жена Давида и их ребенок были христианами. Они поселились в Италии, небо которой отдаленно напоминало им залитую солнцем Индию, в купленном неподалеку от Неаполя поместье.

Каждый год молодой человек навещал дедушку, а затем возвращался к матери (бедняжка умерла молодой). Потом он женился, у него родился сын, который, в свою очередь, тоже оставил после себя наследника. Теперь этому ребенку тринадцать лет и он круглый сирота.

– Вот как! – воскликнула молочница. – Об остальном догадаться нетрудно.

– Именно этому правнуку, своему прямому потомку, старый Самуэль и оставил пятьдесят миллионов, о которых говорила наша мадам.

– И что же, в завещании Самуэля был особый пункт касательно этих пятидесяти миллионов?

– Да, мадам.

– Свою последнюю волю старый Самуэль продиктовал жене нотариуса, – прошептал Гонтран на ушко своему соседу.

– В чем же этот пункт заключается?

– Он гласит, что если внук внука Самуэля умрет, все его состояние должно перейти к мадемуазель Эрмине де Женуйяк.

– Которая теперь стала мадам де Сентак, – добавила молодая дама.

– Совершенно верно.

– Благодарю вас, это все, что я хотела узнать.

– И вы не хотите сообщить нам ничего взамен того, о чем я рассказал? – спросил Танкред.

– Хочу.

– Тогда говорите, мадам.

– Ну что же! На мой взгляд, господин де Сентак в настоящий момент изыскивает способ отправить на тот свет этого наследника пятидесяти миллионов, чтобы его жена наконец могла их унаследовать. Причем все должно выглядеть так, будто тот умер естественной смертью. А там будет видно.

– Мадам, вы понимаете, что выдвигаете против Сентака более чем серьезное обвинение?

– Перед тем как его сформулировать, я всецело взвесила его важность и значимость.

– И вы полагаете, что…

– И я полагаю, что человек, явившийся на наш бал-маскарад в личине повелителя Монкрабо, тесно связан с Сентаком.

– Этот предводитель бандитов?

– Да.

– Он хочет избавиться от наследника верного единомышленника Дюплеи…

– Или убить его, – добавила дама.

– Знаете, мадам, – сказал Танкред, – предлагая вам разделить с нами ужин, мы даже не предполагали, что вы сделаете столь серьезное заявление, в которое просто невозможно поверить.

– Вы что же, отвергаете мое предположение?

– Начисто, – ответил Танкред, полагая, что перед ним обыкновенная шутница, которых можно нередко встретить на костюмированном балу.

– Почему? – спросила дама.

– Потому что вы поклялись заинтриговать нас этим вечером во время маскарада, и я должен признать, вам это прекрасно удалось. Но это еще не значит, что вы поступаете правильно, продолжая над нами насмехаться, хотя, если быть откровенным до конца, этот ужин является не чем иным, как естественным продолжением костюмированного бала.

– Напрасно вы шутите.

– Полно вам!

– Послушайте! – продолжала молочница. – Эрмина де Женуйяк несчастна в браке?

– Что до этого – то да.

– Вечером де Сентак говорил с этим персонажем, который открыто продемонстрировал вам все свои способности?

– Да.

– И вы даже не желаете спросить, как я узнала о вещах, всецело подтверждающихся вашим собственным рассказом?

– Боже мой, мадам, то, о чем я только что поведал, ни для кого не является тайной. Завещание старого Самуэля наделало много шуму. Что касается конкретных деталей, то здесь достаточно было найти подход к нотариусу, который его составлял, или к его писарю…

– Прошу прощения, сударь, но я вынуждена вас перебить.

– Вы обиделись?

– Да, и хочу добавить, что не давала вам права меня оскорблять.

Эти слова были произнесены с таким достоинством и таким тоном, что Танкред тут же раскаялся в своих неподобающих речах.

– Вы сами, сударь, – продолжала молодая дама, – ведете себя так, будто мы все еще находимся на костюмированном балу, будто вы не видели моего лица.

– Примите мои извинения, мадам.

– Господин де Мэн-Арди, запомните: о господине де Сентаке мне известны сведения, которые, обнародуй их я или кто-то другой, причинили бы семье вашего брата неизмеримые страдания. Но я не считаю, что сегодня, в этот день и час, должна ими с кем-то делиться.

– Но, мадам! В конце концов, вы меня пугаете.

– Нет, я просто говорю вам, этот человек способен на все: на десять гнусностей и двадцать преступлений.

– Значит, вы его хорошо знаете?

– Не думайте, что на балу мы с вами столкнулись случайно. – продолжала молодая женщина, не отвечая на несколько дерзкий вопрос Танкреда. – Я искала встречи с вами и нашла ее. И это приглашение на ужин я, можно сказать, вырвала сама, а вы даже ничего не заметили. Выражаясь языком шулеров, я проделала с вами что-то вроде карточного фокуса.