Западня - Понсон дю Террайль

– Мадам, – прервал ее Сентак, – прекратите, в противном случае…

Молочница, сделав вид, что не услышала его, продолжала:

– Позабыв о своем происхождении и воспитании, молодой человек в ярости хотел было наброситься на даму, но та схватила его за руки и сжала их с такой силой, что в его душу тут же закралось сомнение. Своими пылкими домогательствами он преследовал даже не женщину. Это был крепкий малый, вполне способный дать пылкому влюбленному взбучку в том случае, если ему в голову придет протестовать и возмущаться.

Такой поворот сюжета был встречен раскатом хохота.

– Да погодите вы, – сказала дама, – это еще не все.

– Мадам, замолчите! – возопил Сентак голосом, выдававшим его безудержный гнев.

– Вы становитесь наглецом, господин де Сентак. Это в любых обстоятельствах непростительно, даже на костюмированном балу.

– От кого вы об этом узнали?

– Очевидно, что не от вас. Вероятно, от человека, который знает эту историю во всех подробностях.

– Ах, мадам, мадам, вы выводите меня из себя.

– Наш молодой синьор высунулся в окошко, чтобы велеть кучеру поворачивать обратно в Бордо, – продолжала молочница. – И совершенно не удивился, когда увидел, что за экипажем, окидывая его насмешливыми взорами, следует три десятка всадников в рединготах и с непокрытыми головами. Надо признать, что шутка получилась злая. Поэтому молодой синьор…

– Мадам, – сказал Сентак срывающимся голосом, – только что вы совершили гнусный поступок, и я узнаю, кто вы.

– В самом деле?

– Да, мадам, уверяю вас.

– Каким же образом?

– Наипростейшим.

– В чем же он заключается? – спросила молочница.

– Я сорву с вас маску.

Сентак сделал шаг вперед и протянул руку, явно намереваясь схватить маску женщины, выставившей его на посмешище.

Молодая дама считала себя в полной безопасности в бархатной маске и даже не предполагала, что кто-нибудь из окружавших ее мужчин окажется настолько плохо воспитан, что решится на подобное оскорбление, пусть даже и в приступе гнева.

Поэтому увидев порыв Сентака, она не на шутку испугалась и даже негромко вскрикнула.

Но это совершенно не помешало бордосцу, ставшему жертвой насмешки, с возмутительной грубостью сорвать с нее маску.

Все произошло так быстро, что никто из молодых людей, окружавших молочницу, не успел воспрепятствовать Сентаку совершить этот подлый поступок.

Но когда первое изумление прошло, Танкред де Мэн-Арди, наш старый знакомый, подошел к человеку, решившемуся на подобную бестактность, и сказал: – Господин Сентак!

– Что еще?

– Только что вы совершили трусливую выходку.

– Не надо меня учить, сударь, – ответил Сентак.

– Будь по-вашему. Но я все же преподам вам пару уроков.

– Неужели?

– Причем наилучших.

Все эти события разворачивались с невероятной быстротой.

И Мэн-Арди встал на защиту дамы – даже не взглянув на нее и тем более не пытаясь извлечь из грубости Сентака для себя выгоды.

– Господа, господа, прошу вас, – тем временем увещевала она, – не надо ссориться, во имя неба.

Сентак по-прежнему держал в руке ее маску.

Танкред де Мэн-Арди взял ее и жестом, выдававшим все его презрение, дал обидчику дамы пощечину.

– Сударь, я поквитаюсь с вами завтра! – закричал Сентак.

– Если я не успею сделать это первым, – ответил Танкред, повернулся и протянул маску молочнице.

И тут же разделил всеобщее изумление. Стоявшую перед ним женщину он не знал. Тот, кого она оскорбила, как и остальные молодые люди, – тоже.

Она была очаровательна – этим все сведения о ней и ограничивались. Как ее зовут, тоже никто сказать не мог.

– Господин де Сентак мог бы вполне обойтись без этого гнусного поступка и поверить мне на слово, – сказала она. – Я же говорила – мы с ним незнакомы. Разве я солгала? Кто-то из вас может сказать, что знает меня?

– Нет, конечно же нет, – сказал юный д’Аржелес, утверждавший, что знает всех женщин Бордо.

– Я могла бы явиться на костюмированный бал без маски и тем самым вас заинтриговать. Вполне возможно, что тем самым я поступила бы правильно и уберегла героя смешной истории, которую вы только что слышали, от акта неслыханной дерзости.

Она встала.

Это была стройная, высокая грациозная женщина. Костюм молочницы сидел на ней великолепно.

– Кто из вас, господа, предложит мне руку, чтобы проводить до экипажа?

Молодые люди, все без исключения, бросились вперед.

– Прошу прощения, господа, – ответила на это она, – но я обязана опереться на руку моего храброго защитника.

С этими словами она взяла Танкреда под локоть.

Опять надевать маску женщина не стала, впрочем, из всей этой толпы ее, похоже, раньше действительно никто не видел.

Дама уже собралась преодолеть первые ступени лестницы, на которой колыхались сотни масок, но тут со стороны входа донесся какой-то необычный шум.

Это был целый маскарад, состоявший, судя по сгрудившейся у двери толпе, из сотни переодетых персонажей, лица которых были скрыты масками.

Во главе его стоял человек, напоминавший герольда, выряженный в сине-золотистый наряд трубадура. На голове его красовался легкий железный шлем, острие которого скрывалось в пышном плюмаже из целого каскада перьев всех цветов и расцветок.

Он самым комичным образом был увешан оружием и держал в руках штандарт.

– Какой необычный персонаж! – заговорили вокруг, уже собираясь расхохотаться.

Глашатай размеренным шагом двинулся вперед. Едва ступив на первый лестничный пролет, он зычно крикнул: – Дорогу повелителю Бушданферу[4], моему хозяину, королю лжецов и правителю Монкрабо.

Преимущество этих слов заключалось в том, что от них гасконцам стало весело. Большинство из них знали, что в деревне Монкрабо, в департаменте Ло и Гаронна, существовало что-то вроде шутовской магистратуры, главный чиновник которой, известный как король лжецов, даровал ради смеха привилегии и разрешал утаивать истину во всех уголках света каждому, кто обращался к нему с такой просьбой.

Так Гасконь смеялась над собой, и не без доли остроумия.

Как бы там ни было, все расступились, чтобы пропустить кортеж короля лжецов и герольд, поднявшись на следующий пролет, крикнул еще пуще прежнего: – Дорогу, дорогу моему повелителю, королю Бушданферу I.

Молочница, которую мы оставили стоять наверху левой лестницы под руку с Танкредом де Мэн-Арди, сначала смотрела на появление странного герольда – повелителя Монкрабо – с улыбкой, но когда услышала голос, помимо своей воли вздрогнула.

Почувствовав, что рука молодой женщины затрепетала, юноша обернулся, чтобы взглянуть на нее, и был немало удивлен, когда увидел, что она поспешно вновь надела маску.

Он даже успел заметить, что дама смертельно побледнела.

– Эге! – молвил вполголоса Танкред. – Похоже на то, что при дворе короля Бушданфера есть люди, которым везет больше, чем мне.

– В чем, сударь? – спросила молочница.

– В том, что они, если не ошибаюсь, имеют честь знать вас.

– Увидев предпринятые мной меры предосторожности, вы сделали несколько неверный вывод. В этой толпе, сплошь состоящей из масок, кто-то может удивиться, увидев меня без маски, и дабы избежать этого…

– Мадам, не оправдывайтесь, в этом нет необходимости. Я имею честь быть вашим кавалером и прекрасно знаю, что мой первейший долг – это сдержанность и скромность, особенно после столь вопиющего поступка этого кретина Сентака.

– Благодарю вас, сударь. Ничего другого от такого рыцаря, как вы, я и не ожидала. Только вот… Может, в своей любезности вы пойдете до конца?

– По крайней мере, постараюсь.

– В таком случае, сударь, давайте не будем стоять на виду.

– Как пожелаете.

– И еще вот что, – продолжала молодая незнакомка, поднимаясь по лестнице. – Поскольку я не намереваюсь лишать вас удовольствия полюбоваться этим маскарадом, который обещает быть великолепным, давайте встанем вон за той колонной. Оттуда мы сможем насладиться его зрелищем вместе.

– Не подвергая себя ни малейшей опасности, – с улыбкой добавил Танкред.

– …да, не подвергая себя опасности, – весело подхватила молочница, – просто полюбуемся всем великолепием двора Монкрабо.

Спектакль, который теперь разворачивался на парадной лестнице, действительно стоил того, чтобы его увидеть.

За упомянутым нами герольдом следовали королевские камердинеры в переливающихся нарядах, символизировавших собой ложь в разных обличьях, затем личные стражи с огромными кисетами для табаку на головах.

Последняя деталь произвела на собравшихся неизгладимое впечатление, потому как слово «кисет» в те времена только-только стало входить в обиход.

Последним шествовал Его Величество Бушданфер I. Его, водрузив на некое подобие большого щита, несли четверо крепких парней, с ног до головы облаченных во все красное. В его собственном облике не осталось ни одного элемента, который не был бы красным. Туфли, трико, камзолы, перчатки, маски, волосы, кожа, головные уборы – как у самого короля, так и у его свиты – все было алым.