Аромат рябины - Лазорева Ольга

— Но разве я смогу все это зарисовать сегодня? — нервно воскликнула она. — Нужно остановиться на чем-нибудь одном.

Ирина Федоровна заправила под платок растрепавшиеся пряди и постаралась сосредоточиться. Ее взгляд отсек все ненужное и оставил, словно в огромном квадрате, часть старой изгороди из длинных деревянных жердей, выбеленных солнцем и ветром. Изгородь пересекала верхний левый угол квадрата. Перед ней росли прямо в небо высокие мальвы. Их роскошные крупные розовые цветы, пушистые зеленые листья и даже стволы были густо усыпаны капельками росы. В этот момент из-за мальв высунулся серый котенок-подросток и, подняв узкую мордочку, нахально и в то же время игриво посмотрел прямо в глаза Ирине Федоровне. Она на миг задержала взгляд на круглых зеленых, как окружающая трава, глазах котенка и вновь стала смотреть на картину в целом. Самое удивительное в ней было то, что вся она сверкала, словно осыпанная бриллиантовой пылью. Это происходило оттого, что все растения были заплетены множеством паутинок. Их контуры легко просматривались, потому что паутину густо усеивали мельчайшие горящие на солнце росинки. Ирина Федоровна жаждала только одного в этот миг — запечатлеть. Понимая, что акварель такого сверкания росы не передаст, она наскоро зарисовала композицию карандашом, а переходы тонов наметила акварелью. Все остальное запомнила, словно сфотографировала взглядом. Побросав краски и карандаши в сумку, поспешила домой. Попадающиеся навстречу соседки окидывали ее недоуменным взглядом и, не видя в руках ни ведра, ни корзины, а только хозяйственную сумку, спрашивали, откуда это она идет в такую рань. Она кивала им, но молчала. Не дождавшись ответа, те смотрели ей вслед, удивляясь странному выражению ее глаз, улыбке и легкости походки.

Зайдя в дом, Ирина Федоровна сбросила верхнюю одежду, отправилась в большую комнату, вынула эскизы и поставила их на стул так, чтобы свет падал на них из окон. Отойдя, она придирчиво и недоверчиво вгляделась в них и, неожиданно для себя, восхитилась. Несмотря на явную небрежность и незаконченность, эскизы словно впитали в себя ту живую и свежую красоту, которую она увидела утром. И ей нестерпимо захотелось переписать их масляными красками.

Весь следующий месяц Ирина Федоровна рисовала практически с раннего утра и до позднего вечера, пока ей позволяло освещение. У нее болели глаза, руки, плечи, ныло все тело. Но остановиться она не могла. В деревне все уже знали об ее увлечении. Вначале деревенские недоумевали и даже посмеивались над этой «придурью». Но когда директор местной школы организовала выставку, развесив картины в актовом зале и коридорах школы, то жители села, почти все побывавшие на этой выставке по несколько раз, радостно и как-то по-детски разволновались, потому что картины необычайно всем понравились. Они были яркими, как окружающий мир, и такими же родными и от этого понятными. Многие захотели купить картины, чего Ирина Федоровна никак не ожидала. Она решила просто раздарить их всем желающим, но директор школы отговорила ее от этого опрометчивого поступка. Она привела простой, но убедительный довод, что на краски и холсты требуется немало средств, и Ирина Федоровна согласилась. Все двадцать пять выставленных работ были проданы, и поступили заказы на новые, даже из соседних деревень. В районной газете появилась небольшая статья о даровитой художнице-самоучке и ее непростом творческом пути. Автор материала, молодой журналист, многое сочинил от себя, но весь район, читая статью, упивался неожиданно свалившейся славой. Ирина Федоровна в мгновение ока стала местной достопримечательностью. Но ее это только раздражало. Она всячески избегала посещения многочисленных мероприятий, организованных в ее честь, и частных и общественных. Но ей все прощали, понимая, что таланту необходимо уединение и что все одаренные люди «с приветом».

В тот день, когда унесли последнюю купленную картину, Ирина Федоровна села в большой комнате на стул и почувствовала странную пустоту внутри, словно только что забрали ее последнего ребенка и она осталась в неприятном одиночестве. Ирина Федоровна обвела комнату усталым взглядом, потом встала и, подняв с пола большой квадрат оргалита, уже покрытый белилами и хорошо просохший, поставила его на стул. Отойдя, она села на диван и стала пристально смотреть в это белое пространство. Она увидела, как постепенно проступают очертания деревянных домов, потемневших от дождя, редких березок за ними, нахохленных воробьев, сидящих на заборе под мокрыми ветками сирени, размытой дороги с огромной лужей, в которой отражаются низкие серые облака. Она даже ощутила сырой и свежий запах дождя, и ей вновь нестерпимо захотелось зафиксировать это видение как можно точнее. Ирина Федоровна вскочила и, взяв пластиковую крышку от коробки с акварелью, служившую ей палитрой, выдавила на нее немного белил и синего кобальта. Кисточкой она стала наносить краски, мазок за мазком, на верхнюю половину квадрата, помогая где нужно мастихином, а где и пальцем. И скоро на картине появилось небо…

У КАРТИНЫ

Зайцеву Сергею

Жанна вошла в музей в слегка раздраженном состоянии после только что произошедшей ссоры с приятелем.

«Надоело! — думала она, проходя мимо картин и не глядя на них. — Все одно и то же: деньги и еще раз деньги! А ведь у него их куры не клюют. Это я точно знаю! Он просто жмот. И козел к тому же!»

Жанна постепенно замедлила шаг.

— Подумаешь, попросила двести баксов на лифчик. И что? — вслух произнесла она.

Ее выразительное подвижное лицо с карими сильно накрашенными глазами приняло надменный вид.

— Такая роскошная грудь, как моя, требует соответствующего оформления!

Жанна усмехнулась. Ее яркие крупные губы капризно изогнулись, на щеках обозначились две ямочки. Она дотронулась длинными холеными пальчиками до упругой груди, обтянутой тонкой трикотажной кофточкой лазоревого цвета, и довольно захихикала. По длинному залу музея прокатилось эхо, и Жанна, невольно замолчав, оглянулась. Но в зале больше никого не было. Вновь улыбнувшись, она открыла маленькую кожаную сумочку. Золотой замочек звонко щелкнул, и Жанна вновь посмотрела по сторонам.

«Ну, прямо могильная тишина», — недовольно подумала она, доставая изящное овальное зеркальце.

Открыв его, Жанна внимательно всмотрелась в свое лицо. Потом вынула из косметички тюбик губной помады и тщательно подкрасила губы. Тихо вздохнув, аккуратно закрыла сумочку.

Она рассеянно оглядела зал. Ее взгляд зацепился за большую картину, висящую на противоположной стене. Она выделялась среди других странным форматом. Полотно было узким и длинным и висело вертикально почти от пола до потолка. Низ картины был почти черным, потом фон становился все светлее, а верх был настолько ясным, что казалось, от него исходит сияние. Контуры двух, вытянутых в какой-то странной позе фигур притягивали взгляд. Жанна, заинтересовавшись, подошла ближе. И замерла, разглядывая полотно.

На картине были изображены две девушки, блондинка и брюнетка.

— Без макияжа, что ли? — недоуменно пробормотала Жанна, внимательно изучая лицо блондинки, написанное размытыми бледными тонами. — Как она, однако, увязла! — хмыкнула она, не отводя глаз от изображения.

И чем дольше она смотрела, тем больше замечала какие-то мелкие детали. Картина словно оживала на ее глазах, становилась более четкой, объемной и выпуклой. Жанна перевела взгляд вниз и ясно увидела, что черная грязь, в которой увязла блондинка, сочится влагой и от этого жирно блестит. Грязь была и на подоле ее нежно-голубого воздушного платья, и на тонких прядях светло-пепельных волос, падающих ей ниже пояса. Фигура была развернута к зрителю вполоборота, хрупкое худощавое тело тянулось вверх, ноги, почти до колен, утопали в грязи. Влажная масса плотно облепила их, словно огромные черные лапы держали девушку снизу. Правая рука безвольно висела вдоль туловища. На ней также были пятна еще не просохшей и от этого поблескивающей грязи. Голова, склоненная к плечу, была обращена лицом к зрителю.