Что мне делать без тебя? - Ирина Лобановская

Олесю грызло чувство неудовлетворенности, шаткости, неуверенности, преследовало горькое, тягостное ощущение собственного несовершенства и зыбкости своего бытия. Подводить итоги она не могла, хотя время для этого было подходящее. Вот она, устроенная жизнь Олеси… И насчет Карена Валерий, конечно, прав. Все не так просто, как кажется.

Совсем недавно в Олесе впервые пробудилось, прорезалось, неловко зашевелилось неясное, незнакомое доселе ощущение — не любви, с ней она хорошо знакома! — а просто нежности к подростку, с которой она справиться не могла. Это новое, маленькое, растущее чувство Олеся тщетно пыталась отбросить прочь. И изумленно понимала, что жить нужно лишь по законам этого неизведанного прежде, спокойного и прекрасного ощущения. Она никогда не видела в себе ничего интересного: значит, долго находиться в одиночестве не умела и не любила. Именно поэтому она и стала учительницей. Все очень просто и объяснимо. Именно в школе черпала она то, чего ей недоставало в жизни: мысли, чувства, проблемы, слова, оценки, события… Но пришла пора заглянуть в себя, разобраться со своими загадками. Внезапно родившееся странное состояние задумчивости оказалось для Олеси неожиданным и слишком тяжелым: вариться в собственном соку она не могла. Она быстро устала от самой себя, от другой, непонятной Олеси. Она начинала самой себя бояться.

— Давай все-таки решим твой вопрос, — настойчиво продолжал Валерий.

Ему не терпелось услышать от нее хоть какое-нибудь объяснение.

— Почему ты не можешь преподавать в классе Карена?

— Оставь меня в покое! — вспылила Олеся, напрочь утратившая ровное, благостное настроение, всегда возникающее у нее после выпивки. — Чего ты хочешь от меня, в конце концов?

— А чего хочет от тебя этот мальчик, затеявший игру в гляделки, на которую ты жалуешься? Ты тоже умеешь играть взорами. Женщина, которая смотрит… Ну и что? Я ведь не бросаю от твоих взглядов школу и не кричу, что не в состоянии с тобой работать! Мне кажется, пора прекратить типично женские истерики. Кстати, вы с ним удивительно похожи друг на друга. Я бы с удовольствием посадил вас рядом и проверил, кто дольше не отведет глаза. Думаю, ты проиграла бы своему юноше.

Сухие, казенные, бездарные слова… Где Малахов только находит такие? Отчаянная, смешная попытка скрыть свою боль, бесполезность и растерянность, спрятаться за дурацкими фразами. Он чувствовал приблизившуюся к нему вплотную беду и не знал, как с ней справиться.

Олеся отрешенно молчала. Что она могла объяснить? В эти минуты она словно отрекалась от себя самой — прежней — от своих былых чувств, от всей предыдущей жизни и, почти не сопротивляясь, с тревогой вступала в иную, несущую ей что-то неизвестное и вдруг поманившую за собой.

Валерий почувствовал, что сейчас закричит. Он тщетно попытался заглянуть Олесе в лицо.

У нее не осталось больше сил бороться. Она вообще родилась очень плохим бойцом и до сих пор ничего не просила у судьбы, не сражалась за ее милости. И вот теперь она в растерянности, в замешательстве не знала, что делать… Должна ли она вообще что-нибудь предпринимать? А может быть, лучше плюнуть? Пусть будет так, как будет… Стоит ли мотать себе нервы из-за пустяков, у нее маленькая Полина. Живи пока, раз позволяют, смотри телевизор, болтай по телефону… Покупай новые туфли и кофточки. Все очень просто, как уверяет отец. Ты хочешь чего-то необыкновенного? Зачем ты стала выспрашивать и допрашивать судьбу? Это бессмысленно. Ты устала, ты ничего не понимаешь…

— Я ничего не понимаю, — устало пробормотал Валерий. — И устал… От непонимания всегда устают.

И он тоже… Олеся вздрогнула и увидела вдруг в его глазах откровенную жалость, которую совсем недавно прочитала в глазах Полины. Почему все жалеют ее? Наверное, потому, что она сама себя все время жалеет…

— Мы поговорим как-нибудь после, — подвел итог директор, прекрасно сознавая, что подобный разговор не состоится никогда.

— Полина! — отвернувшись, крикнула Олеся в соседнюю комнату. — Я думаю, тебе давно пора спать. Ты этого не находишь?

Девочка появилась в дверях с фломастером в руке.

— Нет, мама, — строго сказала она. — Мне еще не пора. Сейчас я буду смотреть конкурс красоты, а спать уже потом.

Уставилась холодным, неподкупным, непрозрачным взором, и Олеся смутилась.

— Заявления прямо на уровне нот правительства, — попыталась она растерянно пошутить. — Смотри на здоровье, только я не понимаю, почему тебя занимают эти бесконечные конкурсы… Что в них интересного?

Олеся почти совсем не знала Полину. Пыталась понять ее, но всякий раз натыкалась на жесткий отпор, и все выходило неловко, неумело, неуклюже. Учительница… Одно название. Девочка не подпускала ее к себе, но почему-то стала оказывать королевские милости Валерию.

— А что сегодня за конкурс? — спросил он с неподдельным интересом.

Полина охотно повернулась к Малахову. На него глянули бесхитростные светлые Олесины очи.

— Сегодня Мисс мира. Хочешь со мной смотреть?

— Ну конечно! — радостно согласился директор. — Я никогда не видел ни прошлых мисс мира, ни настоящих. А ты, Олеся?

Та неопределенно пожала плечами. Ее не интересовали никакие мисс.

— А за кого ты будешь болеть, Поля? — Валерий включил телевизор и передвинул кресла. — Наверное, за нашу россиянку?

— Я никогда ни за кого не болею, — строго сказала девочка и, увидев замешательство на лицах взрослых, дополнила: — Я вообще не для этого смотрю конкурсы.

— А для чего же? — изумилась Олеся. — Ты просто любуешься, что ли?

— Чем там можно любоваться? — не по-детски критически отпарировала дочка. — Я их жалею!

В комнате воцарилось недоуменное молчание, прерываемое только негромкой музыкой включенного телевизора.

— Кого это — их? И почему и за что их надо жалеть? — наконец осторожно спросила Олеся.

— Тех, кто проиграл, — Поля вздохнула. — Ведь все восхищаются победительницей, и никто не смотрит на остальных. А они там плачут, я сама видела! И поэтому кто-то должен их жалеть. Иначе несправедливо!

Олеся удивленно рассматривала дочь. Валерий тихо опустился в кресло. Полина деловито уселась рядом с ним.

— Хочешь, — сказала она ему, — я и тебя буду жалеть? Ты ведь тоже проиграл конкурс!

Малахов невесело усмехнулся.

— А я какой?

— Конкурс на звание маминого мужа, — четко прозвучало в ответ.

— Замолчи, дрянь! — закричала, вскакивая на ноги, Олеся. — Ты окончательно распоясалась! Пользуешься тем, что я редко бываю дома, что у меня совсем нет времени! Я научу тебя разговаривать со старшими!

— Олеся, успокойся! — бросился к ней Валерий. — У тебя просто очень остроумная дочка! И она прекрасно понимает, что тебе некогда! Она вообще все давно понимает, Олеся…

В его словах явственно прозвучало невысказанное вслух: "Ну чему ты ее можешь научить!.. Наши дети куда умнее нас…"

Олеся уткнулась в плечо Валерия и разрыдалась. На Полину, казалось, вспышка матери не произвела ни малейшего впечатления. Она сделала звук погромче и погрузилась в любимую передачу, приготавливаясь жалеть. Пожалеть мать ей не приходило в голову.

Когда Валерий собрался уходить, девочка приветливо помахала ему на прощание рукой. Смотрела Полина доверчиво и светло.

На следующий день рано утром Олесе позвонил отец. Вскочив с кровати, она рывком сорвала трубку.

— Дорогая, почему ты такая нервная с утра? — пророкотал Глеб. — Я удивляюсь! Разве Валерий плох как мужчина?

Олеся прикусила губу, чтобы не расхохотаться и не расплакаться одновременно. Вспомнив о Малахове, она тут же посмотрела в окно. На улице было спокойно и тихо. Ночь уже чувствовала приближение серого безветренного рассвета, и фонари послушно поштучно меркли перед его наступлением.

Валерий… Вот с кем Олесе повезло. Вот с кем она выиграла в жизни. Почему она не рада этому?..

— Просто выпила вчера слишком много, а ты неожиданно меня разбудил, — пробурчала она. — Я стою босиком, в рубашке, и никак не могу осмыслить происходящее. И голова болит…

— В рубашке — это прелестно, но ты действительно стала очень много пить, — проворчал Глеб. — Будь поосторожнее с увлечениями, моя девочка. А вечером я бы хотел тебя проведать. Мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

"Господи, за что? — со страхом подумала Олеся. — И он тоже собирается со мной поговорить! Неужели опять о Карене?"

— Ну конечно, приходи, папа! — сказала она по возможности радостно.

Измученная, обессилевшая к концу дня, она выбралась из машины и захлопнула дверцу. Неприятно яркая реклама плавилась в своем собственном свете, разливая вокруг сиренево-розовые блики и скупо, скудно окрашивая лица в неживой странный цвет. Олеся постояла немного, глядя на вспыхивающие среди желтых листьев красные подфарники и на неослабевающий даже к вечеру поток машин. Спокойный бег колес завораживал, и Олеся пошла к дому медленно, рассматривая большие, светлые витрины аптеки напротив. Неплохо было бы купить снотворное, но вино все-таки лучше.