«Княжна Тараканова» от Радзинского - Ольга Елисеева

Не трепетали в его доме лакеи от страха. У Орловых вообще было принято человечное обращение со слугами, без кнута. Я уже упоминала, что в своих огромных имениях под Жигулями, территория которых равнялась небольшому европейскому государству, Орловы заводили школы и больницы для крестьян. Удивительно, но далекие потомки бывших крепостных этих помещиков до сих пор, через 200 лет, вспоминают братьев добрым словом.

Особой ремарки достойно и замечание Радзинского о любви Алексея Григорьевича к кулачным боям. «Когда граф был помоложе, то и сам участвовал, — пишет автор, — Ох как страшились дерущиеся, когда в толпе страшно возникала исполинская фигура! И яростно бросалась в общую потасовку».

Мимикрия внутри чуждой культуры часто играет с художником злую шутку, можно досконально изучить обычаи, но ничего в них не понять, а Радзинский не потрудился даже хорошенько познакомиться с таким ярким народным развлечением как кулачные бои — для него это дикая свара мужиков на льду. Дело в том, что в «общую потасовку», называвшуюся, между прочим, на языке кулачных бойцов «свалка-сцеплялка», в отличие от других видов боя — «стенки» и «поединка» — граф не бросался. Орлов предпочитал благородный бой «один на один». Алексей Григорьевич ввел в московские кулачные бои строгие правила, не позволявшие калечить противника, и организовал в своем доме школу кулачных бойцов, где проходили тренировки тщательно отобранных из московских мещан и окрестных крестьян атлетов.

Вот как описывает их посетивший орловскую школу в 70-х гг. XVIII в. английский путешественник Уильям Кокс: «В одно время между собой могли бороться только двое, на руках у них были одеты толстые кожаные перчатки… Положения у них были совсем иные, чем у борцов в Англии… Когда же иной боец своего противника валил на землю, то его объявляли победителем и тот час же прекращалась борьба этой пары… Иные из бойцов отличались необычайной силой, но их обычаи в бою мешали несчастному случаю, также мы не заметили переломов руки или ноги, которыми обычно кончаются бои в Англии». Справедливости ради скажем, что во время реальных, а не тренировочных боев, травмы, конечно, случались часто. Кокс с увлечением сравнивал приемы русского единоборства с английскими, он был очарован графом Орловым и его умением управлять огромной толпой собравшихся бойцов.

Дикое, в глазах Радзинского «отечественное развлечение», выходило на поверку не таким уж и диким. «Любя все русское», Орлов не унижал себя до уровня толпы деревенских мужиков, сходившихся «стенка на стенку», а, наоборот, старался с высоты своего культурного развития внести в народное развлечение облагораживающие его спортивные черты.

— Ах, оставьте! — скажет наш «начитанный» читатель. — Какое там культурное развитие у Орловых? Всем известно, кем они были до переворота 1762 г. Гвардейские жеребцы темного происхождения!

Да, таково расхожее мнение, которому за недостатком источников в свое время поддался даже А. С. Пушкин, и на котором теперь предпочитает играть Радзинский. Рассказ ведется от лица деда главного героя старого стрельца Ивана Орла: «Петр Алексеевич только Россией начал править. И мы — стрельцы — великий бунт против него учинили. Велено нам было голову сложить на плахе…» Алексей в предсмертном бреду видит, «как поднимается его дед на плаху, как под ноги деду катится отрубленная голова стрельца. И, с усмешкой взглянув на усталого палача, уже поджидавшего его с топором, дед, как мячик откинул ногой отрубленную голову». «И увидел царь, и понравилось ему бесстрашное озорство мое», — продолжает дед, — «и помиловал он меня».

Итак, к в книге повторяется широко известная версия о происхождении знаменитой семьи от прощенного Петром I стрельца, заслужившего впоследствии дворянство. Яркая, броская легенда как бы отражает фамильные черты Орловых — дерзость, удаль, бесчувственность по отношению к поверженным и… низкое происхождение. Совершенно естественно, что внуки такого деда, унаследовав его богатырские замашки, унаследовали и многие «подлые» черты, свойственные подобным людям.

Кроме того, в приведенной версии есть и еще один, чисто ассоциативный аспект. В советской исторической науке, где деятельность великого реформатора воспринималась в основном положительно и также трактовалась для детей в школах, стрельцы — этот мятежный элемент старого московского общества — ассоциировались с чем-то ненадежным, вечно колеблющемся, смертельно опасным для власти, с чем-то таким, чему доверять нельзя. Поэтому и Алексей, неся на себе печать «стрелецкого» происхождения, должен подсознательно восприниматься читателями с большой долей настороженности, которая, как мы увидим дальше, согласно развитию сюжета у Радзинского, вполне оправдана. Он — себе на уме. Он потенциально способен на предательство и… совершает его. При чем долго выбирает, кого предать, Екатерину II или княжну Тараканову. С одной из них его связывает долг, с другой — любовь. В конечном счете он предает обеих и самого себя.

Это сложная игра с читателем «в ассоциации». «А мы предупреждали, кто он такой», — как бы говорит автор. Совсем по-чеховски: «Если в первом действии на стене висит ружье…» Если в начале книги было сказано, что человек из стрельцов, то в конце — он обязательно выкинет каверзу.

Впрочем подобная игра, а вернее подыгрывание узкому кругу знаний обычного читателя, предполагает у него устоявшиеся стереотипы восприятия исторических событий, заложенные нашим безнадежно средним образованием. Не больше. Шаг влево, шаг вправо — считается побег за рамки историографической традиции. Прыжок вверх — попытка к мятежу против нее. Попрыгаем?

Каково же было реальное происхождение Орловых? В настоящий момент есть серьезные исследования по этому поводу, например, книга В. Плугина, посвященная биографии Алексея Орлова, где подробно разбирается данный вопрос. Есть и реально сохранившиеся исторические источники: родословные росписи, писцовые и переписные книги, фиксировавшие дворянские роды и их имущественное положение в старой допетровской России. Согласно этим документам, первые упоминания о роде Орловых относятся к XV в., достоверные же сведения имеются с начала XVII в. Орловы жили близ Новгорода и отмечены как владельцы поместья, т. е. дворяне. Их дядя (а не дед) Иван Никитич Орлов действительно служил, но не простым стрельцом, а стрелецким начальником. Что же касается деда — Ивана Ивановича — то он был стряпчим, т. е. чиновником. Его сын Григорий — впоследствии новгородский губернатор — и стал отцом героев переворота 1762 г. Таким образом, ни о каком «худородстве» Орловых речи быть не может — перед нами старинная дворянская семья с глубокими корнями.

Появлением легенды о своем низком происхождении братья были обязаны иностранным, в особенности французским, дипломатам, аккредитованным при русском дворе, которые не без подачи политического противника Орловых Н. И. Панина выставляли в своих донесениях «подлое» происхождение тех, кто возвел Екатерину II на трон. Так, французский посланник в Петербурге барон де Бретейль писал: «Большая часть заговорщиков — это бедняги, бывшие лейтенанты и капитаны, и вообще дурные подданные, населяющие все городские притоны».

В реальности же «подлые» Орловы по своему происхождению не многим уступали Паниным, которые вовсе не принадлежали, как априори принято считать, к аристократическим родам. Здесь произошла любопытная историографическая путаница — перенесение на семью социального статуса того слоя населения, интересы которого она выражала.

Н. И. Панин сделал политическую карьеру, помогая лицам очень высокого происхождения и в конце концов, уже обремененный титулами (не родовыми, а как и у Орловых, полученными от Екатерины II) стал главой аристократической партии и составителем олигархических проектов ограничения самодержавия. Поэтому и в сознании ближайших потомков, и в сознании историков его фамилия автоматически ассоциируется со словом «аристократ».

Орловы же были связаны с принципиально другими слоями дворянства — средним служилым армейским и гвардейским офицерством и шире со всей гвардейской средой, в которой действительно было много людей не дворянского происхождения, службой пробивавших себе дорогу в жизни. Из этих слоев рекрутировались сторонники орловской партии, они же наложили отпечаток и на восприятие старинных дворян Орловых едва ли не как площадного охлоса.

Следуя в русле этой традиции, Радзинский как бы отодвигает от себя факты, нарушающие подобную картину. Поэтому Орловы у него — дикие варвары, не получившие ни какого образования, хотя от природы очень хитрые и даже одаренные люди. Вот какую характеристику братьев вкладывает он в уста княжны Таракановой в беседе с аббатом Рокотани (правильно Роккотани — О. Е.) в Риме: «И пусть они не самые образованные, пусть своевольны и под час дики, но личная их преданность мне многое искупает». Самозванке, жившей за границей и питавшейся дипломатическими сплетнями, доносимыми ей к тому же польским окружением, простительно многого не знать. А вот автору, пишущему в конце XX в., после выхода серьезных работ об Алексее Орлове: биографии В. А. Плугина и статей О. А. Иванова — стыдно не знать, что Алексей сначала получил вполне приличное для того времени домашнее образование, а затем вместе с Григорием обучался в Сухопутном шляхетском корпусе.