Четыре повести о Колдовском мире - Андрэ Нортон

Мердис передвигалась от одной вершины звезды к другой, а потом встала в центр и поставила туда серебряный сосуд. Из неопрятного узла она вынула оголенный прут. К ужасу Мэла, Эйслин встала и начала спускаться вниз по склону.

— Нет, Эйслин! — у него перехватило дыхание. — Ведь это старая Мердис! Она, наверное, занимается здесь колдовством! Эту звезду сделали люди Древней Расы!..

Но Эйслин не слушала. Босые ноги ее, как бы инстинктивно, находили едва заметную тропинку, и Мэлу ничего больше не оставалось, как следовать за ней. Казалось, ей было все равно, идет он за ней или нет. Все внимание ее было сосредоточено на Мердис и на звезде. Мэл добрался до самого низа и спрятался за большим камнем, чтобы посмотреть, что Эйслин намерена делать. Мердис, конечно же, доложит обо всем госпоже Айрине, и тогда всю вину свалят на Мэла: ведь он обязан был беречь Эйслин.

Мердис, как всегда хмуро, подняла голову, оторвавшись от своего таинственного занятия. Эйслин бесстрашно подошла к ней и стояла, глядя на нее, словно парализованная собственным безрассудством.

— Что ты делаешь здесь, дитя, без опекуна? — строго спросила ее Мердис.

— Ты мой опекун, — ответила Эйслин.

Мердис энергично кивнула и сделала к ней один шаг.

— А ты одна из мертворожденных, кому не нужно никакое учение. Все, что нужно тебе знать, приходит к тебе в нужное время. Мой долг — защитить тебя от всякого зла.

— У меня есть Мэл. Он меня защитит, — возразила Эйслин.

Мердис покачала головой.

— Когда тебе понадобится защита, Мэл ничем тебе не поможет. Он покинет тебя из-за страха и глупой гордости. Самолюбие Мэла было жестоко уязвлено. Он вышел из своего укрытия, стараясь не растерять чувство собственного достоинства и удержать в рамках свой гнев, настолько, насколько на это способен тринадцатилетний мальчик.

— Эйслин! — скомандовал он. — Пошли отсюда! Нам пора домой!

Мердис повела на него глазом и хмыкнула.

— Я тебя помню. Твое дело подглядывать да соваться, куда тебя не просят. Я тебя предупреждаю: не вмешивайся в то, в чем ты не смыслишь, маленький смертный. А эта девочка и ее судьба — как раз то, во что ты мешаться не имеешь права.

— Она только хочет напугать нас, — сказал Мэл Эйслин. — Пусть остается тут со своей Древней Расой. Может, здесь ее поймает снежный кот и закусит ее старыми иссохшими костями. Пойдем отсюда.

Мердис лишь на мгновение удостоила его взглядом и повернулась к Эйслин.

— Не надо слушать его, моя красавица. Он не имеет права тобой командовать.

В темных глазах ее мелькнула торжествующая искра, но Эйслин повернулась к Мэлу.

— Мэл — мой друг, — сказала она, — и я люблю его больше, чем тебя, хотя ты и мой опекун. Мэл всегда защищал меня, и будет защищать и впредь.

Быстро повернувшись, она подошла к Мэлу. Мэл и Мердис молча и долго смотрели друг на друга с выражением обоюдной неприязни и недоверия. Затем Мердис отвернулась, взяла серебряный сосуд, сунула его в сумку, что-то сердито бормоча.

После этого случая Мэл начал более внимательно наблюдать за приходами и уходами Мердис и, к своему удивлению, заметил, что она часто ухаживала за больными или собирала целебные растения на виду у Эйслин. Из окон ее кладовой хорошо были видны как окно Эйслин в женской половине замка, так и дверь во двор.

Когда Эйслин, взрослея, превратилась в высокую гибкую молодую девушку с длинными ногами и спокойными серыми глазами, которые часто и надолго, не мигая, устремлялись в пустоту, госпожа Айрина стала тревожиться. Эйслин, казалось, обдумывает какие-то важные дела. А о чем таком важном может думать барышня? Что сделать, чтобы как можно лучше выглядеть, да какой цвет шерсти выбрать для ковра или для вышивания.

Вместо того чтобы молчать и не забивать себе голову, Эйслин задавала вопросы.

— Мама, откуда мы пришли? До того, как оказались здесь, в Долинах?

— До Долин? До Долин ничего и не было, деточка. Наши предки пришли сюда задолго до войны с Ализоном. И они посадили здесь сады, построили замки. А раньше здесь ничего и не было. Кто внушил тебе такие мысли? Мэл или Мердис?

— Мэл ничего не знает, да и Мердис тоже. Во всяком случае, если она и знает, то все равно ничего мне не говорит. Но я думаю, что она и в самом деле не знает. Она просто служанка.

— Конечно, служанка, и тебе не стоит подолгу с ней разговаривать. Благородной леди это не положено. Если бы это зависело от меня, Мердис давно бы здесь не было.

— Мердис — опекун. Она должна остаться. Лучше ее никто не знает леса и поля, и места, где растут лечебные травы. Тебе незачем бояться Мердис, мама. От нее никому нет вреда.

— Какие странные у тебя обо всем понятия, детка. Через три года у тебя не будет времени на то, чтобы думать обо всех этих глупостях: о разных магических силах и заклинаниях. У тебя будет муж, о котором тебе надо будет заботиться, а потом и дети. Надо было мне, пока ты была маленькой, взять тебя в руки и запретить тебе бегать, как сумасшедшей, да еще и с Мэлом…

— Ты не смогла бы остановить меня тогда, мама, как и сейчас ты не можешь мне запретить делать то, что я считаю нужным.

— Как ты разговариваешь! Неужели ты хочешь разбить мое сердце после всего того, что я для тебя сделала?

— Есть вещи, которые я должна делать, мама.

— Глупости. Ты молодая леди благородного происхождения. И делать ты ничего не можешь, кроме замужества. И еще ты должна родить наследника Малмгарта.

— Нет, мама. У меня другие планы.

— В самом деле! А с чего это ты взяла, что тебе позволено быть такой важной и надменной? Ты просто девчонка, моя дорогая, и когда-нибудь поймешь, что ты, в сущности, не такая уж важная птица.

Эйслин улыбнулась, таинственно, со скрытой печалью.

— Мама, никто из нас не является важной птицей.

Теперь, когда Мэлу исполнилось семнадцать, Руфус стал серьезно обучать его обязанностям лендлорда, так что Эйслин не могла проводить с ним много времени. Осенью Руфус брал его на ярмарки продавать или покупать зерно и скот, лен для ткачества, красивую одежду для женщин и бесчисленное количество других товаров, разложенных на прилавках под тентами для продажи или бартера.

Все, кто только мог отлучиться от хозяйства, ехали на ярмарку в длинной процессии из повозок. На повозках везли товар для бартера, а в экипажах ехали женщины. У Эйслин с матерью и двух ее теток была собственная карета, но Эйслин при первой возможности старалась улизнуть. Она седлала лошадь и ехала рядом с Мэлом и Руфусом посмотреть на животных и сельскохозяйственные инструменты. Ей было тринадцать, и ее можно было принять за молодую леди, но она все еще не привыкла к длинным удушливым платьям, не гнущимся из-за огромного количества вышивки. Не дружила она и с другими женщинами из замка и с дочерьми их — тоже. Однако теперь она больше не сбрасывала свои платья на лужайке: госпожа Айрина снизошла до того, что позволила ей носить более короткие юбки-брюки для верховой езды и высокие ботинки. Эйслин, однако, не упускала случая пробежаться босиком по росе. Светлые волосы ее, не забранные в сетку и не сдерживаемые гребнями и шпильками (а женщинам в те времена положено было носить такие прически), летели за ней по ветру. Мэлу тоже не нравилось, когда она надевала парадные платья, а волосы заплетала в тугие косички и закалывала на голове.