Три дня и три ночи - Алексей Рубан

Ангелу и его сторонникам пришлось сполна вкусить всю горечь поражения. Коварный Всевышний не забыл последней просьбы Люцифера, и, глумясь над побежденными, низверг всех мятежников с небес, но не на землю, а в огненные недра Ада. Но и этим не удовлетворил Бог своей неуемной жажды мести, и потому закрыл он для чистой души

Люциферовой возлюбленной врата Рая, осудив ее на вечные скитания в мире людей. И запретил он всем верующим называть Светоносного иначе, кроме как Дьяволом и Сатаной, превратив борца за истину в отца всякой лжи и греха. С той поры ничто уж не колеблет небесный престол, но хозяин его и по сей день не может забыть о том, кто заключен в глубинах Ада, и боится Господь, чтобы не вырвался на свободу бунтующий Дух. Люцифер же пребывает в окружении своих соратников, разделивших судьбу предводителя, и неизбывная печаль объемлет его. Неведомо никому, что скорбит он по своей любви, с которой ему никогда не соединиться, и о тех, ради кого он пошел на мятеж и кто в уплату заклеймил его имя позором”.

(Я умолкаю, и воцаряется тишина, прерываемая только тиканьем часов на полке над кроватью. Мерзко. Ну почему, почему я такой кретин, зачем я несу перед ней всю эту чушь, давая надежду, заставляя верить в существование каких-то чувств с моей стороны? Какого черта я вообще приехал сюда, в место, находящееся в полутора часах езды от моего города? Нажраться случайно обнаруженного в баре коньяка?

Почитать стихи? Получить свою положенную порцию секса? Бред, ведь то же самое я мог бы сделать, никуда не двигаясь, с той лишь разницей, что там меня бы окружали люди, которым я ничего не должен. Тогда что же я все-таки делаю здесь? Привычка? Возможно. Нежелание тащиться домой в пьяном виде и, как следствие, пугать живущих у нас в квартире родственников матери? Как знать. Боязнь признаться себе и ей, что отношения наши зашли в тупик? А вот это вернее всего, и от такого расклада на душе у меня становится еще более тошно. Ну что мне стоило послать сегодня подальше столь неосторожно встреченного именинника с его растреклятой компанией и дозвониться Лайт? И сколько еще раз я буду опускать руки перед этим вечным “А если…”?

Тишина, одна тишина мне ответом, и рядом нет никого, кроме тебя, кто смог бы ее нарушить… ТАК НЕ МОЛЧИ ЖЕ, СКАЖИ ХОТЬ ЧТО НИБУДЬ, НЕУЖЕЛИ ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ Я РАСПИНАЛСЯ ЗДЕСЬ ЗРЯ?!!)

– Шмерц, это… это потрясающе… Настолько необычно, аж дрожь пробирает… Ты сам это придумал или где-то вычитал?

(Бог мой, конечно же сам, другого такого придурка, способного придумать подобную ересь, вряд ли еще где найдешь. Ну а если уж до конца разобраться, то во всем виноват даже не я, а коньяк. Только он обладает потрясающей способностью полностью завладевать сознанием, а достигнув своей цели, начинает откалывать феерические номера, на которые человек в обычном своем состоянии просто не способен. Мне же он отвел весьма скромную роль, выражающуюся в одной короткой фразе:

“Стой, парень, в сторонке и смотри, что я тут вытворяю.)

– Да как тебе сказать, Пьюр, не совсем. Где-то, когда-то слышал похожую легенду, потом отсебятины добавил, вот и получилось такое себе рагу… Ну ладно, спать пора, солнце скоро взойдет. Завтра опять на работу не встану…

(Как и все, произнесенное до этого момента, история с работой – чистейшей воды вымысел, но если уж нести пургу, то оставаться верным себе до конца.)

– Спокойной ночи, Шмерц. Я люблю тебя.

(О, нет, только не это!!!)

– Спи, Пьюр, спи спокойно.

Молчание. В полной прострации я лежу и глажу Пьюрити по длинным черным волосам до тех пор, пока дыхание ее не становится глубоким и мерным. Интересно, что она подумала, когда я проигнорировал обращенную ко мне последнюю фразу? А может, моя пассия вообще не обратила на это внимания по причине усталости? Ну уж нет, такие вещи замечаются всегда, особенно если учесть, что еще несколько недель назад я имел склонность отвечать на подобные реплики. Впрочем, возможно это и к лучшему. Если все так пойдет и дальше, то она сама проявит инициативу к разрыву и мне не придется корячиться в поисках объяснений. Только вот как мне дотерпеть до этого момента?

Утомленная Пьюрити тихо посапывает, погруженная в блаженное состояние сна. Очень аккуратно, чтобы не разбудить ее, я встаю с кровати и иду в кухню. Там, не включая света, нашариваю в баре недопитую бутылку коньяка, наполняю светло-коричневой жидкостью фужер до краев и опрокидываю себе в рот. Следом тут же отправляется посыпанный сахаром кусок лимона – все как в лучших домах Европы.

Наутро мне придется расплачиваться за эти излишества мучительной головной болью, но сие сейчас меня совершенно не заботит. Можете говорить, что угодно, но на данный момент я хочу только одного – компенсировать всю омерзительность пережитой ночи несколькими минутами алкогольной эйфории перед сном. Что ж, искомый эффект не заставляет себя долго ждать. Коньяк так резко вдруг бьет в голову, что от неожиданности меня бросает на подоконник, за который я едва успеваю ухватиться руками, чтобы не высадить окно. За ним, кстати, начинается рассвет. Хмурое небо все обложено тучами, листья деревьев колышутся под порывами ветра, и это немного успокаивает меня. Во всяком случае, когда через энное количество времени я соберусь домой, мне не будет портить дорогу до отвращения надоевшее солнце.

Бдение у окна длится недолго, и вскоре мое полупогруженное в сон тело возвращается в кровать, где мирно почивает ни о чем не подозревающая Пьюрити. Я ложусь рядом, бросаю на нее взгляд и спрашиваю себя, что эта молодая, симпатичная женщина с двумя высшими образованиями и престижной работой могла во мне найти? Допустим, все произошло от одиночества, потом, как следствие, возникла привязанность, и в один прекрасный момент она поняла, что уже не может обойтись без наших встреч. Но куда же, позвольте спросить, делись вся ее неприступность, загадочность, в конце концов шарм? Ну, не хочу, не хочу я видеть рядом с собой ласкового котенка, который станет смотреть мне в рот и восхищаться любым моим жестом. И я знаю, что с каждым днем, проведенным с ней, буду все чаще и чаще вспоминать о первых, полных эйфории неделях совместной жизни, когда мы, как нам тогда казалось, противостояли всему окружающему миру.

Все это понятно, но в таком случае выходит, что я начинаю противоречить сам себе. Еще вчера, помнится, я мечтал о стабильности, сегодня же мне необходим фейерверк. Где здесь логика?

А нет ее и в помине, нет и не будет, есть лишь одна непреложная данность, и заключается она в том, что рано или поздно эгоизм и инертность окончательно меня погубят.

Последняя сентенция наводит на мысль, что я слишком уж стройно рассуждаю для человека, выпившего такое количество алкоголя за последние сутки. Пытаясь найти правдоподобное объяснение этому парадоксу, я до невероятной степени напрягаю мозг и… без всякого перехода проваливаюсь в черную бездну, милосердно избавляющую меня от необходимости дальнейших размышлений.

День второй. Калейдоскоп

“Всеволод Николаевич Победин ненавидел запах камфарного масла. В его сознании он стойко ассоциировался с их комнатой в коммуне окнами во двор, парализованной бабкой, вопящей и мечущейся на постели, в то время как измученная мать пытается наложить это самое масло на старухины пролежни, и чувством дикой, нерассуждающей ненависти, поднимавшейся в груди семнадцатилетнего Севы. В такие моменты, когда крики паралитички выдергивали его из постели в четыре утра, под веками, казалось, скрипел песок, а через несколько часов начинался очередной рабочий день в любимом вузе, Победин был способен на все.

Даже на то, чтобы схватить бабку за редкие волосы и раз за разом впечатывать в стенку, наслаждаясь беспомощными стонами. Самое же страшное заключалось в том, что, отоспавшись и придя в себя, Сева не чувствовал абсолютно никакой вины за такие помыслы. Как-то раз он вернулся домой в омерзительном настроении и застал мать, которая, вся покраснев от натуги, пыталась поднять с пола перепачканную дерьмом старуху, умудрившуюся свалиться с кровати. Тогда юный филолог бросился вперед, рывком водворил на место упавшее тело, а затем двинул кулаком по лицу, больше, правда, похожему на печеное яблоко. Хорошо, что в последнюю секунду он сдержал удар, однако и без этого последствия были крайне неприятными. Мать отшвырнула его в сторону с такой силой, что Сева впечатался в стенку и из носа у него побежала кровь, а затем, вцепившись тонкими руками в свитер сына, начала осыпать его страшной бранью. Никто из многочисленных сотрудников Веры Алексеевны Побединой не мог бы и предположить, что тихая, незаметная чертежница может обладать таким запасом нецензурной лексики. Сева позволял себя трясти достаточно долго, но, когда вместе с капельками слюны мать выплюнула ему в лицо “Пошел вон, скотина!”, он стряхнул изъеденные стиральным порошком пальцы и кинулся к двери, на ходу оглашая коммунальный коридор истошным воем…