Жанр, который мы потеряли. Очерк истории отечественной научно-популярной литературы - Андрей Ваганов

Но почти мгновенно на эту статью отреагировало другое, только что возникшее издание – ежемесячный критико-библиографический журнал «Книга и революция», издавало который Петербургское отделение Государственного издательства (об этом издательстве речь ниже). Очень едкая и жесткая рецензия называлась «Какая-то невязка». Она заслуживает того, чтобы привести достаточно обширный отрывок из нее.

«Перед нами первый номер журнала “Наука и ее работники”, издаваемого Комиссией по улучшению быта ученых в Петербурге.

Во вступительной статье Максима Горького “Что такое наука?” сказано, что из напечатанного в том же номере списка ученых, умерших за последние несколько месяцев, видно, “как велика потеря научной энергии в нашей стране”, и затем добавлено: “Если этот процесс вымирания ученых будет продолжаться с такою быстротой, наша страна может совершенно лишиться мозга”. К такому страшному, просто катаклизмическому предсказанию знаменитый писатель, возглавляющий издающую журнал комиссию, счел нужным присовокупить и еще несколько выразительных строк ‹…›.

Мы не совсем ясно понимаем, кому именно надо стыдиться, что Петербург не может иметь полного освещения и недостаточно снабжен топливом и продовольствием, и кто, таким образом, совершает это преступление. По-видимому, как будто те неизвестные, которые блещут «полным отсутствием понимания глубокой важности и бесспорной пользы научного творчества», а с другой стороны – кто же не знает, что во всех этих “постыдных” преступлениях виноваты прежде всего все те, кто хоть косвенно принимал какое-нибудь, хоть самое микроскопическое, участие в расшатывающей Советскую власть оппозиции и в разных белогвардейских и “патриотических” видах борьбы с Советской Россией. Но они, особенно активные и не раскаявшиеся, вряд ли прочтут журнал – хочется думать, что все такие лица остерегаются даже и жить в наших пределах… Между тем, из статьи М. Горького же ясно, что журнал издается, собственно, для широких кругов населения, которым и ставит своей целью “сообщать в краткой и понятной форме обо всем, что творится в мире науки, обо всех открытиях, изобретениях и работах ученых”. Да и самая элементарность общедоступной статьи явно подчеркивает именно эти круги своих читателей.

Что касается “моральной мучительности”, она более понятна, но мы ведь не в критику впадаем, мы только разбираемся».[46]

Увы, весь идеологический и эмоциональный заряд этой рецензии немного сбивает то, что автор «Невязки» скрылся за псевдонимом Elevato. Как бы там ни было, но заключительное замечание рецензента все же очень «по делу»: «…при всем нежелании мы не можем, однако, не указать на один дефект журнала: насколько общедоступна публицистическая статья М. Горького, настолько весь остальной материал журнала совсем не приспособлен для широких, непосвященных в науку масс, а для ученых слишком популярен и… торжествен – мы сказали бы, если бы были уверены в своем личном впечатлении. Надо думать, что и здесь произошла невязка разных частей журнала, происшедшая, вероятно, вследствие быстро измененного не только текстового содержания, но и самого плана издания».[47]

Все это весьма удивительно и показательно на фоне почти полного отсутствия заинтересованной критики научно-популярной литературы в современной России.

Но нас интересует в данном случае другое: зеркальный двойник к термину «научно-популярная» – «популярно-научная», промелькнувший в цитированном выше отрывке из Рубакина по поводу издательства Маракуева и Прянишникова («кое-какие недурные популярно-научные книжки»). Сам Николай Александрович использует оба термина, «научно-популярная» и «популярно-научная», практически поровну, не вкладывая, судя по всему, никаких дополнительных смысловых оттенков в эту биполярную конструкцию. Вот выборка из его «Этюдов о русской читающей публике»:

«…что в области литературы научно-популярной наблюдается оскудение особенно сильное, доказывается множеством фактов» (с. 47);

«…этой науке <химии> особенно не везет, и бедность ее популярно-научными книгами особенно поразительна ‹…› в числе рекомендуемых книг фигурируют или далеко не популярные, или написанные задолго до того времени, когда была формулирована периодическая система элементов, т. е. совершенно устаревшие» (с. 48);

«…что широкая публика, жаждущая самообразования, стремящаяся продолжать образование, начатое в каком-либо учебном заведении, имеет чрезвычайно скудную наличность книг, способных удовлетворить ее потребности, – это отлично знают все, кому мало-мальски знакома наличность нашей научно-популярной литературы и знаком читатель ее» (с. 48);

«…просматривая существующую популярно-научную литературу, подчас просто поражаешься, как неумело авторы принимаются за свое дело, как мало знают они и тех людей, кому говорят, и условия жизни, в какие поставлены эти люди» (с. 92);

«…создание популярно-научной литературы, обнимающей всевозможные отрасли знания, в значительной степени еще дело будущего. Но оно должно стать делом русской интеллигенции» (с. 93);

«…одна из отраслей дела или, вернее, одна из задач интеллигенции – это создание такой научно-популярной литературы, которая дополняла бы знания, полученные в начальной школе и открывала бы к этим знаниям доступ для тех, кто не удовлетворяется тем количеством знаний, какое дает школа» (с. 102);

«…в области литературы научно-популярной не менее заметно иногда даже полное незнание авторами своих читателей и условий их жизни; научно-популярные книжки пишутся иногда, как бог на душу положит и, в лучших случаях, пользуясь наблюдениями, сделанными в том или ином уголке» (с. 103)…

И эта ситуация была очень характерна для рубежа двух веков. Раздираемый на части в этом силовом биполярном поле, – что русскому духу дороже: научность или популярность? – он, этот русский дух, все-таки сумел избежать участи буриданова осла. Как раз в конце XIX – начале XX века начинаются активные эксперименты с поиском новой формы для обозначения уже вполне сформировавшегося жанра. «Тип научно-популярной книги сложился в результате возрастания роли техники, производства в общественной жизни, формирования интереса к ним достаточно широких слоев населения, – отмечает упоминавшийся уже библиограф Арон Черняк. – <В России> формирование типов производственной, справочной, научно-популярной книги завершилось к концу XIX века».[48]

Обратите внимание, на каком социально-экономическом фоне проходит рождение научпопа в России. В период с 1881 по 1896 год объем промышленного производства в стране увеличился в 6,5 раза при росте численности рабочих в 5,1 раза; количество фабрик за эти 15 лет возросло на 7228, а выработка на одного рабочего – на 22 %.[49] С 1890 по 1900 год мощность паровых двигателей в промышленности России увеличилась с 125,1 тыс. л. с. до 1294,5 тыс. – на 300 %![50] Российская империя буквально содрогалась от тяжкой поступи промышленного прогресса: сейсмическая станция в Риге фиксировала двухбалльное землетрясение, когда в Петербурге на Ижорском заводе, втором в Европе по мощности, после крупповского в Германии, пресс усилием в 10 тысяч тонн гнул броневые листы.[51] (Впрочем, не надо и преувеличивать абсолютные значения показателей этого роста: в 1908 году суммарная мощность паровых двигателей в одной только Франции была в 15 раз больше, чем в России.[52])

В 1990 году из всех существовавших на тот момент предприятий России 40 % были основаны в последнее десятилетие XIX века. За десять лет (1891–1900) было проложено свыше 21 тысячи верст новых железнодорожных путей – почти столько же, сколько за все время с момента отмены крепостного права в 1861 году. Потребности одной только Транссибирской магистрали протяженностью более 6 тысяч верст потребовали увеличения продукции отечественной металлургии почти в два раза.[53]

Как бы там ни было, но темпы роста русской промышленности были действительно беспрецедентными (табл. 2.2).

Неудивительно, что в 1870–1895 годы по темпам развития тяжелой промышленности Россия занимала первое место в мире. За десятилетие с 1887 по 1896 год выплавка чугуна в стране утроилась (США понадобилось 23 года, чтобы добиться такого прироста, Англии – 22 года, Франции – 28 лет, Германии – 12 лет). Добыча нефти за 25 лет (1871–1895) возросла в 226 раз![54]

А в доказательство тому, что жанр научно-популярной литературы действительно уже вполне оформился к тому времени как вполне самостоятельный род литературы, только два характерных примера.

Журнал «Библиограф» в 1885 году сообщал: «Академик Вильд оканчивает печатанием обширный, специально-научный труд – “О дождях в России”».[55] Обратите внимание: специально-научный. То есть никто не должен быть введен в заблуждение: популярного, народного, общедоступного чтива, – несмотря на некоторые загадочные и даже мистические коннотации, проступающие в заглавии, – физик, академик Генрих Иванович Вильд не обещал.