Аналогичный мир (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна

— Вот, миледи, — сказал надзиратель, подталкивая его в спину, — обломали.

Он стоял, как положено: руки за спиной, глаза опущены, но видел их.

— Пожалуйста, полюбуйтесь, — леди указывала на него, но говорила с господином. — Полюбуйтесь. Простейшего дела нельзя поручить этим болванам. Только будучи пьяным можно вместо отработочного купить спальника. И только опять же с перепоя отправить спальника на ломку.

— Ну, всё-таки, дорогая, спальник-индеец, даже не метис, это большая редкость.

— Вот именно! Вы видели, какой пришёл счёт?! Ведь это без толку загубленные деньги! Обратно его не сдашь, и куда его? На Пустырь? Или сразу в Овраг?!

Он похолодел, но продолжал стоять неподвижно.

— Но, дорогая…

— Да-да! Как спальника его после ломки использовать невозможно, а как работника… Ну, какой из спальника работник?!

— Моя дорогая, вы преувеличиваете.

— Вы так считаете? Спорим!

Она быстро встала и шагнула к нему. Он отшатнулся, но она успела дотронуться до него, слегка, кончиками пальцев, и боль захлестнула его с такой силой, что он, вскрикнув, не удержался на ногах и упал. И остался лежать, вжимаясь в паркет лицом и обречённо ожидая её решения.

— Пожалуйста! — торжествующе прозвучал над ним её голос. — Вы опять проиграли. Вам ясно, не так ли? Всю сумму вычтите у Симмонса, полностью, и предупредите его об увольнении, как только он рассчитается. И, прошу вас, дорогой, не поручайте покупку рабов надзирателям. Это неэкономно. Займитесь хоть этим сами.

— Хорошо, дорогая, вы как всегда правы. А с этим?…

— Что, с этим? Ну, отправьте его ещё на ночь в пузырчатку, а там… куда-нибудь, хотя бы на скотную.

И быстрые шаги. Она ушла.

— Слышали, Грегори?

— Значит, к Зибо его, милорд?

— Да-да, выполняйте.

— Да, милорд.

И удаляющиеся шаги. Жёсткие твёрдые пальцы потрясли его за плечо.

— Вставай, разлёгся тут.

В голосе нет настоящей злобы, но ему было уже всё равно. Он встал, преодолевая боль, глядя себе под ноги.

— Пошёл вперёд.

Грегори больше не толкал его, только командовал: «Направо… прямо… направо…», — пока они не оказались опять в пузырчатке.

— Ну, чего стоишь? Ложись. Да нет, сюда.

Он шагнул на указанное ему место, лёг, и сразу ощутил, что здесь не шипы, а гладкие бугорки. И растянули его, не выворачивая суставов. Наказание без членовредительства — это ему знакомо. Наказанный должен работать, а не залечивать раны. Рабу разрешили жить и даже берегут. Ломка закончена, и увечить раба неэкономно. Сейчас надзиратель погасит свет и уйдёт, и ему до утра лежать в темноте, привыкая к боли. Можно стонать, плакать, но только тихо, а то добавят…

Женя давно научилась работать, не перетруждаясь. Она печатала быстро и без ошибок, делала самые сложные чертежи по самым неразборчивым эскизам, толково вела документацию только потому — как она сама считала, и как её учили — что никогда не задумывалась над сутью печатаемого, вычерчиваемого или регистрируемого. Здесь ей надо печатать. Она сидела за своим столом, в своём обычном костюмчике, как всегда безукоризненно чистом и аккуратном, доброжелательно улыбаясь коллегам и даже участвуя в общих разговорах. Кстати, этим искусством — болтать, не прерывая работы — здесь владели все. А что она при этом думает? Ну, это вообще никого не касается.

Все разговоры сегодня крутились вокруг клетки и побега. Оказывается, у клетки побывали все. До побега.

— Конечно, мальчики погорячились, — Ирэн, как всегда, почти кричала. — Эта клетка, кислота… Решили очистить город от цветных, так незачем устраивать из этого развлечение.

— Вот именно, — поддержала её Майра, — и к тому же весьма вульгарное. Этим они только озлобили черномазых. Дураки, просто заносчивые самонадеянные дураки!

— Ну что вы так, — вступила в разговор Этель. — Они же, в конце концов, хотели как лучше.

— Хотели! — фыркнула Майра. — Простейшего дела не смогли сделать. Решили не впускать в город цветных. Хорошо, согласна. Выставили патрули. Отлично! Но клетка?! Это уже излишество!

— Да, — согласилась Этель, — теперь вмешается комендатура, и черномазые опять обнаглеют.

— Комендатуре-то какое дело? — возразило несколько голосов.

— А вы думаете, — в голосе Этель зазвучало раздражение, — куда эти чёрные помчались? Конечно, жаловаться в комендатуру. Вы вспомните ту историю с Робинсом. Он всего-то отхлестал одну из своих негритянок, притом вполне за дело и щадяще, а его арестовали. И всё потому, что её дружки сразу наябедничали коменданту. И эти наверняка уже там свои царапины демонстрируют.

— А мне их жалко было, — тихо сказала Рози.

Она сказала это очень тихо, но её услышали. А Рози, по-прежнему близоруко не отрываясь от машинки, продолжала.

— Ведь, в самом деле, ни за что их. Да, они шли в город. Но… но мы же не знаем, зачем. И… и я видела, патруль у самого дома, где я живу, стоял, я видела, как патрульные их хватали. Из засады. Не спрашивали ни о чём, документы не смотрели, просто сразу начинали бить. Они никому ничего не сделали. А их… вот так…

— Да, — вздохнула Ирэн, — зато нам теперь страшно по улицам ходить. Вообще с этим освобождением всё так… странно… Вот у нас, у моей тёти, кухарка, я, сколько живу, её знаю, так в тот же день, как объявили свободу, ушла. Тётя говорит, даже плиту не погасила. Просто взяла и ушла. И тётя её больше не видела. Сейчас она наняла одну, но первое время было тяжело.

— Да, у всех по-разному, — Майра легко подстраивается под любой разговор. — Вот у нас было двое. Так они и сейчас у нас работают. Только в свой квартал переселились, к цветным, и приходят. Так даже удобнее, что их нет ночью, спокойнее. Цветочек каждый день, готовит, убирает, а Молчун раз в неделю, в саду там, во дворе. Это даже удобнее, чем раньше. Тогда Молчуна каждый день приходилось кормить.

— И много им платите? — поинтересовалась Ирэн.

— Не знаю, — отмахнулась Майра, — ими всегда отец занимался.

— У вас обошлось, — снова вступила Этель, — а вот Глэдстонов вырезали. И тоже в день объявления.

— Ну, Глэдстоны сами хороши! — возразила Ирэн. — Всё экономили, брали отработочных, из резерваций. А индейцы не негры. С ними надо поосторожнее.

— Да, такая экономия разорительна, — сразу согласилась Майра.

Надо вступать в разговор, а то её молчание покажется странным. И Женя спросила сразу у всех.

— Ну, неужели их бы и вправду сожгли?

— Да нет, Джен, конечно, нет, — ответило ей несколько голосов. — Но они этому поверили и сбежали.

— И как это им удалось замок вывернуть?

— Может, им кто-то помог?

— Кто?!

— Ну, хотя бы из здешних чёрных.

— Да самооборона всю ночь их квартал караулила.

Женя едва не ахнула вслух. Так вот почему охраны не было! Как удачно всё получилось!

— Хорошо же они караулили!

— Наверняка пьянствовали всю ночь! Праздновали!

— А теперь, когда вот-вот нагрянет комендатура, попрятались.

— Ну конечно, отвечать будут другие.

— А вы хотите, чтоб мальчики из-за этих черномазых сели в русскую тюрьму?

— Нет, но…

Самооборону не очень любили и смеялись над ней охотно и со вкусом.

— Мальчишки, хвастуны. На войну не попали и отыгрываются на здешних.

— Ну, всё-таки чёрные попритихнут.

— Они и раньше не очень шумели.

— И потом. Тихий чёрный опаснее. Кто знает, что у него на уме.

— Да, или индейцы. Те вообще…

И так весь день. Женя подкидывала реплики, участвовала в сплетнях, но её участие было мизерным. Ей нужно другое. Ей нужно сегодня уйти с Рози, зайти к ней. Тогда она сможет переговорить со старым Айзеком. И как она о нём раньше не подумала? И занятая этими мыслями, Женя не сразу заметила, что разговор принял новый оборот.

— Всё-таки со спальниками надо было что-то делать!

— И что?

— Так ведь сделали. Их же всех перестреляли.

— Ну, это, может, и слишком. Скажем, куда-нибудь выселить.

— Нет-нет, что вы, только ликвидация.