Чекан для воеводы (сборник) - Александр Зеленский

Сотник увидел, что в руке человека со шрамом блеснуло узкое длинное лезвие, нацеленное ему в живот. В следующий миг Федор каким-то невероятным движением перехватил кисть правой руки злоумышленника и, резко крутанув ее, направил острие прямо в сердце своего несостоявшегося убийцы. Одного сильного удара хватило на то, чтобы человек со шрамом умер на месте, не издав даже стона. Но это был еще не конец…

Выстрел, раздавшийся в тот миг, когда труп первого врага упал к ногам сотника, заставил его быстро повернуть голову в ту сторону, откуда стреляли. Только после этого он почувствовал боль в левом ухе, мочку которого оторвала пуля. В нескольких саженях от себя он заметил второго убийцу, который отшвырнув разряженное оружие, целился в него из другой пистоли, точно такой же, как и первая. Но выстрелить вторично поляк не успел, кто-то другой, одетый во все черное, метко метнул в стрелка нож, воткнувшийся тому прямо в шею. Уронив из сразу ослабевших рук оружие, поляк открыл рот, из которого пенной струей ударила алая кровь. Только после этого убитый враг опустился сперва на колени, а потом завалился навзничь, неудобно скорчившись на земле.

— Ты кто? — крикнул Федор тому, кто спас ему жизнь, но того уже и след простыл.

— Поблазнилось… — прошептал сотник. — Больше я не пью! — клятвенно пообещал самому себе Треплев и, переступив через труп врага, поплелся к дому…

Вот только как следует выспаться после всех ночных треволнений ему так и не удалось, поскольку в крепости сыграли боевую тревогу.

Глава 3. Королевские забавы

Стражник, опираясь на древко пики, дремал у повозки, в которой, крепко связанные, лежали двое русских пленников. Стражнику грезилось, что он находится в родном местечке Ополе на реке Одре, откуда совсем недавно отправился вместе со своим хозяином паном Тригубским в войско короля Стефана Батория.

Пан Тригубский год назад имел глупость жениться на красавице паненке из Вроцлава. Так вот эта самая панночка, ни дна ей ни покрышки, пустила по ветру все немалое состояние мужа. Но бедный пан Тригубский ничего не мог с собой поделать, одаривая любимую супругу всем, что только могло прийти в ее хорошенькую головку. Захочется ей, бывало, новые роскошные платья, как у панны Вожликовой из соседского дома, пожалуйста! Захочется ей приобрести самые дорогие бриллианты, чтобы блистать на балу польских магнатов в том же Вроцлаве, опять же, получите, сколь душеньке угодно!.. Но это же черт знает что! Езус Мария, даже противно…

И чем дальше, тем больше. Вознамерилась светлая пани показать свои прелести при королевском дворе. И что же? Опять пан Тригубский, как последний осел, повез ее в Варшаву. А там, сообразив, что все его богатства улетучились в мгновение ока, пообещал любимой женщине, что возродит семейное благосостояние путем участия в походе на восточные земли, населенные сплошь разными иноверцами. Вот и всех своих слуг, кто только мог держать оружие в руках, пан Тригубский поставил в строй, сказав: «Все мы — дети Господа Бога! Все мы — подданные великого государя, являющегося наместником Господа Бога на земле. Это даже папа римский утверждает! А раз так, то мы все вместе разорим клятых московитян! Не зря же король Стефан Баторий призывает нас, своих верных шляхтичей, под свою правую руку. И мы, все как один, встанем стеной!..»

Вспомнить, что дальше изволил говорить ясный пан, слуга так и не успел, поскольку в горло ему вонзилась короткая арбалетная стрела, и он ни о чем уже больше думать не мог…

А во временном военном лагере, размещенном на берегу небольшой пограничной речушки, собиралась тем временем вся польская знать, пожелавшая вместе со своим королем «прогуляться огнем и мечом по Руси Великой».

Сам король Стефан Баторий не выходил из своего цветастого шатра, подаренного каким-то мусульманским султаном. Его величество возлежал на мягких подушках, постанывая от болей в животе. Между стонами он то и дело проклинал своего главного виночерпия француза Ла Форта.

— Ты во всем виноват! — говорил «круль всея Речи Посполитой», стараясь придать собственным усам воинственное выражение, с каким обычно изображали его на портретах. — Почему ты не остановил меня после тринадцатой смены блюд? Злодей! Ты же знаешь, что я привык после тринадцатой смены передохнуть, приняв в уединении рвотный корень…

— Ваше величество так увлеклось паштетом из гусиной печени, что я не посмел… — лепетал француз, поминутно кланяясь и приседая.

— Перестань дергаться, как паяц, я этого терпеть не могу! — вскричал Баторий, запустив в виночерпия серебряным ковшом для мытья рук. — И позови сюда придворного лекаря. Видишь, как я страдаю?.. Ты еще здесь, несносный фигляр?!

Ловко поймав на лету ковш, виночерпий спрятал его за спину и, как ни в чем не бывало, сказал:

— Осмелюсь напомнить вашему величеству, что придворного лекаря по вашему приказу казнили за три дня до похода…

— Ах да! — тяжело вздохнул Баторий, но тут же озлобился еще больше, прокричав: — Негодные слуги! Вы до сих пор не подыскали достойной замены?!

— Как же, ваше величество, как же! Замена найдена и уже прибыла, — снова запрыгал на месте, как нетерпеливый козел, виночерпий. — И это, смею уверить, светило медицины ваши верные слуги выписали прямо из Парижа!

— Что?! Опять франк?! — взревел Баторий. — Вас и так при моем дворе больше, чем собак в моей псовой своре! Какого дьявола?..

— Не извольте беспокоиться, ваше величество, — закатив глаза к небу, торжественно произнес Ла Форт. — Это сам мсье Делиже! Тот самый Делиже, который верой и правдой служил королю Франции Генриху Второму.

— Генрих Второй покинул этот мир девятнадцать лет назад, — скептически заметил Баторий. — Тогда ему не исполнилось и восемнадцати лет от роду. А как его хоронили, как хоронили! Бедняга Генрих! Его похоронил за свой счет дряхлый изгнанник, служивший еще Карлу Восьмому, которого звали, кажется… Ох, эти мне франкские имена!

— Таннегюи дю Шатель, — напомнил главный виночерпий польского короля. — В последний путь короля Генриха провожали всего два дворянина, незрячий епископ Санлисский да несколько верных слуг, среди которых находился и мэтр Делиже. Именно он, мэтр Делиже, ваше величество, определил, что король Франции был отравлен…

— Да?.. Это делает ему честь, — ехидно заметил Баторий, но тут же снова скрючился от боли. — Черт побери! Так может, и я отравлен, как мой брат король Генрих?.. Это ужасно! Скорее зови сюда нового лекаря. Я позволю ему себя осмотреть…

После визита мэтра Делиже и его целебных микстур королю Польши стало значительно лучше, и он даже соизволил вспомнить о том, что собирался этим утром повеселиться сам, а заодно развлечь своих знатных магнатов.