Хулиганы с Мухусской дороги - Ардашес Оникович Овсепян

до сих пор читают, наслаждаются. На сто языков мира перевели. Всему классу на ум пришло, какой же Федор Михайлович умный. Вот будем хорошо учиться, может, на один процент такими же умными станем. А мне эта вся литература как ночью очки от солнца. Но как-то решили в джокер покатать. Карты есть, ручка есть, бумаги нет. Как назло, в доме ни тетради, ни пустой пачки сигарет, ни светлой скатерти. Зато книги есть. Подхожу к полке, а там Достоевский. Извинился перед классиком, взял книгу, проверил обратную сторону обложки — белая, чистая. Подходит. Пока шел, дернуло меня книгу открыть. И первые слова, что прочел, — Федор Михайлович в карты проигрался. Думаю, хотя бы до момента дочитать, проигрыш сдал он или нет, чтобы, если что, в классе запрет учительнице на Достоевского поставить. Читаю, а там такое написано. Он сидел в тюрьме, оказывается, и чуть за что-то вообще не убили. Так что, Эрик, ты выводы такие по крадунам и картежникам не делай, мало ли из нас потом Достоевские вырастут. От слов больно отказываться будет.

— Да уж, Мухус — город без фраеров. И угораздило меня сюда переехать, — резюмировал Эрик, вызвав у всех смех. — Эх, жалко, Союз развалили, война. А то не до глупостей было бы. Вот раньше секции спорта были. Вот это азарт, понимаю. Соревнования сначала районные, потом областные, страна и, если Аллах даст, олимпиада. И этой вашей чачи, сигарет, — ничего не было бы. Тренировка, отдых — не жизнь, а кайф! А награда, представляете, — стоишь на пьедестале, гимн играет, флаг Союза поднимают вверх, а на плечах у вас Абхазский флаг! И весь мир видит. Все вами гордятся.

— О, я сейчас слезу пущу, — сыронизировал Инал. — Жрать неси, спортсмен. Мамалыга готова уже, будем пить. Чача семидесяти градусов, мой дядя сам делал. Три рюмки, и нокаут! И ни от кого по морде получать не надо.

— Согласен, если бежать, то только от милиции, — пошутил Алиас.

Первый тост в духе традиций своего народа, искренне поблагодарив за те малые блага и еду, которыми они довольствовались в тот день, выпили за Всевышнего.

— Инал, а откуда у тебя такая удача? Камни бросаешь — шестерки, карты раздадут — тузы. Даже жаль, что не по назначению ее используешь, — спросил Эрик.

— По наследству от отца досталась. Он же у меня с первого дня на передовой был, три дня до победы не дожил. Освобождая Мухус, погиб! До заветной победы, представляешь, три дня не дотянул. Вот вся его удача, которой он не воспользовался, ко мне перешла.

— Инал, по такой логике дети, чьи родители Москву от нацистов отбили, а потом гнали их до Берлина и погибли, штурмуя Рейхстаг, что говорить должны? Сидят, значит такие в казино, днями и ночами деньги лопатами гребут и причитают: “Спасибо деду за победу”? — пошутил Алиас.

— Мы в апацхе семьей кукурузные зерна от початка отделяли. В углу радиоприемник национальные песни пел. Потом малой брат крутить частоту начал, современные песни искал, а нашел объявление о начале войны. Диктор отчетливо сказал, что власти госсовета с танками и вертолетами вторглись в Страну души. Никогда не забуду тот момент, да и как забыть, я ведь папу тогда в последний раз и видел. Мы все выпучили глаза и на отца уставились. Страшно было, война, абхазы, братья. Думали, может, разъяснит нам что. А он даже не шелохнулся, не обмолвился словом. Как чистил, так и продолжил чистить кукурузу. А на рассвете, никому ничего не сказав, ни с кем не попрощавшись, уехал. Помню, какая истерика в семье была, когда узнали. Сколько раз собирались всем аулом, составляли планы, как его вернуть. Детские слезы в письмах отправляли. А он только и отвечал: «Какая прекрасная Страна души! Рай, нуждающийся сегодня в защите», — сказал Эрик.

— Я вот слушаю вас и думаю, любой прослезится от ваших историй. А я вам еще и позавидовать умудряюсь. Ваши отцы погибли за вашу свободу. У вас есть возможность прийти, зажечь свечку, положить цветы, сесть на лавочку, поговорить, рассказать, что да как. А мой папа пропал без вести. Форсировали реку и все. Кто говорил, видел живым, кто — в плен забрали, кто — река унесла. А сердце, оно надеждой живет. Верит в чудо. А разум доводы приводит очень обоснованные. Но у разума фактов то нет, оттого и не смиришься, мучаешься, думаешь. Да и пока храбреца тело земле не предашь, как обычаи того гласят, разве успокоится душа сына, — Алиас поднял рюмку. — За ушедших, друзья мои! В лице наших старших за всех героев! Вечная память, пусть земля им будет пухом.

— Как за живых! Не чокаясь. В твоем случае, Алиас, это даже пригодиться может, — пошутил Инал, разбавив комедийностью трагические разговоры. Алиас не обиделся, все засмеялись.

— А знаете, прав был папа! Страна души восхитительна! — закусив соленьями, сказал Эрик. — Ничуть не жалею, что услышал настояния отца и приехал сюда жить.

— Ах! Если бы не эта чертова подпись Сталина тридцать первого года, которая аукнулась нам шестьдесят лет спустя. Тиран! — вмешался Инал.

— Да откуда он тогда знал! Не вижу его вины. Он же думал, Союз будет вечен, никогда не развалится. Лидер! — парировал Эрик.

— Друзья! Не спорьте. Товарищ Сталин — не чача, его одним словом не опишешь! — резюмировал Алиас, после чего поднял за Родину и пожелал мирного неба в первую очередь.

Учитывая поздний час и крепость чачи, невзирая на тесную однокомнатную квартиру с единственной кроватью, друзья остались у Эрика. Алиас с Иналом легли валетом, а хозяина примостился на полу.

***

Торговля на Мухусском центральном рынке начиналась с первыми лучами солнца. Крестьяне привозили выращенный собственными руками урожай и продавали его по оптовым ценам. Перекупщики работали на бетонных прилавках с отбитым кафелем. Женщины в черных, траурных платках раскладывали товар на одеялах. Работа кормила и отвлекала от пережитого горя. Худые и сутулые, находящиеся в тяжелой жизненной ситуации мужи титаническими усилиями двигали тачки с продукцией, криком разгоняя зевак с дороги. За ними по расчищенному пути шли цыгане. Они предлагали вещи по низким ценам, но после каждого отказа от покупателя, уступали еще больше.

Покупатели же, подолгу рассматривая товар, мяли его, а услышав цену, аккуратно клали на место