Ирландский прищур - Джон Хоукс

А причиной моего испуга стала маленькая одинокая фигурка, сидящая в таком темном углу, что мы едва различали ее среди мрака и паутины, и облаченная не иначе как в военную форму. Боевую! Само по себе это не должно было бы меня напугать, хотя праздничная атмосфера делала данное одеяние удивительно нелепым и неподходящим, если не сказать больше. Значительная часть ветеранов, собравшихся, чтобы встретить девиц из «Святой Марты», надела по этому случаю свои военные регалии, так что поразил меня вовсе не костюм капрала Стека как таковой. Даже каска двадцатипятилетней давности могла удивить, но отнюдь не напугать меня до полусмерти. Но сочетания каски с надетым на голову и скрывавшим его лицо противогазом было вполне достаточно, чтобы привести неподготовленную особу, вроде меня, в состояние, близкое к обмороку. Да, противогаз. Самый настоящий. Такая хитрая штуковина из жесткой материи с болтающимися ремешками, огромными выпученными глазами и куском черного резинового шланга, свисающего оттуда, где должен находиться нос. Сначала я не осознала, что это за несуразная маска, под которой капрал Стек скрывает свое лицо, и в прямом смысле оцепенела, уставившись на неправдоподобно ужасного старого солдата, напоминающего грозного жука, – сходство, вызванное огромными невидящими глазами и механическим хоботом. Но даже когда я все-таки сообразила, что это за странное лицо, и узнала в маске устарелый противогаз, представление о котором я имела, поскольку брат миссис Дженнингс пострадал от газовой атаки в окопах Великой войны, ибо не успел вовремя вытащить противогаз из брезентовой сумки, чтобы предохранить свои легкие от повреждения, страх не оставил меня. И хоть я поняла, что на капрале Стеке красуются стальной шлем – так называлась эта штуковина – и маска, предназначенная для защиты от волн горчичного газа, заливающих покрытые грязью тела убитых, выглядел он, на взгляд молодой девушки, мягко говоря, отталкивающе. Убедившись, что передо мной все-таки человек, а не чудище из страшной сказки, я все же не смогла избавиться от ощущения, что передо мною – восковой манекен, одетый в боевое снаряжение Первой мировой войны. Мне казалось, что в карманах у него моль, а старая форма измята.

Вот так меня представили капралу Стеку. Ничего хуже, пожалуй, произойти со мной не могло. На розовом лице майора Минфорда я не заметила при этом никаких следов неудовольствия – он лишь дружелюбно и благожелательно улыбался, глядя сверху вниз на сидящего в своем углу уродливого старенького солдата. Мне о присутствии обаятельного и внушительного майора Минфорда напоминала его рука, по-прежнему лежавшая на моем плече, хотя, как я уже сказала, мое восхищение пошло на убыль. К этому моменту некоторые наши девчонки уже уговорили кое-кого из солдат потанцевать с ними, а кроме того, по комнате уже вовсю летали дротики, которые раздобыли мы с Финнулой и Мойрой.

Можете выйти, капрал. Тут к вам пришла молодая леди.

Со слухом у старого бедного солдата Стека явно было все в порядке – уж не знаю, как со всем остальным. Едва благодушный майор наклонился к нему и заговорил ласковым тоном, вполне соответствующим жалкому состоянию капрала, как с той же скоростью, с какой дополнительный кусок праздничного пирога исчезает во рту маленькой Мойры, каска, а следом за нею и противогаз слетели с головы старого солдата, словно только и ждавшего предлога, чтобы избавиться от этой тяжести.

Что такое, майор? Молодая леди?

Будто он не мог отчетливо видеть меня, видеть, как майор прижимает меня к себе, как я потихоньку отхожу от потрясения. Еще один дротик впился в цель, как оса в свою жертву, и сквозь шум я услыхала смех Финнулы.

Вот именно, капрал! Но учтите – сегодня больше инвалидом не прикидываться!

Слушаюсь, сэр.

После чего майор Минфорд отпустил мое плечо, сказал, что оставляет нас наедине, и с видом человека, совершившего больше, чем от него требовалось, повернулся и удалился изящной походкой офицера, покидающего свою даму на офицерском балу. Пусть уходит, сказала я себе, но сожаление все же кольнуло меня, особенно когда я увидела, что он направился в сторону миссис Дженнингс.

Как мне, старому уродцу, повезло! В комнате полно ирландских девчонок, все как на подбор, ну а мне досталась самая что ни на есть исключительная!

Моего воспитания хватило на то, чтобы промолчать в ответ. Я вспоминала, что предприняли девчонки и лично я ради визита сюда, и желала, чтобы «Дом солдат-ветеранов» отличался от «Святой Марты» еще чем-нибудь, кроме пыли и запущенности. Последнее, впрочем, было неудивительно, если учесть, что дни здешних обитателей клонились к закату, и все они – герои или нет – находились далеко не в лучшей физической форме, тогда как «Святую Марту» населяли живые энергичные девушки, перед которыми открывался весь мир, нуждался он в них или нет.

Ну что, он в своем обычном язвительном расположении духа?

Простите, сэр?

Я о Минфорде. Насмехался ли он за моей спиной?

О нет, сэр. Ничего подобного. Как раз наоборот.

Его это, кажется, успокоило, на что я и рассчитывала. Тем не менее капрал глядел на меня, насупившись, не решаясь мне поверить, но вдруг выражение его лица изменилось, и.

явно позабыв о своих начальных подозрениях, он медленно окинул меня оценивающим взглядом сверху вниз, от чего мне стало и тепло, и холодно одновременно.

Садись, чего стоишь? Я не в настроении танцевать.

Мне тоже не очень хочется, сэр.

Ты эти дела с «сэром» брось, если не против.

Может, мне вас называть капрал Стек? Ни в коем случае! Отныне я для тебя просто Тедди.

Тут я подумала, что сейчас он спросит, как меня зовут, или по крайней мере намекнет, что ему будет приятно узнать мое имя, и, признаться, была разочарована, не дождавшись этого, особенно потому, что имя Тедди мне понравилось. Я была убеждена, что и он будет приятно удивлен, когда наконец услышит звучное и гордое имя Дервла с таким, знаете ли, особым оттенком, который я интуитивно ощущала, хотя была совсем юной, только-только расцветающей девушкой.

Я пригласил тебя сесть. Ты должна делать то, что я тебе говорю.

Овладев собой, я молча повиновалась, ведь не могла же я так сразу отказаться от привычки уважать старших, которую, как и многое другое, привила мне Сироткина Мама. Я знала, что потребуется какое-то время, пока я вообще смогу произнести его имя вслух, не говоря уже о том, чтобы сделать это непринужденно, хотя нужно признаться: я стала чувствовать себя с Тедди абсолютно раскованной гораздо раньше, чем сама ожидала.

Прошу внимания, пожалуйста…

Представьте себе, это была Сироткина Мама. Она остановилась посреди комнаты и прервала нас, как будто стоило мне подумать о ней, и она тут же материализовалась, от чего патефон внезапно захлебнулся, а руки с дротиками замерли в воздухе.

А сейчас, прошу вас всех перестать танцевать, отложить в сторону игры и выйти во двор, там вы увидите представление – может быть, даже лучше назвать это действом, – которое превзойдет все удовольствия этого знаменательного дня!

И она хлопнула в ладоши, словно побуждая нас, Тедди же наклонился вперед, поднял, прикрываясь, руку и проворчал мне в ухо:

Дети малые. Детский сад, да и только.

И как раз в день нашего знакомства. Я тебе говорил, Минфорду нельзя доверять.

Сказать по правде, я разделяла недовольство Тедди и хотела, чтобы Сироткина Мама оставила нас в покое – неважно, что они там с майором задумали.

Дервла, пойдем.

И вы, капрал Стек, тоже…

Они стояли рядом, слащаво улыбаясь и хлопая в ладоши, как пастух с пастушкой, подзывающие овец и гогочущих гусей, они обращались именно к нам с Тедди: вдруг выяснилось, что он и я – единственные, кто еще не покинул комнату, настолько мы были поглощены друг другом, но теперь деваться уже было некуда, и нам ничего не оставалось, как только подчиниться.

Черт бы их обоих побрал. Где моя трость?

Позвольте мне подать вам ее, Тедди.

И, разумеется, я подала ему трость – внушительную, из тяжелого гладкого черного дерева, закругленную по форме руки с одного конца и с огромным резиновым наконечником на другом, чтобы не скользить на гладкой поверхности, буде такая попадется на пути ее владельца-инвалида. Эта уродливая штука, типа тех, которые скорее увидишь в больницах, и нимало не напоминавшая изящные сучковатые тросточки, с которыми прогуливаются джентльмены, лежала рядом с креслом Тедди, на самом видном месте.

Вам трудно ходить, Тедди?

Показуха. В знак моего раздраженного состояния.

На это мне, конечно, нечего было сказать, но на душе стало необъяснимо легче.

Все толпились посреди солдатского игрового поля, легкий ветерок развевал волосы и радовал сердца. Поле почти не отличалось от нашего, не считая того, что оно предназначалось для строевой подготовки и тому подобного, а также для игры в футбол, но никогда с этой целью не использовалось, на что указывала высокая буйная трава со сладковатым запахом. Медленно, рука об руку, словно я поддерживала Тедди с одной стороны, а уродливая трость – с другой, мы приблизились к толпе простоволосых девчонок и стариков, которые или под впечатлением его горделивой поступи, или же зная, какой он симулянт, вдруг разомкнули крут, чтобы пропустить нас и показать сюрприз, обещанный Сироткиной Мамой и до сих пор заслонявшийся от нас фигурами девушек и ветеранов. Приятный ветерок разнес гром аплодисментов.