Ирландский прищур - Джон Хоукс

Во главе этой буйной ватаги была, как ни странно, женщина, совсем молодая. И хотя я смотрела на нее из мерзлой канавы, где неожиданно для самой себя оказалась, наши взгляды встретились, но на ее бледном юном лице не мелькнуло и тени интереса ко мне или – что было бы гораздо важнее – к Тедди, на которого она взглянула с убийственным безразличием, а затем устремила взор вдаль, высматривая, куда же побежал преследуемый ими зверь. Увидев все это, я завопила, но молодая женщина лишь пришпорила свою взмыленную лошадь и прямо у меня на глазах перепрыгнула через Тедди и Уточку, как будто перед ней была насыпь или каменная кладка. В момент прыжка ее белое лицо заострилось.

как лезвие топора, а огромная лошадь подобралась и взмыла вверх, по-видимому, в тысячный раз за этот день, но к тому моменту животное устало или, быть может, расслабилось, так что даже мне, лежавшей на льду в зарослях ежевики, было видно, как ее заднее копыто задело затылок моего Тедди. Тут подбежали, разгоряченно дыша, собаки, а остальные охотники обогнули упавшего Тедди с обеих сторон, как мутные волны огибают скалу.

Они умчались. Наступила тишина, и ничего больше не напоминало о том, что они бурным потоком прокатились по нам, разве что взрытая грязь, отпечатки копыт и вытоптанная ежевика. И лежащий пластом Тедди.

Пошел дождь.

Подумать только! Какая наглость! Представьте себе, эта девушка без зазрения совести перемахнула через моего Тедди, перемахнула через человека на пони, даже не попытавшись обогнуть его. И пусть бы она перепрыгнула через него ловко, а то ведь ее лошадь огромным – с королевскую корону – копытом ударила моего бедного Тедди по затылку и не только сшибла его с Уточки одним щелчком, как любит выражаться Тедди, но и оставила лежать на дороге замертво; по крайней мере именно так мне показалось, когда я подползла к нему и прошептала:

Тедди! Ответь мне, Тедди!

Но он не отвечал, хоть я в испуге дышала ему в лицо, громко умоляя его очнуться и посмотреть на меня. Так мы и лежали там, вдвоем. Чертовы пони куда-то исчезли. Нас со всех сторон окружала давящая пустота. Вдруг я услышала какой-то звук. Я приподнялась на локтях, продолжая согревать своим дыханием безжизненного Тедди и снова не веря собственным ушам. Это определенно был шум большого автомобиля, несущегося в нашу сторону или справа, или слева, ведь мы лежали на перекрестке двух извилистых грунтовок. Вот он возник прямо перед нами – огромный, шоколадного цвета автомобиль, весь мокрый от дождя. Не успел он остановиться, как из него, не торопясь, с прежним безразличием на лице и все в том же костюме для верховой езды, вышла та самая девушка, что прыгала через Тедди, и велела мне помочь ей занести Тедди в автомобиль.

Он мертв, мисс? Скажите только, что он жив!…

Да встаньте же вы и помогите мне.

Голос был явно девичий, но глухой и грубоватый, как у пожилого джентльмена, поучающего невежественного паренька. Она была примерно моего роста, такая же худенькая, но существенно отличалась от меня чудесными волосами (ведь со своими светлыми локонами она казалась ожившей картинкой из журнала – не то что я!), заляпанным грязью охотничьим костюмом, который она так и не сняла, и чем-то еще. Позже я поняла: возрастом. Да-да, возрастом. Именно в тот первый день, когда она, едва не убив Тедди, все-таки пришла на помощь, я больше всего стала опасаться ее возраста. Все еще разгоряченная изящная обитательница замка, до глубины души презирающая жалкую сироту, вроде меня; впрочем, для этой особы вообще не имело значения, кто я такая и откуда, – я это прекрасно уловила уже в тот момент, хотя совсем потеряла голову из-за Тедди.

Берите его за ноги, а я возьму за голову.

Ну, вот все ясно, не такой я человек, чтобы позволить своим чувствам мешать спасению Тедди, сказала себе я: это не надолго, и эта девушка, которую – как выяснилось позднее – звали Эрикой (сравните с моим прозвищем Осотка!) и с которой мы во многих отношениях были схожи, не считая, конечно, замка, фермы и ее возраста, просто окажет Тедди необходимую помощь и сразу же доставит нас к мистеру Лэки со всеми его запахами – как будто мне так уж хотелось его видеть! Но случилось иначе.

И вот мы, две тоненькие девушки, такие схожие, несмотря на разделяющую нас дистанцию, пыхтя, принялись тащить моего бедного, безжизненного Тедди с болтающимися руками и ногами и ужасно тяжелого, о чем я никогда не подозревала, пока наконец удобно не уложили его на заднем сиденье, подсунув ему под голову аккуратно свернутый розовый жакет Эрики. Опустившись на колени, я пристроилась на полу у заднего сиденья семейного автомобиля, как выяснилось, и держала Тедди за руку, а Эрика, объявившая мне, что я должна называть ее «мисс» и ни в коем случае не фамильярно, по имени, крутя как-то по-детски шаткий деревянный руль, везла нас по разбитой дороге, стараясь, надо отдать ей должное, как можно реже попадать в колдобины. Нас тем не менее порядком трясло, а запах в этом сказочном во всех остальных отношениях автомобиле был просто невыносим: густой запах кожи перебивался убийственной вонью бензина. Я сидела, скрючившись, у заднего сиденья великолепной старой машины рядом с Тедди, который глаз так и не открыл, не пошевелил рукой и даже не вздохнул, чтобы хоть как-то подбодрить меня, и время от времени осматривалась, но видела лишь светлую головку девушки и узкие плечи. Несмотря на все мое волнение по поводу Тедди, что-то мне в этой блондинке не нравилось и вызывало во мне – нет, не ревность, что-то иное. Страх, вот что. Страх поднимался из глубины моей ревнивой души. Но к чему мне ревновать – к волосам, замку и умению управлять автомобилем, который я видела первый раз в своей жизни? С чего бы мне ревновать, так же как чего мне ее бояться? Она была человеком, из которого и слова не выжмешь, как обычно говаривал мой Тедди, но, не утрачивая ни на минуту присущего ей высокомерия, еще до конца поездки раскрыла мне глаза на самое главное.

Ей уже исполнилось шестнадцать.

Нет!

Да. Шестнадцать! И теперь, ко всему прочему, мне еще предстояло волноваться из-за ее возраста, до которого мне пока было далековато. О, Тедди сразу определит ее возраст и поймет, что к чему, стоит ему только открыть глаза – если останется жив, – и бросит на нее лукавый взгляд. Взгляд своих романтических глаз. Так что неудивительно, что я была подавлена и встревожена, когда мы прибыли в Большое Поместье, которое оказалось не замком, а особняком, таким же добротным и большим, как и «Святая Марта» или «Святой Климент», хотя и не богоугодным заведением, а просто – как бы это сказать – очень просторным и очень удобным домом. В этом родовом поместье можно было разместить всех солдат-ветеранов из «Святого Климента» и еще осталось бы достаточно места для подопечных Сироткиной Мамы; тем не менее сейчас тут проживали всего три души, не считая пары старых слуг и собак. Никогда еще не пыталась я так отчаянно сохранить чувство собственного достоинства, как в этот день, и попытки мои были довольно неудачными.

Джордж! Уильям! Отнесите этого человека в дом. А вы – вы можете пойти со мной.

Но, мисс… Я близкая подруга Тедди! И не могу оставить его в таком состоянии!

На это она даже не удосужилась ответить, быстро развернулась и надменно зацокала по булыжнику каблучками своих кожаных сапог, туго обтягивавших ее стройные ножки, взмахивая голыми руками, словно забыв о красивом жакете, оставленном на сиденье автомобиля. Я поспешила за нею – куда мне было деваться? – оставив автомобиль с тремя открытыми дверцами на конюшенном дворе, где мы остановились как раз в тот момент, когда какой-то парнишка вывел здорового, укрытого попоной зверюгу, который нанес моему Тедди такой страшный удар. Они шли по кругу, мальчик и конь; животное, в три раза выше мальчика, двигалось, печально перебирая ногами, с поникшей головой, как будто понимая, что оно, бедное животное, наделало, хоть и не по своей воле. Вот почему я его тут же простила.

Милая, дорогая Мамочка!

Надеюсь, Вы не возражаете против этого обращения, поскольку я уверена, что, если бы Вы отвечали на мои письма, а Вы, я знаю, ответить не можете, Вы бы наверняка назвали меня «мое дитя» или даже «доченька», и я бы сразу перестала чувствовать свое сиротство, это уж точно – прошу простить меня за долгое молчание, уверяю Вас, оно было вызвано несчастьем, вполне его оправдывающим.

Умер старик. Отец миссис Эвелин Стек, и это событие ввергло всех нас, включая детей и собак, в большую печаль, когда даже не слышишь, как звучат ей в унисон церковные колокола. Миссис Стек отложила на время свои чтения и наставления детей, хотя должна признаться: долгими ночами я тайком, как ни стыдно признаваться в этом, почитывала самую интересную из книжек миссис Стек об ирландском принце, и самое интересное, осмелюсь сказать, не в том, что он стал епископом, – там рассказывается о прекрасной девушке, а это меняет все дело.