Пробуждение силы. Уроки Грузии – для будущего Украины - Михаил Саакашвили

Недавно, когда я уже был в глубокой оппозиции, Гела публично назвал меня своим лучшим учеником всех времен. Это большой комплимент, потому что у него училась вся тогдашняя элита и он вообще не умеет льстить.

Мама очень рано, лет в тридцать, защитила докторскую. Она у меня историк, востоковед. Кроме английского, французского и немецкого, она знает арабский, турецкий и чуть-чуть персидский. Когда я приехал в Киев, ее докторская зарплата была семьсот рублей, и половину она посылала мне, студенту. Это были хорошие деньги.

В девяностых мама создала частный университет, который так и называется Университет Грузии. В нем учится почти 10 000 студентов – это очень много для небольшой страны. Университет считается очень хорошим, на большинстве факультетов обучение ведется на английском, половина студентов – иностранцы. Очень много студентов из Африки, из Ирака и соседних стран. К счастью, она создала это все до моего президентства, поэтому меня не обвиняли в том, что я чем-то ей помогал. Более того, расцвет у них пришелся на период после моего президентства.

Мама преподает и руководит наблюдательным советом университета. Спроси любого студента, он скажет, что учится в университете Аласании – по фамилии мамы. Новые власти может и хотели бы ему навредить, но сделать это не так просто, слишком много студентов. Да и система, которую мы создали, продолжает работать, а значит, в Грузии не так легко убить частную инициативу.

Конечно, я общался и с отцом. Он по профессии врач, работает директором клиники. Отчим, который был с мамой 30 лет, – биофизик. Он умер несколько лет назад.

Прабабушка работала в институте бактериофагов. Это был единственный в Советском Союзе институт, который создавал лечебные фаги. Однажды в детстве я тяжело заболел. Никто не мог меня вылечить, и только её фаги меня вытащили. Мой дед умирал от гангрены после аварии, и все уже махнули рукой, но фаги спасли и его. Прабабушка была настоящим ученым, фаги, изобретенные ею, входят в энциклопедии. Она умерла, когда мне было тридцать два, а моему сыну – шесть. Так что он застал бабушку бабушки.

Бабушка до сих пор работает в институте профзаболеваний. Ей 86, она очень активная, постоянно приезжает ко мне в Украину, мы иногда пересекаемся в Америке и на других континентах.

При Сталине ее семью дважды выселяли из дома. А недавно новое правительство наложило арест на ее квартиру, которую она строила с девяносто третьего года вместе с дедом, и 16-летнюю «хонду». Она пострадала как моя родственница. У меня же ничего не нашли, кроме сельского дома в 100 м2 и виноградника в полтора гектара.

Сейчас она живет у мамы. Когда к ней приходят журналисты, она шутит, что бездомная, и просит, чтобы Иванишвили забрал ее в свой домашний зоопарк, к своим пингвинам и зебрам, у них хорошая жизнь. Вдобавок к личным проблемам ее институт перевели в здание бывшего борделя в старом городе. Она хорошо помнит, каким было правительство при Сталине и при Хрущеве, но говорит, что нынешнее правительство – худшее из тех, что она видела. Она немного склонна к преувеличениям.

В Грузии всегда жила национальная идея, хотя и не явно. В моей семье сохранялась память и о репрессиях, и о временах, которые им предшествовали. Брат моего прадеда был одним из лидеров первой независимой республики. Потом он стал академиком – эллинистом, ему даже создали музей как ученому, но все посетители знали, что у этого человека было совсем другое прошлое, о котором в музее не рассказывали.

Национально-освободительное движение в Грузии возникло почти из ниоткуда. Хотя у нас, конечно, были диссиденты – они имели свои структуры, распространяли литературу, контактировали с украинцами и крымскими татарами, – их идея не была общенародной. Но как только советский режим ослабел, в Грузии возникло такое же сильное национальное движение, как в странах Балтии. Возможно, причина в том, что у нас никто никогда не воспринимал всерьез коммунистическую власть. Грузия приспособилась к существованию в составе СССР, но так до конца и не стала советской. Если в Украине до сих пор сталкиваешься с порядками, унаследованными от Советского Союза, то в Грузии ничего подобного не осталось. И не потому, что мы провели реформы, а потому что люди очень быстро от всего этого отошли. Для грузин советская власть была на уровне ритуала-имитации.

В 1987 году Гия Чантурия создал Общество Ильи Чавчавадзе. Первый митинг за независимость состоялся в мае 1988-го в Тбилиси. Пришло около 1000 человек, я тоже там был. Это был самый крупный митинг с 1978 года, когда в Грузии поднялись массовые протесты против планов сделать русский язык государственным. Скандал был на весь Союз, но Шеварднадзе каким-то образом удержался.

После первого митинга все пошло по нарастающей. По всей стране возникали неформальные организации, проходили новые массовые митинги. Москва пыталась положить этому конец. В апреле 1989-го военные разогнали митинг саперными лопатками, погибли люди. Но было уже поздно: все начало разваливаться, советской власти было просто не на что опереться. Москва поставила нового первого секретаря – бывшего главу республиканского КГБ Гумбаридзе. Он оказался очень слабым.

В конце 1990-го к власти пришел Гамсахурдия. В отсутствие нормальной политической системы люди всегда идут за самым радикальным лидером из тех, кого они знают.

В Украине, кроме ее западной части, такого массового национального движения, не было. В конце 1980-х здесь не чувствовалось, что СССР распадается. Было понятно, что уйдут балтийские страны, уйдет Грузия, но выход из Союза Украины стал почти для всех огромным сюрпризом. Никто не ожидал, что Украина возьмет в руки инициативу по роспуску Советского Союза.

Когда в августе 1991 года в Москве случился переворот и представители ГКЧП вышли и сказали, что берут власть в свои руки, Гамсахурдия и вся грузинская власть очень испугалась. Их первой реакцией стал моментальный роспуск национальной гвардии. Но тут Ельцин перехватил инициативу. Он был очень радикальным. Я никогда не забуду, как еще при Гумбаридзе он говорил: «Требуйте не суверенитета, а независимости». Первое, что Ельцин сделал, когда его избрали Председателем российского Верховного совета, – начал встречаться с главами республик и подталкивать их к выходу из СССР. Мои друзья были шокированы тем, что Ельцин призывает нас выйти из Советского Союза.

Этим он, конечно, решал свои задачи. Хорошо помню, как я сидел в кафе грузинского представительства на Старом Арбате, а Ельцин в ресторане напротив обедал с Гумбаридзе. Все знали, что Ельцин пьет только грузинский коньяк «Энисели». В ресторане было всего три бутылки «Энисели», и они быстро закончились. Тогда завхоз Вано Кулулашвили залил в пустые бутылки из-под «Энисели» дешевого армянского трехзвездочного коньяка, который приобрел в ларьке рядом с полпредством, и отнес Ельцину. Тот ничего не заметил. Ельцина вынесли на руках и погрузили в черный ЗИЛ. Я это тоже своими глазами видел. А потом вышел явно озадаченный Гумбаридзе. Он думал, что это провокация, ведь Ельцин, практически, советовал ему выйти из Советского Союза.

Летом 1995 года ко мне в Америку прилетел мой старый знакомый Зураб Жвания. Я работал тогда в солидной юридической фирме, отучившись перед этим в Университете Джорджа Вашингтона.

Жвания возглавлял партию зеленых и формировал команду в поддержку Шеварднадзе для участия в парламентских выборах. Зураб очень отличался в лучшую сторону от тогдашней политической элиты – был образован, современен, открыт в общении. Он собрал много интересной молодежи. Войти в предвыборный список он предложил и мне. Я согласился, и меня выбрали в парламент.

В ноябре 1995-го я приехал в Грузию, а в декабре меня избрали председателем парламентского комитета по конституционным и юридическим вопросам. Здание парламента только восстанавливалось после переворота 1991-го года, когда его обстреливали со всех сторон. На улице был мороз и снег, а в нашем крыле не было даже окон, поэтому первое заседание парламента я провел в старой канадской дубленке.

В моем комитете заседала специфическая публика: бывший генпрокурор, бывший министр внутренних дел, директор рынка, сын которого обвинялся в двойном убийстве, и все в таком духе. Эти носители «традиционных» грузинских ценностей прекрасно подходили друг другу.

Моим заместителем в комитете стала Нино Бурджанадзе. Она старше меня на четыре года. Ее отец был одним из самых известных коррупционеров эпохи застоя, но он постарался дать дочери сравнительно хорошее образование. По сравнению с другими депутатами Бурджанадзе была более цивилизованной. Она закончила МГУ, говорила на иностранных языках, и с ней, несмотря на ее манерность и снобизм, можно было хотя бы о чем-то поговорить. С остальными говорить было просто не о чем.

Нам нужен был аппарат для подготовки законов. Мы объявили конкурс – тогда это было в диковинку. Зарплаты у нас были маленькие, долларов 50 в месяц. На эти деньги можно было прокормиться, а вот квартиру уже не снимешь. Но по тем временам и это было неплохо. В большей части Тбилиси не было света. Не было многих других элементарных вещей. Уровень преступности зашкаливал: людей похищали, стреляли на улицах.