Резьба по глазу - Роман Шебалин

Зато в августе получила Рита странную посылку, маленькую, но тяжелую. В посылке оказались для металлических диска с какими-то выцарапанными каракулями. Диски были, кстати, крайне заботливо завернуты в мягкие тряпочки и укутаны огромным количеством оберточной бумаге (на каждом листе которой Рита с удивлением обнаружила непонятные знаки, чем-то похожие на иероглифы). К дискам прилагалось письмо.

"Хрусталев! ну конечно - Хрусталев! ну дает, право же..." - Рита рассмеялась. А ведь она почти влюбилась, - почему вдруг? Задним числом, уже от Юрки, она узнала о глупостях Вани Быганова: "неужели в меня втюрисля этот вечный школьник с прыщами на скулах и ослиными глазами!" но потом: "Господи, да его и нет уже..." Странно: в тот день, когда узнала о смерти Юры, вспомнила Ваню, вспомнила, чтобы: "но почему я не заметила тогда, почему?" Так и не была ни на одной могиле, ни на другой, впрочем, Быганова похоронили далеко, на Домодедовском, а Юрку где - так и не узнала; нет, и не стремилась узнать.

Но, зачем: Хрусталев? Всегда не терпела блондинов, кроме того, презирала таких - некаких, нескладных, неудобных, а потом - поведение Хрусталева, где нарочитая загадочность перемежалась нарочитой фамильярностью, Рите доверие, само собой, не внушало. Итак, к чему же?

Лениво полистывая то "Меч и радугу", то "Майн Камф", а то и якутское "Олонхо", лежала на старом диване, щурясь на солнце (как-то от воды Москвы отражались золотисто-голубые блики и - играли на потолке вкруг лампочки под потолком, залетал легкий ветерок, не так, чтобы - освежающий, а, скорее, поддушающий, запахом мутной воды, ветерок качал лампочку на шнуре, так, словно и комнатка раскачивалась), лениво полистывая то одну книгу, то другую, думала о том, что, может, Хрусталев чем-то похож на сологубовсого Лоэнгрина, улыбалась и этой глупости и - засыпала в конце-концов под мерное покачивание комнатки, кухонную ругань соседок, молитвы матери и пьяные песни отца; далеко впереди (почти через месяц) маячил Философский факультет, и единственное, что действительно беспокоило Риту была проблема наличия (дай Бог, чтоб - отсутствия!) у тетки на Кривокарманном, где собиралась жить после развода родителей, домашних животных: страсть как ненавидела собак. О существовании тети Рита знала лишь из поздравительных открыток, старых папиных фотографий и - смутных детских воспоминаний, однако, что-то Рите подсказывало: верно, уезжай из грязной коммнуналки в просторную (по рассказам отца) квартиру на Кривокарманном, так будет лучше. И Рита мечтала, читала и потихоньку готовилась к переезду.

Поэтому письмо Хрусталева некое время использовалось в качестве закладки для одной из вышеперечисленных книг, а металлические штучки сами собой приспособились под чайные и прочие подставочки. Однако, чуть позже, когда чемоданы стали действительно собираться, письмо все-таки прочиталось.

"Милая Маргота, - писал Хрусталев, - я вынужден так нелепо просить прощения, в письме, не могу сделать сие лично, понимаешь ты, думаю, почему. Прости меня. Вовсе не для того, чтобы заслужить место в сердце твоем, но лишь из желания помочь тебе, хотя, в чем? как объяснить слепому человеку, что еще шаг, и в пропасть? Я не хочу тебя оскорбить сиим невозможнейшим сравнением, но мой разум вынуждает меня, вопреки моим чувствам, напомнить тебе о своем существовании, чувства не отважились бы на такое письмо. Моя беда, при огромных знаниях, я очень плохо разбираюсь в людях, как-нибудь, потом, при встрече, я расскажу тебе о "Черной Орхидее", о мессах, об энвольтациях, мы тогда совершенно серьезно хотели изменить наш убогий мирок. Но это все потом, видишь ли, год с небольшим назад, мой коллега по давешнему сатанизму, Кузьма, страшный чернушник, познакомил меня с одним достаточно забавным молодым человеком. Человек представился Якобом Турбинсом и был вежлив со мной и крайне обходителен. Правда, его речи и, в особенности, манера исчезать и появляться без всякой на то, очевидной, надобности, настроили меня на лад критический по отношении к оному Якобу. После, начал я задумываться, а не агент ли он? Как я был близок к истине! Однако, справедливости ради, отметить следует, что Якоб научил меня обращаться с Картами, дослал редкие книги, иные даже XVI века! Я совершенно искренне радовался настоящему другу, после смерти Андрея я впал в совершенно банальную депрессию. С какой горечью я осознал позже свою ошибку, я просто был нужен Якобу, так и не понял зачем, но ты появилась, и он стал следить за тобой, вернее, за твоим мечом, я подумал было, сейчас ты отдашь ему этот наибессмысленнейший меч, и все будет хорошо, очень хорошо. Но не зря же я называю себя магом! Я охранял тебя как мог, я молил Сашиэля! Умолял Камаэля, чтобы не оставили тебя. По сему, в посылке - тебе два охранных пантакля, они должны были быть изготовлены лично тобой, но я позволил себе сделать их сам, дабы не ввергать тебя в уныние каббалистики. Тот, который, с рукой, он из серебра и спасет тебя от Воды, я полагаю, некая опасность будет исходить именно от Воды. Другому пантаклю, он с крестом, оловянный, покровительствует Михаэль, этот пантакль прибавит тебе силы, поможет тебе в трудный час, оградив от Хаоса. По возможности, держи их при себе, носи их с собой. Будь осторожна и осмотрительна. За тобой следят, но пока чего-то боятся. Только не исчезай. Позвони мне. Ты, наверное, решила, что из ума я выжил. Прошу, поверь мне. Я не сумасшедший. А правду всю не могу написать, Они наверняка прочитают письмо и не раскрывая. Боюсь, не проснулась ли Ехидна?.."

Сколько-то минут Рита не могла понять: смеется ли над ней Илья или взаправду грядут беды разные... Получи такое письмо год назад, Рита бы бросилась к Хрусталеву за Великой магической помощью, увешалась бы этими штуками, читала бы денно и ночно заклинания, но сейчас...

"А, впрочем, я и бросилась." Вспомнила, как у Соломона выпрашивала телефон человека, хоть любым боком имеющего отношение к магии.

"Вот он заботится обо мне, бедненький..."

Набрала машинально хрусталевский телефон. В трубке, после двух длинных гудков, послышалось едкое пиликанье: определитель!

Рита нажала на рычаг. "Если его нету дома, то зачем ему знать, что я звонила? а если есть..."

Набрать номер вторично духу не хватило.

"Обойдется."

7.

Просто так.

Подсевший на измену, словно на иглу, - по веняку - елей многокубовый, распавшийся сожженным божеством сбежавшим из слепого дома на бой с несуществующим рассудком; их музыка - не узы - кандалы, когда их композитор спит - они бессмертны, бейби! В безверии безмерном моя смерть пусть служит им примером их измены...

Да, я не умел гордиться тем, что был, но все же я успел поверить в бога, который дорог тем, кто боль свою рассыпал по секрету всему свету, который им уже не сохранит их славной музыки хрустальные каменья, который катится ко всем чертям отсюда вместе с ними, с вами, со всем блудливым хламом их богов, о, бейби!