"Урожайная Луна" - Уильям Бартон

— Нет. Я выбрал русский литературный как главный гуманитарный факультатив. Никакого технического словарного запаса.

Я указал на утопленную в корпус рукоятку, на которую указывала большая черная нарисованная стрела:

— Spaseniye. Спасение?

— Не помню. Думаю, это существительное.

Я потянулся было к рукоятке, но замер на полпути, ощущая, как от напряжения у меня сводит пальцы. Ладно, дерну. А что потом? Люк распахнется? А вдруг он отстреливается пироболтами? И что будет, если люк шарахнет меня по шлему? Я повернулся и взглянул на вторую сферу.

— Может, мы сумеем оторвать стыковочное гнездо и попасть внутрь через стыковочный переходник?

— У шлюзового люка снаружи есть ручка, — показал Мит.

— Да. Зато нет замочной скважины.

— Вряд ли его запирают на замок, — фыркнул Мит. — Мне кажется, у него должен иметься большой рычаг, как на наших кораблях.

— У русских люки открываются внутрь. — А наши — нет. Мы всегда рассчитываем на то, что замок люка откроется. Во всяком случае, рассчитывали. У «Аполло-1» люк открывался внутрь, совсем как в фантастическом рассказе, из-за этого те трое парней и поджарились.

Мит подошел к люку, ухватился за ручку, повернул ее и потянул. Люк не открылся.

И когда он толкнул, люк открылся в темноту. Значит, внутри воздуха нет.

Я взялся за верхний обод люка и пролез внутрь. Вытянул руку и ухватился за что-то угловатое возле самого входа. Попытался пролезть дальше, но наткнулся на что-то в темноте и застрял. Может, ранцы СЖО на русских скафандрах меньше наших?

— Черт! Сможешь помочь мне пролезть?

— Дай-ка я возьму тебя за ноги. Ты пока просто держись за что-нибудь. Сейчас я тебя немного поверну…

Я проскользнул в люк и неожиданно заполнил все пространство внутри. Запоздало включил фонарь на шлеме. Здесь оказалось на удивление просторно для космического корабля — во всяком случае, американского, где едва хватает места, чтобы сидеть, не говоря уже о том, чтобы развернуться, но все это пространство заполняли ящички, шкафчики и панели управления, беспорядочно закрепленные на внутренней поверхности сферы повсюду, кроме самого люка.

— Видишь что-нибудь?

— Погоди, не лезь пока. Сейчас попробую открыть люк в модуль управления.

На люке имелась L-образная ручка, как на дешевой двери. Я ее повернул. Потянул. Никакого результата. Думай. Это шлюз. Где клапан выравнивания давления? Ага, вот и маховичок возле люка. Повернул его. Хорошо. Я снова потянул за ручку, и люк распахнулся на меня, открыв круглое пространство дюймов в десять глубиной, а за ним — еще один люк.

— Ну?

— Люк имел маховичок. Я, э-э…

— Что?

— В переходном туннеле имелось давление. Если в модуле управления тоже есть давление…

— И что делать, если ребята не в скафандрах?

— Правильно.

— А какой у нас выбор?

— Никакого.

— Так действуй.

Лаконичный, как герой Хэмингуэя.

Я отыскал клапан и повернул его. Ничего. Подержал руку над дырочкой, но не ощутил давления.

— Ни черта не понять, Мит. Я просто открою люк, и все.

— В любом случае, если там и был воздух, то теперь его нет.

— Правильно.

Я повернул запорный маховик люка. Ничего. Тогда я толкнул люк, и он открылся. За ним было темное пространство, тусклый свет фонаря на шлеме отражался от каких-то поверхностей. Я разглядел плоскую панель управления, а над ней — два противоперегрузочных кресла, привинченных к вертикальной панели. В них, пристегнутые, сидели два неподвижных человека в скафандрах.

— Господи…

— Они мертвы?

Я скользнул в переходной туннель, протиснулся в кабину, выгибаясь в сторону кресел, ухватился за что-то, стараясь держать голову вертикально, и подтянул колени, а затем и ноги. У парня в левом кресле стекло шлема покрывала звездообразная паутинка трещинок, от которой тянулась еще одна — длинная и извилистая. Лицо у него было бледное, чисто выбритое, со множеством черных веснушек, глаза закрыты, словно он мирно спал. Я отодвинулся, разглядывая табличку с именем на скафандре.

— Божиб… и что-то еще. — Это же кириллица. Идиот! — Кажется, это Волыновский.

— Мертв?

— Да. — Никакие это не веснушки. Петехия — подкожные кровоизлияния. — Похоже, тут еще до нас произошла разгерметизация.

— Ничего удивительного. А что с Бородиным?

Я склонился над правым креслом и заглянул через стекло шлема. Луч фонарика высветил мальчишеское лицо с большим и темным синяком над глазом, с одного из кончиков усов стекло немного крови. Глаза тоже были закрыты, но не совсем, и в щелочке между веками проглядывала белая полоска.

— Гм-м… стекло шлема целое.

— Но пошвыряло их изрядно, уж это точно.

— Да.

Я протянул руку, легонько сжал его плечо. В груди екнуло, когда ресницы затрепетали, карие глаза шевельнулись. Мне вдруг показалось, что он видит мое лицо, даже несмотря на бьющий ему в глаза луч фонарика.

— Ну, что там, Билл?

Губы Бородина медленно задвигались — он пытался что-то сказать. Я наклонился, прижался шлемом к его шлему, совсем как в фильмах, и услышал слабый голос, словно со дна колодца:

— Спасибо, янки. Я знал, что вы придете. Его глаза закатились, он обмяк.

— Второй жив?

— Да. Но у него порван рукав. Он все же успел перетянуть руку жгутом, прежде чем вырубился.

Мит негромко свистнул, потом сказал:

— В луноходе есть набор для заклеивания разрывов.

— Если парень протянет так долго.

Я начал расстегивать ремни на кресле Бородина.

К тому времени, когда все было сказано и сделано, я не спал уже сорок часов, смертельно устал, но не хотел ни спать, ни лежать, ни есть. Ничего. Только сидеть в медицинском модуле и читать факсы, которые нам посылали из ЦУПа.

Заголовок в «Вашингтон пост» просто информировал: «Русский спасен». Под ним располагались фото Бородина и Волыновского. Симпатичные такие фото, русские версии для прессы — два красивых парня в аккуратной летной форме. «Ивнинг стар» сообщала: «Космонавт спасен на Луне», ниже была одна из моих фотографий «Орла» после аварии с подписью: «Предоставлено армией США».

«Дейли ньюс», дешевый таблоид, провозглашал: «Американские герои!». Там были наши с Митом фото. К сожалению, их сделали еще до начала проекта «Урожайная Луна» — нам на снимках чуть больше тридцати, мы в темных костюмах и узеньких галстуках по моде 1962 года, у Мита короткая армейская стрижка, а у меня темные волосы зачесаны назад, чтобы все могли восхититься моим высоким лбом. Я вспомнил, что костюм тогда носил темно-синий.

Я отвернулся, глаза словно запорошило лунной пылью. Иди спать, чертов дурак. Снова взглянул на фотографии и задумался над тем, много ли от них будет толку, когда я попрошу о следующем назначении. И ощутил смутный стыд от таких мыслей.

В голове прозвучал голос Мита: «Так уж устроен мир, Дикий Билл». Взглянул на часы и понял, что после нашего возвращения прошло уже шесть часов.

Отодвинулась складная перегородка, из операционной вышел Мики Линвил. Доктору Линвилу было сорок семь, когда он сюда прилетел, и он самый старый человек на Луне. Тогда он был полковником, решившим завершить службу двумя годами в космосе и выйти в отставку в блеске славы. Теперь же он выйдет в отставку трехзвездным генералом.

— Ну, что? — спросил я. Доктор устало вытер лицо:

— Он пришел в себя. Хочет поговорить с тобой.

— Именно со мной?

— Думаешь, он знает, как тебя зовут? — улыбнулся Линвил. — Он попросил привести к нему парня, у которого весь шлем забит седой бородой.

Я машинально потеребил бороду:

— Черт! Все никак не могу решить — то ли сбрить ее, то ли прихватить с собой домой.

Бородин лежал на операционном столе, укрытый застиранной старой простыней, с чистыми белыми повязками через грудь и на плече, прикрывающими культю ампутированной левой руки. Я невольно взглянул на пластиковый мешок для мусора на полу возле стола. Что там внутри — его рука? Или просто рулон окровавленных полотенец?

Я быстро отвел взгляд. Когда я взглянул ему в лицо, темные глаза Бородина открылись. Кожа у него была бледная, как бумага, но посеревшие губы под усами растянулись в улыбке.

— Как у тебя дела?

Он хотел было пожать плечами, поморщился, снова улыбнулся и спросил:

— Говорите по-русски?

— Извини, нет.

— Ничего. Жаль, что мы не сможем отвезти вас домой.

— Пожалуй, теперь уже мне придется везти тебя.

Его лицо на мгновение омрачилось. Все верно. Когда посадочная капсула с «R-3» плюхнется в Тихий океан, этот парень вернется домой навсегда. Я вдруг понял, что был счастлив находиться здесь все эти годы.

Значит, оно того стоило? Действительно стоило?

— Тебе надо поспать, — сказал я. — Увидимся утром. Он коснулся моей руки:

— Да. И вам тоже. — И добавил «Bolshoi что-то», словно говорил о балете. Наверное, «bolshoye spasibo».