Басни дедушки Феди - Фёдор Фёдорович Никольников

неугодных он прижал к ногтю

И под покровом ночи, аки тать,

Навъючит золото и «за бугор» – тю-тю…

Тогда втроем Медведь, Волк и Лиса

Собрались в Пуще, чтоб совет держать:

Как разделить им горы и леса,

Как у Осла забрать трон и печать.

Раздел богатств был тайно учинен:

Тайгу Топтыгин взял /на то он и кумир/;

Горами с овцами был Серый одарен;

Лисе под крылышко попал пернатый мир!

В голодной Пуще пир идет горой.

Пирует Тройка, как в часы чумной поры.

Вдруг кто-то крикнул: – Извергов долой!

Беритесь, мужики, за топоры!

На зов слетелись Рогачи-жуки

Крот вылез из норы в зеленой гуще;

Взблеснули грозные секиры и клинки,-

И рубка разгорелась в Пуще.

Лес рубят «мужики» который год подряд,

До нас же щепки – до сих пор летят!

Трутень-пчеложук

Вид делает, что он при деле,

На деле же умеет лишь жужжать.

Он ульями командует доселе

И держит гербовую, круглую печать.

От пчеломаток ждет он урожая

И не преминет в лапу взятку взять.

Пчелиный мед безумно обожая,

Он любит пчел, как тещу зять.

Добыть у Бюрократа очень тяжко

Заверенный печатью документ.

Без справки ты, считай, букашка,

А с нею – чуть не президент.

Нам не в диковинку таких «жуков» встречать,

В руках которых скипетр и печать.

Енот и Барсук

Барсук срок отсидел. За что? Сам не понял.

Чуть не ослеп, туннели роя.

Приехал ночью тихо на вокзал,

А там – друзья с цветами ждут героя.

Он горьку ягоду таежную вкусил.

Так и сказал: «Мне, мол, не до цветочков!

Бороться нет уж прежних сил.

Короче – «завязал». Поставил точку».

С Енотом лишь дружил Барсук.

На людях появлялся с Барсучихой.

Поднимет воротник. Поправит свой сюртук.

Надвинет кепку на глаза и скажет тихо:

«Опять за мной следят. Но я уже не тот».

Но с некоторых пор стал посещать Барсук

Пивбары и ночные заведенья;

Был без Енота, как без рук:

Он жаждал знать чужое мненье.

В кармане лапу с карандашиком держал

И ею шевелил довольно странно.

А утром кто-то шепотом сказал,

Что ночью «Воронок» увез Барана.

В лесу творились странности кругом:

Енот вдруг оказался в клетке,

Затем Слона нашли с разбитым лбом;

Вновь под Медведем обломились ветки.

Понятно вскоре стало и Ежу,

Что в разговоре надо знать межу.

За дело правое стоически борись,

Но на «подпольщика» смотри, не напорись

Еретик в ризе

Грешник от священнического чина – трижды

грешник ибо оскверняет храм божий больше,

чем полчище грешных прихожан.

В лучах сияет золотом собор,

Построенный на денюжки мирян.

В картину «Страшный суд» пугливый взор

Вновь вперил преподобнейший Сильван.

Пред матерью Орантой на суде

Стоял ниц его вылитый двойник:

И губы толстые, и проседь в бороде.

Взгляд масляный. Лукавый, светлый лик!

«Антихрист! Ты кого нарисовал?» –

Художника спросил Священник наконец.

Но тот с достоинством спокойно отвечал:

«Я не антихрист! Не безбожник, мой Отец!

Художник я от Бога! Знают вce:

Моей десницей водит сам Господь;

Изображаю я во всей красе

Величье духа и мирскую плоть.

Ты ж, Батюшка, чужим горбом живешь;

К тому же, на руку нечист. Ей-ей!

Рот золотой твой источает ложь,

Ты щедро кормишь пасками свиней.

Сей перечень грехов твоих немал.

Еще напомнить я не премину:

Не ты ль намеком паству призывал

Голосовать за князя – Сатану?»

«Озолочу! И отпущу те все грехи! –

Отец взмолился пред Художником седым. –

Портрет мой замени! Не будь глухим!»

Но тот был, как скала, неумолим.

«Прости мя, Господи!» – покаялся Поп вслух

И тут же испустил свой грешный дух.

Картина «Страшный суд» известна на весь свет.

Всмотрись! Не нарисован ль там и твой портрет?

Раздор на кухне

У корней крона всегда на виду

Дно у Кастрюли подгорело.

На кухне черный дым столбом.

Подпрыгивает Крышка то и дело,

Дно проклиная с неприкрытым злом:

«Ты подгорело, мне пиши пропало:

До дна все выверни начистоту!

Пиши отчет, откуда мясо, сало…

Навар мой выкипел. И шума – на версту!»

Ей Дно: «Закройся, барская подстилка!

Тебе вверху не палит не жжет.

Пойми, быть на огне – сплошная пытка.

Тебя ж, к тому, не давит сверху гнет.

Я, как в аду, извечно на огне,

А надо мной – ты, Повар и Тигрица.

Но знайте, снизу мне видней вдвойне,

Что в Кухне наверху творится».

– Верхи заняты грабежом и дележом,

а низы, знай, оплачивают, да оплакивают

Засохший Дуб

Русь Киевская, Русь Московская суть

корни и крона одной Славянской Руси

Могучий Дуб, красавец вековой,

В степи рос у дороги одиноко.

Прохлады тень дарил он людям в зной:

Дуб берегли все, как зеницу ока.

Но начал он под солнцем засыхать

Из-за безумства Кроны и Корней.

Палящим зноем разгорелась страсть:

«Кто старше? Кто для Дерева важней?»

Пытались люди Дереву помочь,

Узнать причину скрытого недуга,

Но Корни с Кроной их отвергли прочь

И продолжали иссушать друг друга.

Засохли Корни. Крона пожелтела.

С ветвей опала жухлая листва.

Погибло Дерево. Кому какое дело?

Его срубили и пустили на дрова…

Вот так и близкие порой себя ведут,

На распри расточая годы.

Где Корни с Кроной не в ладу, –

Ищи подпочвенные воды.

Честолюбивый Воробей

Всю жизнь чирикал Воробей,

Но похвалы не слышал от людей.

И надо же! Базарный Кот,

Зевнув лениво, на весь рот,

На удивление синиц и голубей,

Сказал: «Талантлив Воробей!

Воробушек – из рода соловьиных!

Хоть не поет он трелей длинных,

Зато ритмично его пенье,

Мажорное «Жив-жив». Волшебное мгновенье!»

В томлении от сладостных речей

Сомкнул ресницы Воробей:

«О! Наконец-то совершилось чудо!

Сбылась его заветная мечта:

Его признали наконец прилюдно!»

Открыл глаза… и сник в когтях Кота.

У экрана

реформенная басенка

А Ларчик просто открывался

И.А.Крылов

Каждый день у «телека»

Чуть ли не истерика:

Как синички жаждут корму,

Мы с экрана ждем Реформу.

Свою долю пирога

C нетерпеньем ждет Яга.

Леший ждет. Горыныч ждет.

А Она все не идет!

«Где собака тут зарыта?» –

Вопрошают стар и мал.

Но при чем здесь «шито-крыто»,

Коль включен не тот канал?!

Наследство Крота

Одни оставляют после себя горы добра,

другие – добрую память

Всю жизнь свою богатства Крот копил,

Откуда только мог тащил в нору

С чужих жилищ, и даже из могил.

Любил