Забытый князь - Юрий Торубаров

– Значит, не всю. – Хан загадочно улыбнулся. И добавил: – Решим так: ярлык твоему отцу, князю Димитрию, я даю. Завтра же пошлю своего посла в Московию с ярлыком для князя Димитрия. Михаила, – хан помнил имена князей, – отправим назад. Некоторое время пусть поживет и едет… как вы говорите, с богом.

Василий кивнул. Он понимал, что хан обдумывает какой-то тяжелый для Руси план. Настроение его испортилось.

– Великий и непобедимый, дозвольте вернуться к своим людям, – произнес Василий.

Тот величественно кивнул головой.

На второй день к Василию явился ханский посланец и объявил, что Василию надо дать хану восемь тысяч рублев, тогда хан отпустит его домой.

– Восемь тысяч! – вырвалось у княжича. Да это надо ободрать всю Московию и то не наберешь таких денег. – Вы, ироды, – тут зло взяло верх, – ободрали всех так, как до этого никто с Московией не поступал.

Но посланец ничего не сказал, повернулся и хлопнул дверью.

Вскоре у Василия собрались все бояре. Они пришли узнать, зачем приходил ханский посланец. И узнали!

– Восемь тыщ! – воскликнул Федор Кошка. – Вот нехристь окаянный! Да где Димитрию взять такие деньги!

– Что же делать? – спросил Квашня, почесывая затылок.

– Будем думать! – ответил Кошка.

– Тута думай не думай, деньгу таку здесь не найти, – заявил Квашня, – надоть срочно отписать в Москву.

– А куды деваться? – развел руками Кошка и кликнул писаря.

Глава 4

Софья проснулась очень рано. Причиной был холод. Серый камень стен наводил уныние, а замершие ноги вызывали злость. Она сжалась в комок, и ей показалось, что так стало теплее. Она выжидала время, когда великий князь проснется: «Ему-то что. У него там, поди, жара», – думала она, периодически потирая ноги. Когда в узкое, небольшое оконце почти под самым потолком пробился солнечный луч, Софья решила, что пора вставать.

Вчера вечером, когда ее почти силой втолкнули сюда, она, не разглядывая «камеру», бухнулась на кровать, и по ее щекам потекли слезы горести. Она злилась на родителей, которые оставили ее. Хотя понимала, что отцу с матерью, которым поспешно пришлось бежать из замка, грозило оказаться в ягайловой темнице.

Что ее дядя – беспощадный и коварный человек, она хорошо знала по тому, как он разделался с Кейстутом, который сделал его великим литовским князем. Это человек, от которого нельзя ждать благодарности. И она жаждала от него избавиться. Но Софья не знала, как это сделать.

Она села на кровать, набросив на плечи покрывало, и оглядела помещение. Это была небольшая, плохо освещенная комнатка со столом и двумя стульями. В углу стояла тумбочка с зеркалом. Ее, вероятно, поставили перед тем, как Софью поселить сюда. У входа поставец, а с другой стороны – вешало. Как на вешале, так и в поставце ничего не было.

Софья какое-то время посидела, положив подбородок на колени. Потом, что-то решив, поднялась и пошла к дверям. Выйдя в коридор, она оказалась чуть ли не в полной темноте. Только вдали светилось какое-то оконце. Она пошла на него. Не доходя до оконца, справа увидела приоткрытую дверь, все другие были закрыты. Софья, осторожно приоткрыв ее и переступив порог, оказалась на лестничной площадке. Лестница вела вниз.

На середине пути она увидела вооруженных людей, которые расположились по обе стороны двери. Вероятно, эта дверь вела во двор. Княжна остановилась в раздумье, а потом решительно пошла вниз. При виде ее стража поднялась и, как по команде, загородила собой дверь. Подойдя к ним, Софья твердо произнесла:

– Пропустите, я иду к дяде.

– Нам не велено тебя выпускать, – ответил высокий воин, вероятно, старший.

Но Софья была не робкого десятка.

– Пусти! – воскликнула она и оттолкнула стража.

Тот, не ожидая от нее такого поступка, отлетел в сторону. Это позволило ей выскочить наружу и бегом направиться к воротам. Но они были закрыты, и перед ними невесть откуда оказались стражники. Княжна не растерялась:

– Откройте ворота! – требовательно приказала она и опять повторила: – Я иду к дяде, великому князю.

Наверное, эту стражу не предупредили, что ее выпускать нельзя, понадеялись на первую. Первая не побежала за ней, надеясь на вторую. Поэтому ее магические слова: «Иду к дяде, великому князю», открыли ей путь.

Ягайло занимал Верхний замок, который был расположен на высокой горе. Ничего не знающая стража верхних ворот была удивлена ее появлению. Но ворота открыли. Ей приходилось здесь бывать, поэтому она также решительно направилась к княжеским хоромам. Два стражника, сидевшие внутри у входа, даже не обратили на нее внимания. Было утро, и пробудившийся люд сновал туда и обратно.

Поднявшись беспрепятственно на второй этаж, княжна свернула на левую половину, где был кабинет великого князя. По всей видимости, в кабинете его еще не было, поэтому приемная была пуста. И она решила дождаться дядю в кабинете. Не успела Софья сесть в его кресло, как до ее слуха донеслись голоса. Один она узнала – это был дядин. Другой, басисто-сипловатый, принадлежал немолодому человеку. Но кому, княжна не знала. Быстро сработала мысль: спрятаться. Не хотелось при чужом человеке поднимать скандал. Глаза быстро обежали кабинет. Хоть лезь под стол – больше спрятаться некуда. И тут ее взгляд упал на шторы. Они спускались, окаймляя окно, почти с потолка до пола. И она стремительно ринулась к одной их них.

Едва успела спрятаться, как в кабинет вошел Ягайло и с ним крепкий, с брюшком и отвислыми усами человек. На нем была дорогая свитка, на боку – длинная сабля, на ногах – высокие сапоги. Так ходили польские вельможи. Когда уселись, Ягайло спросил:

– Что мне на это скажешь, вельможный пан?

Софья прислушалась, задав себе вопрос: «О чем они до этого говорили?».

– Я думаю, кроме Болеслава Мазовецкого да Сигизмунда Чарторыйского в Польше других женихов не найти.

Ягайло задумался. Он встал и пошел к окну. Сердце Софьи замерло: стоит ему отдернуть штору и… Но штору тот не думал трогать, а посмотрел на серое, неприветливое небо и вернулся к себе.

– Многие Чарторыйские служат русским.

– Что делать, князь, – проговорил поляк, – когда нам своей землицы не хватает, приходится искать ее на стороне. Твои братья тоже не чураются русской землицы.

Эти слова били не в бровь, а в глаз. Но Ягайло не стал останавливаться на этом вопросе.

– Мазовецкий уже не молод.

– Зато будет верен. Кстати, он, как и ты, недолюбливает Витовта.

Услышав эти слова, сердце у Софьи замерло: «Ягайло хочет выдать меня замуж, да так, чтобы тот был верен ему, Ягайле. Ну уж нет…» – подумала она. Те еще поговорили о погоде, урожае и вышли из кабинета.

Когда дверь за ними закрылась, Софья на цыпочках вышла из укрытия и осторожно подошла к двери. Посмотрев в замочную скважину, увидела, что приемная была пуста. Осторожно открыв дверь, вышла в приемную и хотела продолжить путь дальше. Весть, которую она услышала, заставила ее действовать. Она поняла, что ни при каких условиях дядя помогать ей не будет. А выйти замуж за человека, который потом будет воевать против ее родителей, недопустимо.

Обдумывая, как ей выбраться, она вдруг услышала громкие голоса. Среди них был и голос дяди. Как показалось Софье, он был чем-то взбешен. Она не ошиблась. Ему только что сообщили, что бежала Софья. Ей опять пришлось укрываться за шторой, но уже в приемной.

– Найти эту дрянь и привести ко мне! – орал он. – А тех, кто допустил ето, в темницу!

Он, громко топая сапогами, вошел в кабинет. За ним попытались войти несколько человек.

– Вы куда? – повернулся он к ним. – Искать! – И затопал сапогами.

Софья поняла, что сейчас выйти отсюда не удастся и ее все равно найдут. Она решила сдаться сама.

Воспользовавшись тем, что приемная опустела, княжна вышла и села за стол секретаря. Ждать ей пришлось недолго. Вскоре вышел Ягайло, мельком взглянул на нее и пошел дальше. На пороге он остановился, вернулся и, посмотрев на Софью, неуверенно спросил:

– Ты?

– Я! – ответила она не без гордости.

– Как ты сюда попала?

– Да очень просто. Сколько раз я была здесь, и ты водил меня за ручку.

– Было время. Сейчас оно переменилось, – ответил он, присаживаясь напротив.

– Я не хочу здесь разговаривать и предлагаю пройти в твой кабинет. Или… мне больше нельзя туда входить? Я что… преступница? – Взгляд ее голубых, всегда радостных и лучистых глаз сейчас был подобен хмурому небу. Такого он выдержать не мог. Встречать противника лицом к лицу он не любил. Это должны были делать его слуги.

– Ты – моя… дорогая гостя, – ответил он, поднимаясь. – Прошу, – и сделал жест рукой, показывая на дверь кабинета.

Когда они вошли и сели, первой заговорила Софья:

– Дорогой дядюшка, – ее голос был наполнен сарказмом, – я хочу тебе заявить, что туда я больше не пойду. Ты что, хочешь меня заморозить, чтобы я простыла? Ты избавился от племянницы. Учти, дядя, мой отец тебе этого не простит. Вы много раз с ним то дружили, то ссорились. Но если ты сделаешь мне плохо… он отомстит тебе: пойдет на тебя вместе с тевтонцами или подошлет убийцу.