Следы в Крутом переулке - Винокуров Валерий

Любины сестры, Вера и Надя, которые двое суток тому назад ушли из дома, с того дня и не бывали в Крутом переулке. Никаких ссор между отцом, совершенно неожиданно для них вернувшимся из небытия, и теткой они не видели и не слышали. Так же, как и Софья. О том, что отец вне закона, сестры якобы не знали.

Экспертиза подтвердила, что тетю Пашу никто не убивал. Однако прокурор предложил в интересах дела — как он сказал, временно, — считать, что ее задушили. Для чего это ему понадобилось, понять я не мог, но обязан был, коль скоро вник в дело, считать, как все.

Галина Курань — чуть не назвал ее, как Чергинец, Жуйчихой, — не изображала, по словам прокурора, из себя мученицу, держалась превосходно. Суть ее ответов сводилась к отрицанию всего, что теперь могло быть связано со Сличко. По ее показаниям, она узнала о его присутствии в Новоднепровске лишь сегодня, то есть наутро после его смерти. Будто бы в десять часов утра в магазин, который все еще был закрыт на переучет после кражи, пришел брат Галины и сообщил сестре новость, поразившую ее. Иначе говоря, она доказывала, что не виделась со Сличко с сорок пятого года.

Прокурор этой женщине не поверил с первого же слова. Вероятно, ему не составило бы труда уличить ее во лжи. Но он не стал этого делать, может быть, посчитал преждевременным. А не верил он ей с самого начала еще вот почему. Она прекрасно знала, что укрывательство уголовных, а тем более военных преступников — дело уголовно наказуемое. Зная об этом и еще в сорок четвертом и сорок пятом укрывая предателя, она заготовила себе нечто вроде спасательного круга — беременность. Суд принял во внимание ее беременность и осудил тогда, в сорок пятом, лишь условно. Выходило, что она, еще совсем молодая, сумела рассчитать наперед и уйти от ответственности. Это обстоятельство соответственно настроило прокурора перед беседой с ней.

В ходе беседы он задал Галине вопрос, которым вроде бы и не планировал загнать ее в тупик, но с которым, очевидно, связывал какие-то свои планы. Он поинтересовался, где ее нынешний муж. Больше, чем ее, этот вопрос удивил меня. Галина же спокойно ответила, что ее муж поехал вчера к своему сыну от прежнего брака, на Яруговку, и утром обещал быть дома.

На вопрос о причинах появления Сличко в Новоднепровске, то есть, конечно, о тех, какие она могла бы предположить, — прокурор ведь понимает, что истинные причины ей не могут быть известны, раз она даже не знала о пребывании Сличко в городе, — так вот на этот вопрос она ответила без запинки и совершенно определенно: «Не знаю». А прокурор полагал так: если человек предварительно не думал о чем-то, а его попросили высказать предположение, он станет размышлять и не спешить с ответом, если же человек знает, о чем может пойти речь, он заранее приготовит ответ. Наверняка так и было в этом простейшем случае.

Он задал ей еще вопрос: «В сорок пятом кто мог сообщить милиции, что Сличко укрывался у вас?» Тут Галина, напротив, но поспешила с ответом, но прокурор снова разгадал немудреную хитрость: она ждала наводящего вопроса. Привалов пошел ей навстречу: «Могла ли этим человеком быть свояченица Павлина Осмачко?» — «Могла, — быстро ответила Галина, но, чуть помедлив, добавила: — И другие тоже могли». Наверняка она считала, что пустила прокурора по следу, который был ей выгоден. Интересно, а знал ли прокурор действительного человека, сообщившего о Сличко в сорок пятом? Он мягко уклонился от ответа, когда я спросил его. Так или иначе Галине он не поверил.

Привалов понимал, что версия о желании отца на старости лет повидать после долгой разлуки дочерей неприемлема в данном случае. Но он должен был проверить и ее. Он и установил, насколько было возможно в столь короткий срок, что никаких вестей дочери от отца не имели до того часа, когда он заявился в дом, который ему не принадлежал никогда. И появление его закончилось смертью женщины, вырастившей, вскормившей четырех племянниц.

Что же все-таки привело его в Новоднепровск? Что заставило устранить свояченицу?

У меня же возник к Привалову вопрос, совершенно естественный теперь, после его знакомства с Галиной Курань.

— Может быть, они что-то не поделили? — спросил я. — Может быть, Сличко где-то припрятал какие-то ценности, награбленные во время оккупации? Припрятал так, что место знал только он один. По его убеждению. Но оказалось, что знала и свояченица. И перепрятала. Он своего клада не обнаружил и догадался по каким-то приметам, что только она могла знать место. Он и не собирался показываться в доме, рассчитывал забрать клад и тут же уехать, ни с кем и не встречаясь.

— О какая фантазия у нашего доктора! — Приваловскую колкость я пропустил мимо ушей, и он добавил примирительно: — В нашем деле фантазии могут быть только гипотезами, основанными на фактах. К тому, что вы сочинили, можно прибавить, например, и такое наслоение: о кладе узнала или давно знала и Галина.

— В таком случае он должен был задушить и ее? — откликнулся я.

— Однако нельзя исключить, что Галина отвела от себя подозрения, направив гнев Сличко на свояченицу. — Прокурор так активно включился в игру, что я понял: фантазии подобного рода действительно должны хотя бы в какой-то степени опираться на факты. Так что пора было вернуться к реальности.

— Что вы намерены с ней делать?

— С Галиной? Пока ничего, — ответил прокурор. — Вернее — по этому делу ничего. У ОБХСС свои дела с ней. Видите ли, в нашей истории все в таком состоянии, что даже следить за этой Галиной ни к чему. Но если мы установим, что она помогала Сличко делать какие-то дела в Новоднепровске — установим и сможем это доказать, — то она понесет наказание по суду за укрывательство государственного преступника. Получит то, от чего ускользнула в сорок пятом. Потому что она-то знала, что он тогда бежал.

— Хоть он и преступник, вы разве не должны установить, кто его все-таки убил?

— Должны, должны. Мы же этим и занимаемся, — ответил Привалов. Но сказано это было таким тоном, каким обычно говорят: «Да какая разница?»

Однако прокурор не скрыл от меня своих предположений, тем более, что его версия, как ни странно, в чем-то совпадала с моей.

— План его мог быть таким, — объяснил прокурор. — Ликвидировав свояченицу, он намеревался сразу же спрятать тело. Может быть, в овраге. В такую ночь, в такой дождь ему бы удалось. Как мы уже установили, он не успел скрыть следы. Не успел даже подушку убрать. Кто-то вошел. И увидел. Началась погоня. Победил тот, другой. Криков, шума никто не слышал. Глухая кирпичная стена, дождь, ветер, темень. До оврага семьдесят метров пустыря. И вечный грохот «Южстали». Кто это был? Мужчина? Женчина? Один? Двое?

Честное слово, в ту минуту я вновь подумал, что прокурор продолжает игру, бессовестным образом все сочиняя. Но он говорил внешне вполне серьезно, и мне ничего другого не оставалось, как участвовать в его игре. А, может быть, так и ведутся расследования, что в какие-то моменты порой и впрямь напоминают игру? Невеселые это игры.

— Да, вы правы, двое сумели бы справиться с ним, — сдержанно сказал я, чтобы он ни в коем случае не догадался о мыслях, только что посетивших меня. Прочти он их, и, как знать, не завершилось ли бы на этом мое участие, чем я уже по-настоящему начинал дорожить.

— Смотря, кто это был бы. Он и с двумя противниками вступил бы в борьбу — крепок был здоровьем. И злой волей своей.

— А вы не исключаете, что этим вторым могла быть Галина?

— Чтобы говорить о втором, не помешало бы знать первого, — на этот раз добродушно усмехнулся прокурор. — Не исключено. Если то была она, вряд ли она совершит ошибку, которая выдаст ее. Хитрая женщина. Но этот клубок мы все равно распутаем, хотя пока мы знаем лишь меньшую часть того, что произошло. Этот Сличко получил свое. И у нас есть все основания предположить, что произошел несчастный случай. Иначе говоря, в состоянии опьянения он просто упал в овраг.

— Вы готовы сделать такой вывод, чтобы не искать, кто его убил? — все еще не верил я.