Следы в Крутом переулке - Винокуров Валерий

— Его угораздило влюбиться в младшую дочку этого предателя. — От этих слов Сергея я вздрогнул, он будто мои мысли прочитал. — Да, да, влюбился в ту самую, которой теперь нет.

— Она была беременна, — сказал я глухо. Однако Сергея вопреки моему ожиданию это нисколько не удивило. Он даже кивнул.

— Володька долго не решался сказать родителям о том, что должен жениться на Любе. Она хорошая девчонка. Была… От Володьки я узнал точно, что Сличко здесь. И, кстати, был доволен, что раньше сам угадал. Ну что стоило официально, через газету, что ли, в свое время объявить, что он бежал, что скрывается? Все бы знали. А так… Володька видел его собственными глазами. Они встретились во дворе у Павлины, у тетки Паши. Представляете, тот подлец узнал его.

— Что? — поразился я. — Как узнал? Володе же только в этом году идти в армию. Где они могли встречаться?

— А они и не встречались.

— Но как же он мог его узнать? Если и видел когда-то двухлетнего, как узнать в здоровом парне?

— Вы слушайте. Со двора Володя сразу же ушел. Мы тогда тоже работали в ночной смене, и на заводе он мне рассказал. И просил пойти с ним и с Любой к родителям. Утром и пошли. Было то десятого числа. Пришли мы втроем к нему домой. И он с ходу сказал отцу с матерью: женюсь на ней. Без меня бы он так и не решился. И хотя вовсе не такой судьбы я ему хотел, уважать его чувства был обязан. Но знаете, что там произошло? Не поверите. Мать сразу отказала: нет, этому не бывать, если ты не хочешь убить меня. Представляете мое положение? А какого им? Девчонка в слезы — и бежать. Володя — за ней. Но отец сумел вернуть его. Садись и слушай, сказал отец. Мать с бабушкой вышли из комнаты. Мы остались втроем. Я тоже хотел уйти, но мне не позволил отец Володи. Вернее… вернее — не отец. Потому что он первым делом сказал: Володя, сынок, я не отец тебе, не я твой отец. Конечно, я не помню в точности всех его слов. Но это он сказал: сынок, я не отец тебе, я не твой отец…

Вот что узнал Володя, вот что узнал Сергей.

В сорок втором из плена бежали два наших летчика. Раненые, голодные, больные. Из плавней их переправили на Микитовку, к деду Ивану Легейде, на поправку. Один из них окреп быстро и скоро ушел обратно в плавни, к партизанам, потом перешел линию фронта. Вернулся в небо, воевал. Это как раз он и сказал Володе: сынок, я не отец тебе. Второй летчик болел дольше. Дед Иван с внучкой — она-то и есть Володина мать — с трудом выходили его. А когда он поправился, то невозможно было переправить его в плавни. В общем, Володя — его сын. Дальше случилось так, что кто-то выдал деда Ивана. Пришли полицаи и утащили и деда, и его летчика. Командовал этими полицаями Сличко. Мать Володи, тогда ей девятнадцать было, навек запомнила его. А он, Сличко, тогда же запомнил лицо летчика. Лишь через полгода после гибели своего прадеда и своего отца родился Володя, осенью сорок третьего. На отца он очень похож, да и молодому отцу тогда было столько же, сколько сейчас Володе.

Первый летчик, Бизяев, после войны приехал в Новоднепровск повидать своих спасителей, узнать о судьбе друга. И тут, узнав, что случилось, остался. Остался и позже женился на Володиной матери. Немногие знали об этом. И хотя на Микитовке никогда ничто не скрывается, люди умеют, если надо, молчать. Даже Сергей ничего не знал об этом, а он-то всегда считал, что знает все.

— Я и сам себя спрашиваю: как бы я поступил на месте Володьки? И не представляю. Он чувствовал, что я не смогу помочь советом. И не спрашивал. Но с Любой после этого не встречался — это точно. Мать у него такая — не послушай он ее, жить бы не стала. Не смогла бы. Вот и все, что я знаю. Мало? А по мне, так лучше бы и этого не знал.

До сих пор не могу понять, а не поняв, естественно, не могу объяснить, почему мысль моя пошла совсем в ином направлении, нежели было мне свойственно. То ли Привалов так подействовал на меня, то ли Чергинец своими логичными рассуждениями, но я не мог не задать ему вопросов, которые иначе не дали бы мне покоя. А они, эти вопросы, Сергею понравиться не могли.

— Значит, сегодня Володя тоже работал в ночь вместе с тобой? Вы вечером пошли на завод, как обычно, вместе?

— Во-первых, — ответил Сергей, — не всегда мы ходим вместе. А во-вторых, сегодня он не работал. Это имеет какое-то значение?

— Да, Сережа. Да. Это уже кое-что проясняет. Вернее, запутывает, — я уже сам стал путаться в его и своих рассуждениях. — А почему он не работал? Просил освободить его?

— Нет, не просил. Я сам сказал ему, чтоб не выходил на смену. Знаю, что это нарушение. Но какой из него в эти дни работник? Смотреть невмоготу. Да и толку от него никакого.

Значит, Володи не было на заводе, когда в одной из заводских лабораторий Люба Сличко приняла яд. Где же он был? Пришла мне в голову такая версия. Володя Бизяев поздним вечером явился в дом тети Паши, чтобы отомстить Прокопу Сличко за гибель отца. Парень вполне мог считать, что пребыванием в тюрьме предатель не искупил вины, что такие, как Сличко, не имеют права жить. Проникнув каким-то образом в дом, он неожиданно для себя стал свидетелем убийства тети Паши — если это все-таки было убийство — и чем-то выдал свое присутствие. Сличко бросился за ним в погоню — убрать опасного свидетеля. И угодил в овраг. Или Володя помог ему туда упасть, может быть, даже схватились они на краю оврага. Версия простая, вытекавшая из вопросов прокурора, объясняющая, между прочим, настойчивое желание Привалова узнать с моей помощью как можно больше у Чергинца. Впрочем, эта же версия может выглядеть и никуда не годной. Тем более что хозяйку дома в Крутом переулке не убивали.

— Ты сегодня видел Володю? После работы?

— Кто ему мог бы сообщить о смерти Любы, если не я?

— А он? Как он вел себя?

— Он? — Сергей, удивленный, ответил помедлив: — Он? Не шелохнулся. Сидел как каменный. Я позвал: идем ко мне. Он ни слова в ответ. Я ушел. Но если ночью он побывал в Крутом переулке, он мне расскажет. Только мне, никому больше. Это ваш прокурор понял точно. Вообще Привалов знает больше, чем мы все. Он, видать, сразу связал сегодняшнюю ночь с тем, что было в прошлом, в войну.

— Сережа, — перебил я его, — для того, чтобы эта… как ты назвал — Жуйчиха уехала к Сличко, вовсе ведь не обязательно ему самому нужно было приезжать сюда. Правда ведь? Он мог бы ей написать, связаться как-то. Тайком. Мало ли способов. Значит, он приехал с другой целью.

— Я об этом не думал. Что вы имеете в виду?

— Если бы я знал, что имею в виду! Если предположить, как делает Привалов, что он убил сестру своей жены, которая воспитала, выкормила его детей, то за что?

— Если он убил ее? Ну, предположим. О покойнике все можно предположить. Но вот за что, этого уж от них обоих никогда не узнать. Да и надо ли?

— Понимаешь, если за то, что она, скажем, хотела выдать его присутствие — в семье-то наверняка знали, что он бежал и скрывается, что никакого срока не отбыл, то слишком отчаянный риск для него — проще было бы снова исчезнуть. Игра была проиграна, а он определенно шел на риск. Значит, была еще какая-то существенная причина.

— Не будем сейчас гадать, — предложил Сергей. — Пускай прокурор допросит Жуйчиху. Жуйко — это ее девичья фамилия. По первому мужу — Курань. Он воевал, погиб на фронте, а она тут… Ладно, черт с ней. Ничего особенного она, конечно, не расскажет, но Привалову поговорить с ней нужно. Главное — знает ли она, с кем он тут встречался? Она-то с ним встречалась — кто ж может сомневаться.

4

Не знаю, нуждался ли прокурор в нашем совете — я подробно пересказал ему разговор с Чергинцом, — но поступил он именно так: пригласил на беседу Галину Курань.

К тому часу было установлено следующее.

Никакого прощального письма Люба Сличко не оставила. Девчонкам в лаборатории она ничего никогда не рассказывала ни об отце, ни о том, что произошло у Бизяевых. Никто из тех же девчонок не подозревал о ее беременности. Во всяком случае, так явствовало из их бесед со следователем.