Любимые вне закона - Янина Олеговна Береснева

я ни пыталась объяснить семье, что я вовсе не Анна Каренина, ничего не вышло. С тех пор опекать меня стали еще сильнее, возились, словно с тухлым яйцом, лишь бы я снова не предприняла попыток суицида. Оправдываться мне надоело, и я махнула на все рукой. Кстати, именно тогда я начала замечать за собой одну странность – меня очень беспокоили навязчивые идеи. Как будто мир разговаривал со мной на языке запахов. У меня не просто обострилось обоняние, но пришла уверенность: я могу считывать события, которые стоят за тем или иным ароматом. Честно говоря, я пока не могла понять, хорошо это или плохо. А уж о том, чтобы сказать об этом родным, и речи не шло. Точно упекут в психушку.

Словом, седых волос родителям за бурную юность я прибавила немало, а сама закрылась в глухую раковину и укрепилась во мнении, что счастливая любовь – это не про мою честь.

Конечно, все эти годы мы со Стасом виделись и периодически пытались начать отношения заново. Кстати, теперь инициатором все больше был он. После позорного фиаско моего брака с Синичкиным он, видимо, осознал, что меня «сложно найти, легко потерять и невозможно забыть». По крайней мере, моя умудренная опытом подружка Жанна именно так это и назвала. Я не была сильна в мужской психологии, потому не спорила с ней. Тем более ее слова оказались пророческими.

В очередной раз вернувшись из-за границы, Стас приехал ко мне и заявил, что хочет остаться навсегда. Из его долгого взволнованного монолога, подкрепленного изрядной долей виски с его стороны и вина – с моей, следовало, что я всегда была любовью всей его жизни. Той недостижимой мечтой, к которой он боялся прикоснуться, чтобы ничего не разрушить.

– Прости, что вот так свалился тебе на голову. Понимаю, тебе надо подумать. Просто знай: я всегда любил тебя, пытался затрахать пустоту в жизни другими, – с горькой усмешкой заявил Стас, привалившись к косяку балкона. – Ты и сама знаешь… Просто ты – идеал, самое светлое воспоминание… То, что я буду вспоминать с теплом в сердце, если завтра придется умирать.

– Все у нас как-то по-дурацки началось, так и покатило, – попыталась я снизить градус лиричности его монолога. – То одно, то другое.

– А ты изменилась… Сам виноват. На что я рассчитывал? Сначала не хотел портить тебе жизнь, думал, что ты поспешила выдать детскую влюбленность за настоящее чувство. Потом поздно было объяснять, что к чему. Твоя жизнь понеслась галопом: поступление, новые парни, сомнительные знакомства… Странно, мне казалось, что мне нет места в твоем новом мире. А потом… Потом стало казаться, что без тебя моего мира тоже нет. Звучит, словно я какой-то дешевый актеришка. Но это правда. И вот я здесь.

– Тебе не кажется, что мы поменялись ролями? – задала я вопрос, который мучил меня все эти годы. Вино придало мне смелости и этакой разухабистости. – Раньше я была на тебе зациклена. Я даже красивой стала, чтобы что-то тебе доказать. Вспомни, ведь я росла гадким утенком, но из всех сил стремилась стать прекрасным лебедем. Глупость страшная, но мне казалось это важным.

Лицо Стаса мученически вытянулось.

– Наверное, это из-за меня ты наломала столько дров. Учиться не пошла, этот твой Синичкин… Как представлю, что ты могла что-то с собой сделать…

И он туда же. Опять эти байки про мою склонность к суициду. Я недобрым словом помянула ездуна на «Мазде», но вслух сказала:

– Не пытайся романтизировать мои сумасшедшие поступки. В каждой семье должна быть паршивая овца. Все в своей жизни я сделала сама. Если честно, я ни о чем не жалею.

– Даже о том, что у нас ничего не вышло? – Стас подошел ко мне сзади, обнял меня и заскользил губами по шее, от чего по моему телу сразу же побежали электрические токи, парализовав работу мозга. Несмотря на изрядное количество выпитого, я мягко отстранилась и, покачав головой, все-таки ответила. Хотя он и не ждал ответа.

– Я любила тебя. Может быть, по-детски, может быть, не так сильно, раз не смогла сохранить. Не знаю… Но все уже давно отболело, потому что так бывает всегда. Тебе ли не знать? После тебя у меня были другие мужчины, и даже сегодня я была на свидании, с которого ты меня, кстати, вызвонил. Пойми, я люблю тебя, но теперь, скорее, как родного человека. Я не знаю, стоит ли нам…

Стас молчал и смотрел в одну точку. В глазах – боль и сожаление. Я вдруг почувствовала запах отчаяния, и сердце мое сжалось.

– На что мы прожигаем жизнь, Тинка? Она же все ускоряется в геометрической прогрессии. В октябре мы ждем Новый год, после сразу мечтаем о весне, с первыми днями марта планируем лето. Знаешь, кажется, жить в настоящем мне невыносимо. Хотя почему кажется, так и есть… Впечатления, впечатления. Картинки меняются все чаще, нам хочется все больше разнообразия. Бутафорная какая-то жизнь вытеснила настоящие мысли и чувства. Пусть катится куда подальше!

Внезапно замолчав, Стас притянул меня к себе. Впился в мои губы и прижал к стене. От него пахло самым лучшим в мире одеколоном и чем-то родным и щемяще-тревожным, отчего хотелось одновременно смеяться и плакать навзрыд. Ответив на поцелуй, я уже не могла остановиться.

Взглянул в лицо Стасу, я заметила, как подрагивать уголки его губ: он ободряюще мне улыбнулся, и я в очередной раз отметила, как он хорош собой.

Стоит ли говорить, что мы опять стали любовниками, так и не расставив все точки над «i». Но недосказанность того разговора мучила и меня, и его: я не понимала, стоит ли нам начинать отношения заново, несмотря на то, что в постели с ним про все эти мысли я мгновенно забывала. А он много работал и часто уезжал в командировки, так что отношения мы не афишировали, чтобы не сбивать с толку родню.

Я знала, что Стас хотел уехать в Штаты на пару лет, чтобы попробовать там открыть филиал семейной фирмы. Он предложил лететь с ним, но я дипломатично отказала: мне предстояло еще год учиться в университете, и я сочла это хорошим поводом. Наверное, влюбленная девушка рванула бы вслед за любимым, или любимый не уехал бы на другой конец света от той, без которой жить не может. Но мы снова расстались, молчаливо пряча глаза в аэропорту и никак не конкретизировав наши отношения. Я доучилась и пошла работать к отцу на фирму. Жизнь моя была не то чтобы слишком наполнена смыслом,