Из Устюжского уезда - Павел Якушкин

— А про грознаго царя Ивана не слыхалъ ты? спросилъ я старика.

— Про грознаго царя не слыхалъ, нѣтъ! отвѣчалъ старикъ, а про Пугачева слышалъ.

— Что же ты про него слышалъ?

— Сильный былъ воитель; только онъ здѣсь не былъ, не заходилъ сюда.

— Однако мнѣ пора опять за работу, сказалъ пахарь: дай Богъ вамъ путь!

— Спасибо! отвѣчалъ мужикъ: доори, а мы пойдемъ своей дорогой.

Въ Невицахъ и попросился переночевать въ первой попавшейся мнѣ избѣ; женщина лѣтъ сорока съ словами: «милости просимъ!» отворила дверь и я вошелъ въ избу.

— Что, родимый, чай странному человѣку и поѣсть можно? чай проголодался?

— Да, матушка, дай чего нибудь поѣсть!

— Ныньче я картоши (картофель) [20] варила; погоди, я тебѣ въ чашечку налью.

Послѣ картошей, хозяйка мнѣ дала морошки съ молокомъ. Это кушанье приготовляется такъ: кладутъ морошку въ горшокъ, ставятъ въ печь и когда ягоды довольно упрѣютъ, протираютъ ихъ чрезъ рѣшето; морса этого оставляютъ и на зиму ведра по три и по четыре.

— Сколько жъ тебѣ, хозяюшка денегъ надо? спросилъ я хозяйку, вставая изъ за ужина.

— А за что не деньги, родной?

— Какъ за что? за ужинъ?

— И родимый! Богъ съ тобой картоши свои, молочко свое; ягодъ Богъ пока много народилъ; за что-же брать-то? И то сказать: какъ же я возьму деньги съ страннаго человѣка?

— Да у меня деньги есть…

— И не говори этого! а коли у тебя есть, такъ поставь Богу свѣчку, вотъ и все! — А куда Богъ несетъ? круто поворотила баба, чтобъ покончить непріятный для нея разговоръ.

Поутру опять хозяйка меня накормила и опять не взяла никакой платы.

— Какъ мнѣ пройти въ Нефедьево? спросилъ я хозяйку, сказавъ ей спасибо за завтракъ.

— А вотъ ты спроси у моего мальца! отвѣчала она: онъ у насъ знаетъ, а я тебѣ не скажу.

— Онъ же почемъ знаетъ?

— Онъ ходилъ со слѣпенькимъ, такъ всѣ мѣста знаетъ; слѣпой-такой богатый; и добро-бы хорошо стихи пѣлъ, а то Дазаря, да Егорья, вотъ и все; а много собираетъ! Моему парнишкѣ отъ Николы вешняго до десяти дней послѣ Петрова дня цѣлковый по уговору заплатилъ; одному слѣпому ходить нельзя, такъ слѣпой поводыря нанимаетъ.

23-го августа, Нефедьево.

— Сколько верстъ отсюда до Вышняго Волочка? спросилъ я, выйдя изъ Невицъ.

— Извѣстно дѣло! отвѣчалъ мнѣ мужикъ, котораго я спрашивалъ: малый ребенокъ тебѣ скажетъ: до Волочка это восемьдесятъ верстъ будетъ; это вѣрно!

— Какъ же мнѣ около самой Устюжны говорили, что до Вышняго Волочка считается отъ Устюжны это восемьдесятъ верстъ?

— Это все равно, что отъ Устюжны, что отъ насъ, отъ Невицъ, — все тѣже сто восемьдесятъ верстъ!

— Да вѣдь изъ Устюжны въ Волочокъ надо идти на Нефедьево?

— На Нефедьево!

— Какъ не такъ, и отъ Устюжны и отъ Невицъ все сто восемьдесятъ верстъ? Вѣдь до Невицъ надо пройти…

— Пройдешь еще верстъ сорокъ, перебилъ женя мужикъ, такъ тебѣ меньше пойдетъ.

— Какъ? а то будетъ все сто восемьдесятъ?

— Всѣ будетъ сто восемьдесятъ.

— Это что-то хитро!

— А правду тебѣ сказать: кто здѣсь мѣрялъ дорогу? Никто! Мѣрила баба клюкой, да и махнула рукой: быть тутъ сто верстъ!.. Вотъ я тутъ тоже.

Кто ѣзжалъ по проселочнымъ дорогамъ, тому этотъ разговоръ не покажется невѣроятнымъ; спрашиваете вы: сколько верстъ до такого-то мѣста? «Верстъ будетъ 10, да и того не будетъ», отвѣтятъ вамъ. Вы проѣдете верстъ пять и опять спрашиваете, сколько осталось? «Верстъ 15t а то еще и больше!» получите совершенно неожиданно въ отвѣтъ; иногда верстъ не опредѣляютъ, а скажутъ какъ: «Близко! проѣдешь болото, да два поля, да двѣ пустошки, да лѣску немножко — вотъ тутъ тебѣ и будетъ!» Но мнѣ отъ русскихъ, собственно русскихъ, не случалось слышать, на разстояніи ста верстъ, одного и того же отвѣта — 180 верстъ.

— Скажи, пожалуйста, спросилъ я, пошапковавшись, лежащаго у дороги пастуха, сколько верстъ до Волочка? Мнѣ отъ самой Устюжны говорятъ: сто восемьдесятъ верстъ; скоро-ли будетъ меньше?

— Да ты кого спрашивалъ?

— Кто попадется, того и спрашивалъ.

— Да кого: русскаго или корелу?

— И русскихъ, и корелу.

— Нѣтъ, русскихъ ты не спрашивалъ; вѣрно, одну корелу; корела — та не знаетъ; корела сидитъ дома; корела землю оретъ, вотъ и все! а нашъ братъ русскій всегда кругомъ ходитъ; стадо знаетъ; и въ Питеръ ходитъ, и въ Боровичи, и въ Волочокъ, на барки, значитъ.

— Сколько же верстъ до Волочка?

— Самъ я не ходилъ на Волочокъ, а люди говорятъ, что до Устюжны, что до Волочка, что до Боровичей — сто восемьдесятъ верстъ; все равно тѣ же сто восемьдесятъ верстъ.

— Ну, а отсюда?

— И отсюда, говорятъ, что до Волочка, что до Боровичей все-таки сто восемьдесятъ верстъ.

— И ты, какъ корела, дома сидишь?

— Нѣтъ, прошлый годъ ходилъ къ большому Соловецкому… маленькій-то у насъ и дома есть, — приходъ у насъ Соловецкій… Такъ ходилъ я къ большому Соловецкому на море; братъ былъ боленъ, Богу обѣтъ далъ, сходить къ большому Соловецкому; обѣтъ-то далъ, да и померъ, не сходивши къ чудотворцамъ; пришла весна, я и говорю старикамъ: «Ищите себѣ на это лѣто другато пастуха, а я дойду Богу молиться». Ну, и сходилъ за брата на море къ большому Соловецкому.

— А то ты всегда въ пастухахъ?

— Всегда въ Сушигорицахъ пастухомъ живу, у царяднова [21] ночую и ужинаю; обѣдать не обѣдаю: возьмешь съ собою хлѣбца, соли, да тѣмъ и пробавляешься, еще хорошо, коли вода близко, а то просто намучаешься!..

— Работа пастуху, кажется, небольшая?

— Какъ, братецъ ты мой, работа небольшая, дождь, сивера, а ты все въ полѣ, да въ полѣ!.. А то еще волки одолѣваютъ: вотъ третьяго дни трехъ коровъ зарѣзали; погналъ я стадо домой, а три коровы за кусты зашли; мнѣ и не въ примѣту; такъ онѣ остались, такъ и пропали.

— Кто же за нихъ отвѣчать будетъ?

— А кому отвѣчать? никто не отвѣчаетъ!

Коровы очень разбрелись, пастухъ схватилъ берестовую трубу, аршина въ два длиною, затрубилъ въ нее и коровы опять стали собираться къ кучу, не смотря на то, что отъ музыки моего новаго пріятеля скорѣе можно было разбѣжаться: арія, которую онъ разыгрывалъ на своемъ инструментѣ, была немногимъ хуже при доѣзжачихъ, когда тѣ скликаютъ изъ лѣсу или изъ острова собакъ.

— Отчего ты только трубишь? спросилъ я, ты бы лучше какую нибудь пѣсню игралъ.

— У насъ здѣсь не умѣютъ играть, только трубятъ; вотъ подъ Москвою, такъ тѣ ужъ какъ тебѣ играютъ-то, такъ играютъ! Я ходилъ Богу молиться, а здѣсь былъ пастухъ изъ подъ Москвы; слышалъ я, хорошо играетъ!.. Только на другой годъ не остался; съ волкомъ не справился, волкъ одолѣлъ!

— Какъ же ты справляешься?

— Я привыченъ, а къ осени и я одинъ не справлюсь, подпаска даютъ, съ царяднова двора мальчишку даютъ для того, что къ осени волкъ больно смѣлъ бываетъ.

1890

Примечания

1

Обличь — по близости. Авт.

2

Жито ячмень. Авт.

3

Въ другихъ мѣстахъ разчистки называются кулигами. Замѣчательно, что въ лѣтописи Велички встрѣчается слово пядина.

4

Давнишніе; досейные, т. е. до сего времени. Авт.

5

Одры устроиваютъ слѣдующимъ образомъ: въ осямъ или къ цѣлой телѣгѣ придѣлываютъ вдоль два бруса, въ концахъ которыхъ вколачиваютъ палки, длиною до 1 1/2 аршина; эти палки связываются между собою, задняя съ задней, передняя съ передней, также палками, въ нѣсколько рядовъ. На эти одры кладутъ хлѣбъ и прижимаютъ его палкой, которая привязывается къ одру. На одеръ кладутъ отъ 5 до 6 грудъ ржаныхъ. Авт.

6

Это, говорятъ, бываетъ въ жаркое лѣто. Нынче лѣто было жаркое, а ячмень начали жать не ранѣе 5 августа. Авт.

7

Корзинка для сѣмянъ, которую привѣшиваютъ на кушакѣ черезъ плечо.

8

Бороны дѣлаютъ здѣсь изъ суковатыхъ плахъ, связанныхъ вмѣстѣ, слѣдовательно, безъ вбитыхъ зубьевъ. Авт.

9

Т. е., былъ плотникомъ. Авт.

10

Смолы, которую скоблятъ съ ели. Авт.

11

Грубая ткань изъ пеньки.

12

Тоже.

13

Вейтерь, вентерь — корзина изъ прутьевъ, съ узкимъ горломъ, въ которое рыба войдя, уже не можетъ выйдти.

14

Челюзна, огрѣхъ — незапаханная полоса земли, по ошибкѣ пропущенная.

15

Колокольцы дѣлаютъ, большею частію, изъ хелѣга, овальной формы. Авт.

16

Челны дѣлаютъ изъ двухъ бревенъ; берутъ два бревна вершковъ 5 въ діаметрѣ и въ сажень длиною, долбятъ ихъ на подобіе корытъ и потомъ связываютъ; въ нихъ ѣздятъ стоя, становясь въ оба корыта.