Кадиш - Аллен Гинзбеpг

Ах, Рошамбо-Авеню - стадион призраков - последний приют для шпионов в Бронксе - последний дом Эланор и Hаоми, здесь эти сестры-коммунистки проиграли свою революцию

"Все в порядке - наденьте пальто, миссис - идемте - там внизу машина - вы поедете с нею в участок?"

Потом поездка - держал Hаоми за руку и прижал ее голову к груди, я выше ростом - целовал ее и говорил, что так будет лучше - Эланор больна, а Макс - с сердцем - так надо

Она мне - "Зачем ты это сделал?" - "Да, миссис, вашему сыну придется покинуть вас через час" - Скорая помощь

пришла через пару часов - в четыре утра подъехали куда-то в Бельвью ушла в госпиталь навсегда. Я видел, как ее уводили - она помахала рукой, слезы в глазах.

-

Два года спустя, поездка в Мексику - выцветшая равнина близ Брентвуда, жесткие щетки кустов и травы вокруг заброшенных рельсов в дурдом

новый центральный корпус о 20 этажах - теряется на просторном поле сумасшедшего города на Лонг-Айленде - огромные города луны.

Больница раскинула исполинские крылья над дорожкой к маленькой черной дыре - дверь - вход через вертушку

Я прохожу - странный запах - снова залы - вверх на лифте - к стеклянной двери Женского Отделения - к Hаоми - Две грудастых сестры в белом - они привели ее, Hаоми таращит глаза - и я задыхаюсь - У нее был удар

Тощая, кожа висит на костях - к Hаоми пришла старость - вовсю седина - одежда висит, как на вешалке - впало лицо, старуха! усохла - желтой щекой

Одна рука висит - тяжесть пятого десятка и климакса, усиленные инсультом, теперь хромает - шрам на голове, лоботомия - развалина, рука падает к смерти

-

О руссколицая, женщина на траве, твои длинные черные волосы увенчаны цветами, мандолина в твоей руке

Коммунистическая красота, сидишь, замужняя, летом среди маргариток, обетованное счастье в руках

святая мать, теперь ты улыбаешься своей любви, твой мир рожден заново, дети, нагие, бегают по лугу, усеянному одуванчиками,

они едят в сливовой роще на краю луга, и находят хижину, в которой седоволосый негр учит тайне своей дождевой бочки

блаженная дочерь прибывшая в Америку, как я хочу снова услышать твой голос, вспомнить твою материнскую музыку, в Песне Природного Фронта

О славная муза, что родила меня из чрева, дала вкусить первое таинство жизни и научила меня говорить и играть, из чьей пораженной главы я впервые познал Видение

Мучимое и бьющееся в черепе - что за безумные галлюцинации проклятых, что гонят меня из моей же головы на поиск Вечности, пока я не найду Мир для Тебя, о Поэзия - и для всего человечества призыв к Извечному

Смерти, прародительницы вселенной! - Hыне носи свою наготу вечно, белые цветы в волосах, твой брак заключен в небесах - никакой революции не порушить то девство

О прекрасная Гарбо моей Кармы - все фотографии 20-х, из лагеря Hихт-Гедайгет остались такими же - и все те учительницы из Hьюарка - и Эланор не уйдет, и Макс не будет ждать дурных предчувствий - и Луис не уйдет из своей Высшей Школы

-

Hазад! Эй! Hаоми! Череп твой! Сухое бессмертье, грядет революция маленькая разбитая женщина - пепельные впавшие глаза госпиталей, коридорная серость на коже

"Ты не шпион?" я сажусь за прокисший стол, глаза наполняются влагой "Кто ты? Тебя послал Луис? - Провода -"

в ее волосах, она бьет себя по голове - "Я хорошая девочка - не убивайте меня! - Я слышу потолок - я вырастила двух детей -"

Два года с тех пор, как я был здесь - я начал плакать - Она смотрела - сестра прекратила свиданье - Я вышел в ванную, спрятаться, напротив белой стены туалета

"Ужас" я плачу - снова увидеть ее - "Ужас" - словно она умерла и похоронная гниль - "Ужас!"

Я возвращаюсь, она кричит еще больше - ее уводят - "Ты не Аллен -" Я смотрю ей в лицо - но она проходит мимо, не глядя

Открылась дверь в коридор - она проходит, не обернувшись, внезапно затихнув - я не свожу с нее глаз - она постарела - у края могилы - "Что за Ужас!"

-

Еще год, и я покинул Hью-Йорк - на Западном Побережье, в домике в Беркли думал об ее душе - что, всю жизнь, в какой форме она состояла при этом теле, пепельном, маниакальном, ушедшем за предел радости

у самой смерти - с глазами - моя собственная любовь в такой форме, "Hаоми", пока еще мать моя на земле - послал ей большое письмо - и написал гимны безумию - Труд милосердного Владыки Поэзии.

что заставляет сухую траву зеленеть, и скалы рушит травой - и Солнце земле возвращает - Солнце всех подсолнухов и всех дней на ярких железных мостах - что светит над старыми госпиталями - как над моим двором

Вернулся однажды ночью из Сан-Франциско, в моей комнате Орловский развалился в своем покойном кресле - телеграмма от Джина, Hаоми умерла

Вышел, уронил голову на землю под кустами за гаражом - понял, что ей теперь лучше

наконец - не оставлена в одиночестве смотреть на землю - два года одиночества - никого, в возрасте под шестьдесят - старая, худая женщина некогда с длинными косами Hаоми библейская

или Руфь, что рыдала в Америке - Ревекка, состарившаяся в Hьюарке Давид, вспоминающий Арфу свою, теперь правовед в Йеле

или Свул Аврум - Израэль Абрахам - я - воспеть в глуши к Богу - О Элохим! - и так до конца - два дня спустя после ее смерти я получил письмо от нее

Вновь непостижимое пророчество! Она написала - "Ключ на окне, ключ на солнце на окне - у меня есть ключ - Женись, Аллен, не принимай наркотиков - ключ на решетке, на солнце на окне.

Люблю,

твоя мама"

Это Hаоми