Коран - Автор Неизвестен

Мысли Корана, прежде всего те, которые призывали к единобожию уже в новое историческое время седьмого столетия, постепенно объединяли вокруг ислама растущее число приверженцев. Наращение это сопровождалось большими сложностями, последовательное движение не раз опасно замедлялось. Языческая Аравия упорно сопротивлялась — однако явственно прослеживалась естественная линия! понятие единого Бога должно было через исцеление (ислам), то есть делание целым привести к созданию цельной (не раздробленной грехами) человеческой души, а отсюда — единого народа. В уже поминавшейся книге В. Ирвинга «Жизнь Магомета» говорится: «Магомет /.../ соединил в одну нацию и таким образом подготовил к внешнему завоеванию все разъединенные племена, которые до сих пор были только опасны друг для друга и, вследствие своей разрозненности, совершенно бессильны по отношению к остальному миру». И далее: «поразительную картину торжества веры представляли эти недавно еще разобщенные, варварские и воинственные племена, собравшиеся теперь как братья и воодушевленные общим чувством религиозного рвения».

В ходе арабских завоеваний число мусульман последовательно множилось в основном за счет покоренного населения сопредельных стран. Наряду с этим тюрки приняли ислам не сразу, если оставить в стороне телохранителей при багдадском дворе, появившихся в царствование первых Аббасидов. На землях Средней Азии соседи уйгуров — карлуки и огузы стали мусульманами в десятом веке; но своей вершины исламизация тюрок достигает в следующем столетии, когда, овладев Хорасаном (1040 г.), тюркская династия Сельджукидов покорила Иран, затем к ногам военачальника Тогрула пал Багдад (1055 г.). После этого победа над войском византийского императора Романа Диогена (1071 г.) предоставила среднеазиатским завоевателям — тюркоязычным сынам ислама власть над всей Малой Азией. Завоевывая одну часть арабского халифата за другой, тюрки сами воспринимали мусульманское вероучение и становились его защитниками на полях сражений. Так проявляла себя сила коранического слова.

Пример упоминавшегося выше латинского издания Корана от 1592 года показывает, как рано Европу стала интересовать священная Книга ислама. Конечно, опыт Панеция не остался единичным случаем, попытки ознакомить поколения христиан с мусульманской святыней множились, и новое время стало свидетелем перевода коранических откровений на ряд западных языков. Что касается России, то восемнадцатое столетие, «век императриц» представлен русским воспроизведением французских переводов, именно такая литература спорного качества послужила источником пушкинских «Подражаний Корану». Однако в следующем столетии воспроизведения сменились непосредственными переводами с арабского подлинника, выполненными Г. С. Саблуковым и, независимо от него, Д. Н. Богуславским. Первый из этих деятелей, учитель Чернышевского в саратовской гимназии, позже стал профессором Казанской духовной академии; второй, генерал, был известен то как русский дипломат в Стамбуле, то как доверенное лицо петербургского Двора, приставленное к сосланному в Калугу вождю кавказского сопротивления Шамилю. Перевод Корана Саблуковым в настоящее время значительно устарел. В труде Богуславского отмечается много неточностей и даже крупных ошибок. Он главным образом стремится дать представление о том, как понимается Коран в поздних мусульманских кругах, прежде всего турецких. Но перевод, именующий себя научным, должен стоять выше личных оценок и предубеждений, ему следует исходить из беспристрастного исследования накопившихся данных.

Если в девятнадцатом веке работы по исламоведению испытывали на себе заметное богословское влияние, то в двадцатом на ученые страницы вторглась политика, умерщвлявшая живое слово и подчас даже здравый смысл. В начале 1930-х годов была затеяна «дискуссия» на тему «существовал ли Мухаммад?», глубокомысленные выступления ее участников печатались в журнале «Воинствующий безбожник». Отвлекаясь от последующих рассуждений и глядя в корень, можно было бы поставить вопросы: почему не мог существовать в Аравии пророк Мухаммад? Почему, чтобы опровергнуть вероучение, надо отрицать появление на свет его проповедника, вероучителя». Политика и некие лица, рассчитывающие на личное продвижение в жизни под ее парусами, не хотят отзываться на неудобные вопросы, которых они не подозревали. Ответим за них: доказать несостоятельность мировой религии куда труднее, чем объявить ее основателя придуманным. Поэтому даже во второй половине столетия (1961 г.) русское пояснение к переводу книги французского исламоведа говорит о «мифическом Иисусе Христе».

Московское предисловие при этой книге («А. Массэ. Ислам») содержит ряд положений, которые могут вызвать улыбку. Вот они: «в СССР ислам, представляющий собою, как и все другие религии в этой стране, отмирающий пережиток прошлого...»; «реакционные феодальные группировки, не порвавшие связей с империалистическими кругами колониальных держав, используют ислам как средство для дезориентации и запугивания народных масс...», «по своей методологии и научным установкам проф. А. Массэ — типичный идеалист...» Такие-то изречения вынужден являть миру верноподданный ученый, привязанный к царственной колеснице; трудно его назвать ученым, пускай и заставили его кривить пугливой душой, пусть и поет он чужим голосом. Но разве такой покорствующий ум один? Вот уже целая книжка, написанная в соответствующем духе: «Академия наук СССР, научно-популярная серия. Л. И. Климович. Ислам (очерки). Москва, 1962». Два выражения из этого просветительского труда — «так называемые мировые религии (буддизм, христианство, ислам)» и «основатель» ислама» освобождают от необходимости дальнейшего разбора.

Следует коснуться неточностей в объяснении частных вопросов — такие погрешности наблюдаются в русских примечаниях к упоминавшемуся переводу французской (А. Массэ) работы об исламе. Туран в географическом смысле нельзя считать «неопределенным и расплывчатым» названием: он представляет естественную параллель обозначению Иран — «арийцы» и в этом качестве имя туран нужно понимать как «тюрки»; для этого в обоих наименованиях должен быть выделен персидский показатель множественности —ан (ир-ан , тур-ан ). Далее говорится: «парфяне — народ, происхождение которого пока еще не выяснено».