Фома Верующий - Константин Сазонов

Да легко. Хочешь почитать?

— Нет, я, пожалуй, воздержусь. Простыни с кошками — это, полагаю, весьма увлекательное чтение, но почему-то даже начинать не хочется.

Мы стоим и смеемся.

— Так я к чему, — продолжает Лео и задумчиво затягивается, а после вынужденной паузы неторопливо продолжает. — Ты бы эту информацию для газеты переделывал и мне пересылал. У меня исчезнет проблема новостей, а тебе денежка лишняя. Гонорары у нас хорошие, правда, большой босс платит, когда хочет. Крутит бабки, гандон, — выпускает в потолок кольцо дыма Леопольд. — Но рано или поздно все равно отдает. Так что, по рукам?

— Да чего спрашивать, завтра же и принесу тебе на дискете. Мне несложно, да и сам знаешь. В газету-то хоть частные объявления дают, да босс подогревает, он никак у вас в мэры метит? А у нас — вообще голяк. Лена, реклам-щица наша, все дни грустит и ногти красит. Потом стирает лак и все по новой: красит и грустит. Так что договорились.

Уже через три недели редактор радиостанции начал спрашивать, куда это я хожу с дискетой после обеда. На столе у него лежал свежий номер газеты с моими колонками информации. Он перелистывал страницу за страницей и удивлялся. — Надо же, и новости похожи на наши. Не ты им случайно пишешь?

Я не стал отпираться, все было ясно и так, да и Юлька видела, чем я занимаюсь. Отговорки были бессмысленны.

— Да, я, и не вижу в этом ничего преступного. Мне скоро на сессию ехать, а с зарплатой здесь мне даже на билет не хватит. Да и не конкуренты это нам, газета же, а мы радио. А новости, они в нашем городе во всех СМИ одинаковы, из одной «ямы» черпаем.

Начальник почти припер меня к стене взглядом.

— Ну-ка прикрой дверь. Я тебе объясню политику партии, — он вздохнул, как будто выбирая слова (на уме был один мат — читалось в глазах), и начал свою проповедь. — Ты пойми, мне не жалко, ты правильно сказал, они нам не конкуренты, но ты, ты стал конкурентом своим коллегам. Ко мне по очереди уже который день ходит вся редакция и на мозги капает, что ты на работе занят какой-то своей, так сказать, побочной деятельностью. К тебе вопросов нет: новости идут, вы справляетесь, да я и сам вижу, что ты работаешь больше своей напарницы. Может, мы ее того, уберем, а тебе две зарплаты?

Внутри у меня раскисала глина: мерзкая ситуация, чудовищная зависть там, где и завидовать нечему. Я прекрасно знал, что наш ди-джей по выходным подрабатывает на свадьбах, каждый выкручивается как может, но еще неделю назад в курилке, когда достал и распечатал пачку сигарет — «попал под раздачу», угостил всех, по ходу напоровшись вместо традиционного небрежного «благодарю» на вопрос с ехидцей: «А откуда у нас повышение благосостояния?». Я отшутился. Как и все, промышляю, но набеги не совершаю, караваны не граблю, как могу. А обернулось все совсем иначе:…дорогие радиослушатели в эфире выпуск новостей, сегодня в центре города ваш покорный слуга был сожран коллегами заживо. Мне хотелось вымыть с мылом руки и выплеснуть то гадкое ощущение землистого цвета, которое начинало есть изнутри. И я нашел выход. Ручка, лист из лотка принтера. «Прошу уволить меня по собственному желанию». Дата. Подпись.

Меня для приличия пытались остановить, образумить, оставить. Но трудовая книжка уже была у генерального директора и через час вернулась с его подписью и печатью организации. Выйдя на улицу, я зашел в детское кафе рядом с нашей редакцией. Посмотрел на новенькую радиомачту на крыше здания, которую еще месяц назад ставили всем мужским коллективом. По времени как раз начинались новости, а я взял креманку с небольшим айсбергом из мороженого. Неторопливо первым делом съел вишенку, потом разрушил маленькую горку, смешав со смородиновым сиропом, как и свою жизнь с чернилами в трудовой. Спешить было некуда. Необычное ощущение. Ласточки над городом, их пронзительные всклики. Такие же постоянно жили в Полевом на сеновале. Они вили гнездо каждое лето прямо под шиферной крышей, высиживали потомство, ставили его на крыло. Сейчас они проносились на низкой высоте, как и мои мысли. Вспомнилось — «стрижи у земли, дождь на земле». Так всегда говорили мои старики. А дождь — это всегда к добру. Я собрал со дна креманки сладкую жижу из растаявшего мороженого и выпил стакан клюквенного морса, который после шоколада, сахара и сиропа казался едва кислым, почти безвкусным. Решил заглянуть в редакцию, может быть, посчастливится и Леопольд возьмет в штат, ну или хотя бы пока так же, на голом гонораре поработаю. Все неплохо.

Редакция встретила меня странным молчанием и пустыми кабинетами, из которых грузчики выносили технику. В фойе в неизменных джинсах и рубахе сидел Лео и, как всегда, курил. Сегодня еще более задумчиво, немного нервно, периодически бросая вслед рабочим: «Осторожнее, уроните — не рассчитаетесь потом». Я ничего не понимал. Еще позавчера тут била через край жизнь: обсуждались расследования и репортажи, в курилке — вечный политический спор наших дедов-критиканов, которые очень любили слова «волюнтаристский подход» и «очковтирательство», извечная газетная константа — редакционные непризнанные поэты и шизофреники с тетрадями, испещренными размашистым бредом и полнолунием, — но свои, мирные, родные. Сейчас звук моих шагов рикошетил от стен и превращался в однообразное цоканье в конце коридора. Я присел рядом. Начинал доходить смысл происходящего:

— Что, война миров среди учредителей достигла кульминации? — попытался пошутить я.

— Не говори, — как всегда с расстановкой и неторопливо выдыхая в потолок дым, ответил Лео. — Вчера папа собрал весь коллектив, начал с того, что соучредитель Коняхин куда-то увел крупную сумму и что всей редколлегии нужно проголосовать за его отлучение от кормушки. Потом пришел и сам виновник торжества и сказал, что бабки ворует как раз папа. Помнишь, как говорил профессор Преображенский? «Кто на ком стоял, потрудитесь выражать свои мысли яснее». Вот и у меня такой же ступор был, как можно у самих себя воровать деньги? Просто один взял столько, сколько посчитал правильным, а второй в свою очередь посчитал неправильным то, что первый посчитал правильным. Так понятнее? — засмеялся Лео. — Да ты же хорошо знаешь обоих: один торгаш, а Коняхин — вечный общественник, профессиональный тунеядец и строитель партий деления на ноль. У него всегда непонятно, что на уме. Он у меня вообще когнитивный диссонанс вызывает. Рост под два метра, ручищи — землю без плуга пахать можно, а как заговорит — хоть стой, хоть падай. Вроде и много, и неглупо, но смысла ноль, и что хотел сказать — вообще загадка.

— О, да. Но о чем бы ни говорили люди, они говорят о деньгах. Это точно. Невезуха какая-то просто. Я ведь сегодня уволился с радио, думал, здесь теперь буду, а оно вон как.

— Да не переживай. Тут местный олигарх Сайфутдинов уже глаз положил на контору нашу. Ему эта газета не нужна, он собирается в выборах в Госдуму участвовать, ну и под это дело свое издание новое открыть. А тут такой подарок — готовый коллектив, и искать никого не нужно. Правда, условие сразу поставил. Редактор будет его человек, так что кому искать работу, так это мне, а ты сходи вечером на встречу с Сайфутдиновым, он собирает всех. Будет знакомиться.

— А ты сам-то куда теперь? Я так понимаю, в этом коллективе не остаешься? А выбор небольшой — «Местная хроника», «Вестник».

— Думаю, в «Вестник», да и не совсем мое это. Мне живая работа более интересна, чем административная. Так что вперед и с песней, коллега. Кстати, завтра съезди в папин офис, там в ведомости распишешься и получишь оставшийся гонорар. Так что начинаем новую жизнь, патаму штааа, дарагии рассияни, это ну… ну, как говорит наш вечно пьяный и самый счастливый на свете дедушка, ну ты понял.

В конце коридора появилась огромная тень. С каждым шагом навстречу она обретала хорошо знакомые очертания.

— Да ну-у, — присвистнул Лео, — сам господин Коняхин пожаловали. И как назло, ни цыган, ни медведя, и даже водку и ту всю выжрали еще вчера с такими чудесами на виражах.

Коняхин по очереди заглянул в каждую комнату. За время нашего разговора грузчики унесли всю технику, оставив только осиротевшие столы и груды бумаг, разбросанных по полу.

— А где сканер? — неожиданно спросил у нас Коняхин, даже не поздоровавшись.

— Пусто. Какой сканер? — огрызнулся Лео.

— Ну этот, так сказать. сканер, — не унимался Коняхин.

— Все вопросы к учредителю, думаю, где-то у него на складе в районе центрального рынка уже, — и Леопольд потянул меня за рукав. — Тебе в какую сторону? Пошли пешком прогуляемся.

— А пошли.

— Кстати, дай закурить, у меня кончились, а то мне этот. так сказать, сканер, будет ночами в кошмарах сниться.

III

Сайфутдинов учредил на пепелище новую еженедельную газету «Провинциальные ведомости». Меня приняли в штат. Новый начальник был крепко и не раз бит жизнью. Дымшиц всегда жевал резинку и больше всего на свете любил пространно и подолгу философствовать. Даже больше, чем кромсать тексты, от которых оставались жалкие и малопригодные для чтения огрызки. Но у него были и немалые таланты — в переводах Шекспира на русский и в написаниях пьес. Одну из них даже поставил на сцене челябинский театр юного зрителя. Я уже и не помню, от кого слышал, что в природе существует видеокассета с премьерой, где живые цветы и вроде бы даже настоящие улыбки.