Разгром в Сент-Луисе - Дон Пендлтон

— Ага, ну да. И чего еще вы хотите, Болан?

— Двадцать четыре часа.

— Что это значит? Зачем вам еще двадцать четыре часа?

— Чтобы в течение этого времени полиция сотрудничала со мной.

— Опять двадцать пять! Парень, да у тебя не все дома!

— Возможно, — ответил Болан с печальным вздохом. — Но я все еще надеюсь. Послушайте, Постум, я позвонил вам, поскольку мне сказали, что вы честный и умный полицейский. И вы уже вовлечены в тактическую игру, так почему бы вам не заняться тактикой? Пусть разразится война. Попробуйте посмотреть на все это с другой точки зрения. Вы даете мне 24 часа. Разгорается война и вся дрянь, скрывавшаяся в темных норах, выползает на свет божий. Я вмешиваюсь и помогаю каждой стороне как можно быстрее и успешнее отправить возможно большее количество бойцов другой стороны на тот свет. И завтра утром, в это самое время я покидаю город, оставляя от Синдиката и от коррумпированных политиков лишь жалкие ошметки, которые даже в тюрьму сажать не имеет смысла.

— Это безумие, вы не можете не понимать последствий такой войны. Я не могу пойти на...

— Знаю, что не можете. — Болан коротко рассмеялся, и Постуму показалось, будто кубик льда упал на дно глубокого стакана. — В этом-то и заключается основная разница между полицейским и солдатом. Я — солдат, Постум. И я должен мыслить тактически. Вообще-то я позвонил, чтобы сказать вам: война неизбежна. Советую вовремя отозвать своих шептунов.

— Каких еще шептунов?!

— Переодетых агентов. По моим подсчетам, это, как минимум, шесть человек, работающих в...

— Хорошо, хорошо! — быстро прервал его Постум. Он не любил, когда даже работники департамента обсуждали его секретные операции. А уж этот... — Вот, что я вам скажу, Болан. Я тронут вашей заботой о безопасности служащих полиции, но лучше вам от этого не станет. На данную проблему у нас есть своя точка зрения, мистер, менять ее мы не собираемся и не нуждаемся в вашей помощи для решения наших внутренних дел. Более того, если я...

— Прошу прощения, — прервал Болан. — Мое время истекло. Приятно было побеседовать, Постум. Держитесь.

В трубке послышались гудки и лейтенант раздраженно повернулся к сержанту. Тот сокрушенно покачал головой.

— Слишком мало времени длился ваш разговор, — сказал он. — Он звонил откуда-то из северной части города — вот все, что удалось установить.

— Чертов сукин сын! — буркнул Постум. — Вы слышали, что говорил этот распроклятый сукин сын?!

Сержант серьезно улыбнулся.

— Скверное дело, сэр. А парень, сдается мне, в порядке. Жаль. Очень жаль.

— Приберегите свою жалость ко дню его похорон, — грубовато отреагировал лейтенант. — И можете не записывать свою речь на бумагу — у вас не будет времени ее забыть.

— Мак Болан... — продолжал сержант тем же тоном. — Кто бы мог подумать? Вот уж не ожидал, что он объявится у нас в Сент-Луисе.

— Можно подумать, слушая вас, что он нам честь оказал, — проворчал Постум. — Распечатайте эту запись да присмотрите, чтобы копия была качественной. Затем позвоните капитану и доложите, что я хочу обсудить с ним сложившуюся ситуацию.

Постум направился было в свой кабинет.

— О, я не успел сказать вам, сэр. Капитан собирает совещание всех офицеров в своем кабинете, в... — сержант взглянул на часы, — через пять минут.

— Сделайте копию ленты, — ответил Постум с порога. — Я захвачу ее с собой.

Он прошел в свой кабинет, запер дверь, уселся на край стола и, подтянув к подбородку колено, обхватил его руками. После чего позволил сдержанной улыбке озарить свое обычно серьезное лицо.

— Вот гад! — пробормотал он с восхищением.

Глава 4

Тони выскочила из дымящегося осиного гнезда в одном только бикини. Вес этого одеяния равнялся приблизительно одной унции, что составляет 28,3 грамма, а общая площадь и, стало быть, способность хоть что-то прикрыть, приближалась практически к нулю. К счастью, у Болана в его взятом напрокат автомобиле нашлась смена одежды — рубаха и свободные штаны армейского образца, которые он галантно предложил мужественной девице.

На армейские штаны Тони лишь фыркнула — уж слишком они были велики для ее фигурки — рубашку же приняла и надела, выказывая колебания, сомнения и прочие явные признаки недовольства. И совершенно напрасно — ибо рубаха смотрелась на ней короткой ночной сорочкой и прекрасно подчеркивала все скрываемые под ней прелести.

В то время, как Болан, удовлетворенный тем, что Арти Джиамба пока еще не собирается покинуть этот мир, вел телефонные переговоры с представителями закона, Тони перебралась на переднее сиденье.

Закончив разговор, Болан сел за баранку, и они покатили дальше. Суровый воин, не отрываясь, глядел на дорогу, так что в конце концов Тони не выдержала и забрюзжала:

— Я понимаю — я в таком виде, на меня и глянуть страшно...

О, женское лукавство!

— Не в этом дело, — серьезно ответил Болан. — У меня и без того хлопот хватает, а тут еще приходится разъезжать по городу с обнаженной леди в автомобиле.

Тони мягко засмеялась и положила голову на плечо Мака.

— Знаю, дурачок. Все в порядке, я просто набивалась на комплимент. Неужели ты не хочешь сказать, что вид моего обнаженного тела вызывает у тебя непреодолимое желание? Ну скажи — тебе ведь это ничего не стоит.

Он ухмыльнулся, вспомнив кое-какие эпизоды прошлого.

— Однажды это стоило мне целой недели.

Тони теснее прижалась к нему, вздохнула.

— Да... Может для тебя это много, а для меня — ничто! Мак... я ужасно по тебе скучала. А ты, небось, забыл уже о моем существовании, да? Забыл?

— Опять набиваешься на комплимент?

— Именно так, — сказала она. — Почему бы тебе не сказать, что с тех пор, как мы расстались, твоя жизнь без меня превратилась в мучение, и ты только и делал, что тосковал и лил слезы? Я, конечно, не поверю, но нам обоим будет приятно.

— Да, Тони, ты не такая как все.

— Я для тебя что-то значу?

— Точно.

— У тебя все еще есть тот прелестный домик на колесах, в котором мы так славно провели медовый месяц?

Тони имела в видубоевой фургон Болана, в котором они вместе бежали на запад из зоны боевых действий в Новом Орлеане. Давно это было — несколько насыщенных жизней тому назад.

— Он все еще у меня, — заверил Мак.

— Так почему бы тебе не сказать, что ты любишь меня? Это тебе не будет стоить...

Болан понял, что пора с этим кончать.

— Тони! — резко сказал он. — Что с тобой?! Что тебя гнетет?

Она отстранилась.

— Ничего.

— Это ты из-за Чилья так переживаешь?

— Я чувствую себя грязной шлюхой, — вздохнула Тони.

— Мы оба в грязи, — резко ответил Болан. — Ты с ними спишь, я режу им глотки. Ты не вспоминаешь, что у меня руки по локоть в крови, а я забываю о том, что тебя лапали те, чья кровь на моих руках. А выпускницу института благородных девиц, Тони, можешь разыгрывать дома с ребятишками.

— Да провались ты в преисподнюю, Мак! — огрызнулась Тони.

— Я уже в ней, — пробормотал Болан.

Тони снова прижалась к нему и обхватила тонкими пальцами его свободную руку.

— Извини, — прошептала она. — Я не хотела.

— Ничего, — мягко ответил Болан. — Я все понимаю, Тони. Те же самые бесы и мне нутро грызут. Приходится время от времени с ними сражаться. Пойми, таков мир. Этот мир. Тот, в котором мы встретились. И мы не можем жить и действовать в нем по законам другого мира. Славные парни и хорошие девочки здесь ни на что не способны... и, черт возьми, нельзя жить в обоих мирах одновременно, нельзя играть в одном мире по правилам другого.

— Я должна это понимать, — пробормотала она, — в том смысле, что ты судишь меня не по тем меркам, которые пригодны в мире хороших девочек и мальчиков. Ты презираешь меня за... за...

Мак вздохнул. Ох, как не любил он эти морально-психологические разборки!

— Единственное, в чем я имею право судить тебя, Тони, так это в вопросах твоей профессиональной пригодности, оценивая твою эффективность в этом мире. И я никого не презираю.

Тони в ответ покачала головой.

— Ты презираешь старика, лежащего на заднем сиденье.

— Нет. Я понимаю его. Я признаю, что он несет угрозу тому, лучшему миру, и я делаю все необходимое, чтобы нейтрализовать его. Но нельзя сказать, что я ненавижу этого старика. По-своему, я им даже восхищаюсь.

Тони забралась на сиденье с ногами, устроилась бочком и, не отрываясь, вглядывалась в профиль Болана.

— Когда, наконец, я узнаю тебя по-настоящему? — вздохнула она.

— Подумай о той крови, что есть на мне, — предложил он спокойно. — И спроси себя, как далеко простая ненависть может продвинуть человека по морю крови. Не ненависть движет мною, Тони. Разве что в самом начале, но это было давно. С тех пор я потерял способность ненавидеть.

— И что же тогда тобой движет, Мак Болан?