Прощай, Атлантида - Владимир Шибаев

– Ну вот и ладно. Встретились… Пока.

Тут же, нервничая, Арсений разбросал и разогнал по радужке разноцветные недавние видения, открыл здоровый глаз и осмотрелся. Мумия-старушка мирно и беззвучно почивала, но теперь ее глаза были чуть открыты. Правда, за силуэтом сиделки взгляд ее не последовал, когда Сеня, разминаясь, потаскался, натыкаясь на углы, по палате, заглянул, на секунду включив ослепительные лампы, в стерильную, как операционный покой, красоту туалета, а потом, осторожно приоткрыв щелку двери, сунулся и в коридор.

– Тебе чего? – встрепенулся по-прежнему сидящий на стуле у входа в палату охранник, тяжелый круглый малый небольшого росточка с малюсенькими, размером с пуговицы его же полувоенного френча, глазками.

– Воды стакан. Хотелось, – механически ответил Арсений.

– Старухе?

– Да нет. Ссохлось что-то.

– Рассохнется. Иди пока, не время, – отказал стражник, поправляя черную униформу неизвестных войск. – Сестра отвалила, потом как-нибудь.

С этим бойцом тоже вышел казус, когда Полозков заступал в десять вечера на дежурство. В коридоре будущего дежурного властно поманил квадратный лысый мужик, высунувшийся из двери соседней палаты, облаченный в вельветовую пижаму и черные лаковые штиблеты.

– Эй, – зыкнул он. – Ты куда? Ну-ка.

– Ночной няней, на дежурство, – ответил не знающий местных порядков географ. – В пятую палату.

– А почему это, – заорал мужик, вывалившись в коридор. – Почему туда охрана, да еще сиделка безглазая. А где моя охрана?

Подбежала старшая сестра и, пощелкав челюстями, стала ублажать лысого, что ему огромный почет здесь, предельно возможное уважение и лучшие лекарства, которых никому нарочно не дают, для него экономя, потому что он, Евграф Евграфыч Бодяев, крупный, де, организатор промышленности, и его во всех столицах в лицо знают, как облупленного.

– Заткни себе почет знаешь куда…Я не организатор вам тут, – орал лысый. – Где мой пост? Я красный директор, у меня тыща голов и двести станков. У меня на мотальщике кругом посты. Немедля установить!

– Вам пост не нужен, – в конце концов озлилась и без этого не самая ласковая сестра, – не так уж Вы и больные. Если моча слишком бурно бежит, это еще не смерть.

– Смерти моей ждете? – зашелся директор. – Вот отсижусь, всех вас отымею через белый дом…

Еле удалось прибежавшему врачебному начальнику, поглаживая орущего и тыча в него стетоскопом, угомонить и загнать крикуна в палату. Впрочем, Сеня, не дожидаясь развязки, тихонько в неразберихе скандала проскользнул вдоль стены к своему номеру и был тщательно осмотрен кругляшом дежурным.

– Пост ему подавай, – при этом крякнул облаченный в неизвестную униформу. – Да хоть ты красный директор, хоть зеленый, а значит не по сеньке шапка. Тоже фрукт помидор. Кому по сеньке, у всех содют. Точно? – как бы спросил он географа, подмигнув одним, а потом и соседним глазом.

– Угу, – буркнул, ничего не поняв, Полозков.

Но теперь, не получив у охраны ни глотка воды, он тихонько вернулся на место. Старушка смотрела на него, раскрыв глаза. Сеню предупредили, что она не говорит и не движется, только, когда совсем хорошо себя чувствует, бекает и водит без смысла глазами. Если будет слишком водить или сильно бекать – зови сестру, предупредили. В это теперь не верилось.

И сейчас старушка повела глазами вверх и налево. Сильно или нет, подумал географ. И вновь она повторила маневр. Арсений поднялся, собираясь отправиться за подмогой, но вдруг суховатая мумия полувыпростала из-под савана ладонь и покачала скрюченным желтым пальцем, явно предостерегая сиделку от глупостей. Вот тебе и на, подумал Арсений, парализованная-то с характером. Старушка аккуратно, но внятно, глазами и чуть пальцем опять указала влево и наверх, на деревянную спинку кровати. Полозков по линии пальца сунул туда лицо и наверху и сзади обнаружил одним глазом чуждое серебристое квадратное устройство с сеточкой, скорее всего микрофон, от которого вниз по коридору змеился провод. Мумия помотала скрюченным пальцем, что было вполне понятно даже без беканья.

Полозков проследовал за проводником, опять высунул нос в коридор и увидел, что проводок взбирается на стол дежурного в неизвестном френче и вливается в маленькую коробочку с тлеющей зеленой лампочкой и тумблером.

" Жизнеобеспечение ожившей мумии, – с ужасом вначале подумал географ. – Мечтает о суициде."

Потом одумался. Дежурного на стуле не было, он маячил вдали у центрального поста возле какой-то вертлявой молодухи и пытался, похоже успешно, запустить ей под белый халат волосатую лапу. Сеня решился, протянул в дверную щель руку и щелкнул тумблером, загасив зеленый. Но тут же в коробочке зажегся красный тревожно мельтешащий огонек.

Полозков вернулся к еще живой старухе и в смятении пробормотал: "Выключил."

– Вот и славно, – совершенно спокойно и отчетливым сухим голосом произнесла до этого неразговорчивая мумия. – Времени у меня чрезвычайно мало, прошу учесть. Но пока темно, не рассвело, камера, – и она показала пальцем куда-то в угол, – ничего не увидит. Быстро говорите, кто Вы? Кто подослал? Только не врите. Эти?

– Я? – не понял Арсений. – Сиделка. Вернее, географ.

– Географ? – подняла старушка брови.

– Ну да, оперированный позавчера. Так вышло.

– А послал то Вас кто? Не скажете, верно.

– Так вышло. Произошло. Вот и попросили подменить. И деньги всучили.

Тут Сеня вспомнил о деньгах, пощупал карман пижамы и вытянул две надменно хрустящие банкноты, которые оказались огромными сотенными евро.

– А Вы кто, что здесь лежите якобы полностью бездвижная безгласная, – возмутился вдруг Сеня. – На проводе. Да с лысым охранником впридачу. Наверное, бывшая мата-хари.

Старушка улыбнулась одними глазами.

– Мне уж все равно…географ. Я уже никто. Просто залежалка. Задвижка в двери…Ладно, раз так, сделайте милость. Позабавьте меня, раз уж уплочено. Расскажите хоть о себе, что ли, – голос ее стал тише, видно устала. – Своя жизнь мне к чему. Расскажите что-нибудь.

– Может, для забавы просто походить. По камере…по палате, – и Арсений прошелся, чуть, правда, не споткнувшись сослепу о проклятый шнур. – Поприседать могу, но пару раз, не больше.

– Хотите бродить – бродите, – тихо шепнула старушка. – Но лучше рассказать. А то помру и людского слова не услышу.

– А, пожалуйста! – задавленно крикнул вдруг Арсений. – Раз все одно к одному, – и задумчиво продолжил. – Но я совершенно не могу понять…глуп, что ли? Пришла тогда знакомиться, все – договорились. Весна, ранний июнь – ветер мотает липы, тополя пылят, воздух – как вино. На выпускном в университете… обо всем договорились. Да, мама болеет, лежит в комнате…Я устраивался на кухне, на прекрасной удобной лежанке между холодильником "Юрюзань" и окном. Спал, чуть заваливаясь за кухонный стол, как мгновенно убитый…видел восторженные сны. Видел себя уже аспирантом, как единственный, кажется, претендент – экономическая география дальневосточного региона. Обрубить рецессию…возобновляемая ресурсная база, вахтовая стратегия, кадровый бум, малое энергосбережение – тогда в друзьях появились в России югославы, словенцы, такие делали минигенераторы – все жрали, все, сухие листья, чурбачки, мазут, помет. Мечтал проецировать китайскую электоральную экспансию в строгие рамки бригадных вахт на финнами построенные современные лесопилки…Я еще ей ночью сказал, в общежитии: " Рита, все будет хорошо…Мама нас очень любит, я спрашивал. Она просто болеет. У нее все болит, даже кожа черная, от пролежней. Свадьбу не будем, это пошло. Напьемся с сокурсниками в кафе. Мороженого обожремся, как снеговики. А потом бродить по городу – ты, ведь, обожаешь. Весна, июнь, ночью облака и те гуляют парами, воздух, как шампанское. Она любит, только болеет. Все будет хорошо…"